Очерки Фонтанки. Из истории петербургской культуры - Владимир Борисович Айзенштадт

искусства».

«В январе 1911 года, – вспоминала Остроумова-Лебедева о первой выставке возрожденного «Мира искусств», – в залах Общества поощрения художеств открылась наша выставка… К сплоченному ядру „Мира искусства“ примкнули многие молодые и блестящие дарования… Чурлянис дал картину. На ней был изображен всадник или скорее видение всадника, который мчится на коне на фоне сказочного города. Все в этой картине было фантастично, а краски давали впечатление гармонии и музыкальности…»[286]

Выставок этих, к сожалению, Чюрлёнис не увидел: его уже не было в Петербурге, а живописные работы его хранились, видимо, у М. В. Добужинского.

«Насколько я помню, – вспоминал Добужинский, – Чюрлёнис уехал из Петербурга ранней весной. Осенью, когда он вернулся, я был долго занят в Москве, в Художественном театре…»[287].

9 декабря 1909 года в Малом художественном театре состоялась премьера спектакля по пьесе И. С. Тургенева «Месяц в деревне» с декорациями М. В. Добужинского. Декорации были настолько хороши, что замечательный артист Сумбатов-Южин, сидевший рядом с Москвиным, не мог удержаться, чтобы не аплодировать до начала акта – декорациям: «Декорации Добужинского – это стихотворения в прозе».

Были тогда, как сообщает В. Ландсбергис, и какие-то разговоры с Чюрлёнисом о декорациях для театра Станиславского[288].

Вместе с жившим в то время в Петербурге литовским органистом и композитором Саснаускасом Чюрлёнис мечтает об учреждении в Вильнюсе литовской консерватории. Серьезно занимается с частным учеником. «Готовятся лекции по истории церковной музыки… будет читать Саснаускас, а дирижировать хором предлагает мне», – сообщает он жене[289]. Сколько замечательных планов, какие важные дела он намеревается осуществить!

Пока Добужинский был в Москве, Чюрлёнис несколько раз навестил его семью, а потом исчез. «Вернувшись в начале зимы в Петербург, – пишет Добужинский, – я стал беспокоиться, что он не показывается у нас, и пошел к нему (в то время он жил на Измайловском проспекте). Нашел его абсолютно больным. Я срочно сообщил об этом его жене в Вильну и его другу Ч. Саснаускасу, который жил в Петербурге. Больше я его не видел: его увезли в Друскиники, а потом – в Варшаву»[290].

Организацию участия работ Чюрлёниса в экспозициях выставок, после отъезда его из города, приняли на себя его друзья – Добужинский, Сомов, Бенуа… Приходит приглашение от мюнхенского «Нового объединения художников», возглавляемого Василием Кандинским, коллегой-дебютантом на выставке «Салона». Но оно опоздало во всех смыслах, и прямом, и переносном…

Удивительно: Петербург познакомился с ним еще за два с лишним года до его первого приезда. И познакомился именно как с художником. И расставание их было таким же долгим – после его заболевания, отъезда и смерти.

«Я несколько раз встречала его у Добужинских и у Бенуа, – вспоминала Анна Петровна Остроумова-Лебедева. – Он был среднего роста, с фигурой легкой и воздушной. Светлые глаза ярко блестели на бледном, худом, нервном лице. Пушистые, пепельного цвета волосы развевались вокруг лица. Был он тих, молчалив и задумчив».

Анна Петровна запомнила свою последнюю встречу с ним, когда они вместе возвращались от Добужинских домой. Им было по пути, и Чюрлёнис взялся проводить ее. Он был разговорчив, весел. И для нее было большой неожиданностью узнать о его психической болезни и скорой преждевременной смерти.

«Художники „Мира искусства“, – писала Остроумова-Лебедева, – за его короткое пребывание в Петербурге успели узнать и оценить его как очень своеобразного по своему внутреннему облику художника, одаренного живописным и музыкальным талантом»[291].

Еще несколько лет на выставках Петербурга экспонировались его работы.

«Сразу же после Рождества мы получили из Петербурга письмо от жены брата, – вспоминает Ядвига Чюрлёните, – в котором она сообщала, что оба они, возможно, приедут на более продолжительное время. Константинас переутомлен, плохо себя чувствует – ему необходимы отдых и покой…

Дома его встретили встревоженные родители. Но приподнятое настроение брата ввело их в заблуждение… Только Зося была задумчива. Позже, когда брат прилег отдохнуть, она рассказала нам о его болезни, о режиме, назначенном врачами…».

30 мая 1910 года у Софии и Микалоюса Чюрлёнисов родилась дочь. Назвали её Дануте. Впоследствии она стала литовской писательницей Дануте Зубовене.

«10 апреля 1911 года мы потеряли его», – заканчивает свои воспоминания о старшем брате его сестра, музыковед Ядвига Чюрлёните[292].

Добужинский был потрясен известием о смерти Чюрлениса. «Умер Чюрлёнис, – писал он Бенуа. – Никаких подробностей не знаю, получил только краткую телеграмму от его жены из Вильно. Решили с Рерихом возложить от „Мира Иск[усства]“ венок, я снесся с моими родными, и мой отец сам отвез венок на кладбище. Сегодня же послал бедной его вдове телеграмму. Кроме наших, Рер[иха], Браза и моей подписи, и твою поместил, зная, как ты ценил его. Написал приблизительно, что „М[ир] И[скусства]“, бесконечно опечаленный безвременной смертью гениально одаренного художника, шлет ей сочувствие и считает долгом устроить посмертную выставку. Это последнее надо сделать непременно. Меня эта неожиданность очень расстроила. Смерть, впрочем, часто как-то что-то „утверждает“… Все эти грезы о нездешнем становятся страшно значительными… По-моему, много общего у Чюрлёниса с Врубелем – то же видение иных миров и почти одинаковый конец, и тот и другой одиноки в искусстве».

Посмертная выставка Чюрлёниса открылась в 1911 году в Москве и Вильнюсе, а в 1912 году – в Петербурге. Добужинский принял деятельное участие в ее организации.

Афиша Малого зала Петербургской консерватории сообщала, что «в воскресенье, 15-го апреля 1912 года, состоится музыкально-художественное утро, посвященное памяти художника-композитора Н. К. Чурляниса, в котором примут участие Вячеслав Иванов, С. Маковский, пианисты, певцы и певицы, хор и симфонический оркестр. В зале и фойе будут выставлены произведения покойного». На выставке было представлено 102 работы[293].

В своем очерке о гениальном художнике-музыканте мы показывали, как он переводил зрительные образы в звуки, как в своих картинах воплощал те видения, которые возникали у него от услышанных звуков. Но это он сам! А ведь есть другие художники, которые, владея другим даром, могут передать по-своему то, что этот мастер вложил в их душу!

Вот что, спустя много лет, рассказал друг Чюрлёнисов Влодзимеж Моравский, как передала Ядвига Чюрлёните: «Это было, кажется, в 1919–1920 годах. Оба брата Моравские – Евгений и Влодзимеж – жили тогда в Париже… В числе друзей Евгения была и Айседора Дункан и ее друг пианист Вальтер Румель, а также выдающийся скульптор Бурдель, – учитель Евгения. Впервые навестив с Румелем Евгения, Айседора попросила его сыграть…

Взгляд Дункан, слушавшей музыку, беспокойно блуждал, словно искал чего-то. Вдруг он остановился на картине [это была копия картины Чюрлёниса, которую сделал для друга сам