Соня рапортует - Рут Вернер

Я приобрела подержанную мебель, а сестры пожертвовали из своего хозяйства что у них было лишнего. В длинном коридоре я развесила китайские картинки эпохи Минской династии. Просто удивительно, как удачно вписались эти рисунки на шелке в интерьер старого крестьянского дома.

В деревне было трудно подружиться с соседями. Напротив нас лежала усадьба богатого помещика Лонсдейла. Когда-то он был известным флотоводцем. Принц Филипп в молодости служил под его началом. Когда мы там жили, Филипп со своей женой, будущей королевой Елизаветой, еще навещал владельца поместья. Что касается других жителей, то это были сельскохозяйственные рабочие и мелкие фермеры, не особенно расположенные к «иностранцам» вроде меня.

Следовательно, общаться мне было не с кем, но у меня была моя работа, были Нина и Петер, да и Миша приезжал из своего интерната домой на праздники и каникулы. В конце концов, и Лен будет же наезжать из Германии в отпуск! Я знала, что ему нравится Котсуолд. Мы еще раньше исколесили эти места на велосипедах. Я заранее радовалась, предвкушая, как буду показывать Лену наш первый настоящий семейный дом. Перед тем как он приехал в отпуск, десятилетняя Нина говорила:

«Держу пари, он не спит всю ночь от волнения, не может лежать спокойно в постели. Ему хочется спрыгнуть с корабля и поплыть к нам».

Однако Лен, прибыв наконец из Травемюнде, еле взглянул на наш дом и идиллическую деревню. Ведь позади у него была Германия с ее бедами, острыми конфликтами, напряженностью и трудностями.

Я тоже загрустила и после его отъезда старалась хотя бы своими письмами внушить ему чувство связи с семьей.

Лето 1946 года

«…С девяти утра до семи вечера пробыла с ребятами в Стратфорд-он-Эйвон. Это была давно обещанная грандиозная летняя прогулка, и они кутили вовсю. По четыре раза лимонад, по три порции мороженого с вафлями, двойной обход всего «Вулворта»[42] и вещи более возвышенные: дом, где родился Шекспир, знакомство с театральными залами. А потом поездка по реке на моторке и несколько часов в прекрасно расположенном плавательном бассейне».

Февраль 1946 года[43]

«Ко дню рождения купила Мише галстук, который он до этого жадно и долго пожирал глазами, увидев его на витрине. Вопиюще желтый, с изображениями лошадиных морд. Жуткая штука, просто для гардероба какого-нибудь наемного танцора. Если захочешь послать ему что-то, пусть это будет пестрый шелковый носовой платок, и чем вульгарнее, тем лучше…»

Декабрь 1946 года

«…Рождество получилось очень своеобразное. Я пригласила к нам на праздник двух немецких военнопленных, которые работают здесь на большой ферме у Лонсдейла. Они прошли через «лагерь демократического воспитания» для пленных. Не успели мы сесть за кофе с настоящей коврижкой — стук в дверь. Появились восемь «звонарей» и повели себя согласно старому обычаю: у них в руках было четырнадцать колокольчиков, каждый со своим звучанием, и они изумительно исполнили рождественские мелодии. Селяне опешили, увидев моих гостей, и я сочла уместным произнести небольшую речь насчет рождества, мира на земле и преодоления вражды военных лет».

В тот же год я впервые получила вновь весточку от Эрнста, у которого все сложилось крайне неудачно. Он хотел вернуться на родину, в Германию, и спрашивал, не могу ли я помочь ему в этом. Для немецкой эмигрантской организации ему было нужно подтверждение того, что он был вынужден покинуть нацистскую Германию из-за преследований. Я, зная все обстоятельства, могла бы быть ему полезной. По подсчетам врача, Эрнст на протяжении последних тридцати месяцев существовал за счет четырехсот калорий в сутки; тем не менее он еще жив.

Воспользовавшись в качестве обратного адреса адресом Маргариты, я написала в организацию немецких эмигрантов: Шанхай, Доншан-роуд, 696.

Эрнсту не удалось уехать в Германию. Я по-прежнему убеждена, что, посчастливься ему тогда, у нас в ГДР было бы одним честным, дельным, самоотверженным товарищем больше.

Я снова долго ничего не слышала о нем, а в 1966 году из Южной Америки пришло письмо на адрес Юргена. Это было спустя двадцать лет после первого известия. Эрнст писал, что стосковался по Европе и охотно приехал бы. Взгляды его остались прежними. Поздней осенью он сообщил мне, что хочет увидеться со мной, если я не против.

Эрнст приехал в начале января 1967 года. С момента нашей последней встречи прошло двадцать восемь лет. Я открыла дверь и увидела, что он буквально на пределе. Говорить он не мог, да и я, впрочем, тоже. Я провела его к креслу. Он дрожал и жаловался на холод. Я сварила кофе, принесла ему свитер и попросила Лена не входить в комнату, пока Эрнст не возьмет себя в руки. По-настоящему он, однако, так и не смог успокоиться. Он был до крайности измучен, а о состоянии его нервов лучше и не говорить. Наконец он рассказал мне свою историю.

Вскоре после ареста Рольфа в Китае связь с Центром частично из-за упрямства самого Эрнста была прервана. Работу ему найти не удалось. В 1949 году, когда Китай был освобожден, правительство предложило всем иностранцам покинуть страну. Эрнст отправился в Аргентину, зарабатывал там себе на жизнь, устроившись механиком, и женился на аргентинке. Теперь тоска по Европе погнала его назад. Пока он приехал один, жена должна последовать за ним, как только он скопит денег на проезд.

По словам Эрнста, ему хотелось бы жить в ГДР, но если из этого ничего не выйдет, он сумеет заработать себе на хлеб и в Западной Германии. Человек он неприхотливый. Где бы он ни был, он всегда будет жить как коммунист. Эрнст говорил долго, и я его не прерывала. Слушая, я не учла, как он слаб здоровьем.

Только когда Эрнст выговорился, я поинтересовалась, как он относится к событиям в Китае. Оказалось, он одобряет то, что там происходит. Он заверил, что готов честно работать для ГДР и не ввязываться ни в какую полемику, но добавил, что должен будет отвечать, если его начнут расспрашивать или если он услышит «нападки на Китай».

Лен и я долго спорили с Эрнстом, оставшимся таким же упрямым и неуступчивым, как прежде.

Естественно, взгляд на мир из ГДР отличается от взгляда на тот же мир из Южной Америки. Мы с Леном так и предполагали. В споре мы подходили к его воззрениям объективно, стараясь переубедить собеседника, но Эрнст отметал все аргументы. Ни к какому другому мнению он прислушиваться не желал. Все доводы отскакивали от него как от стенки горох.

Изменись Эрнст как человек, растеряй он то, что было в нем хорошего, я и Лен, только сейчас познакомившийся с ним, не были бы так расстроены. По всей вероятности, в этом случае мы быстро расстались бы с ним. Но все его ценные качества остались при нем; сила воли, готовность идти на жертвы, сердечное сочувствие к угнетенным, чья нищенская жизнь ежедневно была у него перед глазами.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});