Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

Вера в колдовство? И как люди могут верить в такой бред? Тавматургия[96], магия – фокусы и всё. Нет, непознанного, конечно, много, и Существо, Душа в стремлении к Божественному Абсолюту, Святому Духу способна на многое и многое. Посвящённые могут отчасти управлять этим стремлением и тем выходить за рамки обыденного, прозревая и направляя. Можно узнать тайное в движении светил и взаимодействии чисел, но это чистое знание и чистое могущество, слишком утончённое для нашего грубого тварного мира[97]. И потому ещё никому не удавалось превратить врага в козла, а любимую тёщу в жабу! Вот только как убедить в этом непосвящённых? И в том, что, когда некто умер от наведённой порчи, надо звать лекаря, чтобы тот определил, чем умершего опоили. Страх рождает суеверие, а суеверие увеличивает страх, а из страха рождается ненависть. Да, ненависть от невежества.

Хотя… Ты же знаешь, Макарий, что некоторые силой своего Существа, силой Души могут подчинить своей воле другого. Ты это видел – страшное искусство. Тем более страшное, что владеющий им может, ослеплённый гордыней, сам отдать своё Существо во власть тёмных сущностей, во власть дьявола и сотворить через то великое зло… А что, если она тоже из посвящённых? Что, если ей открыта часть Знания? Оно ведь далеко разошлось по свету… И если её Существо способно подчинять другие, более слабые, то это действительно вызовет страх. Но ведь в ней нет тьмы, она не служит тёмным сущностям, хотя и язычница! Господи, ты не даёшь мне простых задач!»

– О чём задумался, поп? – прервала молчание Настёна. – Вон церковь-то!

– Мне нужно на подворье воеводы Кирилла, почтенная, – отозвался отец Меркурий. – Проведать и наставить раненых отроков боярича Михаила.

– Что ж, нам по дороге. Пойдём.

– Очень хорошо! – священник непритворно обрадовался. – Тогда будь добра, расскажи мне о них: как зовут, какой у кого характер, какие у них раны, тяжело ли они их переносят, словом, всё, что сочтёшь нужным. Мне нужно придать им бодрости, помочь жить.

– А ты знаешь как?

– К сожалению, знаю, – кивнул отец Меркурий. – Лучше, чем хотел бы. Это не первые роарии, тьфу, новики, что прошли через мои руки. Много их было за двадцать с лишним лет – тех, кто поймал железо, не начав ещё бриться.

– Смириться и молиться их склонять будешь? Мож, кому и поможешь. Случается такое, видела.

– Не угадала, почтенная! Злить я их буду! Чтобы на себя разозлились, на свою слабость духа.

– Совсем как наши вояки говоришь, поп.

– А я и есть вояка, женщина! Бывших не бывает! Вот это я парням объяснять и буду!

– Ну, тут тебе виднее, – вроде бы покладисто произнесла Настёна, но совсем скрыть удивление не смогла.

«Женщины! Ни одна из них понять этого не способна! Не стоит и пытаться объяснять!»

– Покалеченные среди них есть. Тяжко. Нескольким воинами больше не бывать.

– Ослепшие есть? С ними труднее всего.

– Нет, нету. Но один обезножел. Не встанет.

– Плохо… – кивнул отец Меркурий. – Но с Божьей помощью поможем и ему. Даже безногому есть, зачем жить. Жить, а не доживать!

– Экий ты бойкий, поп, – невесело усмехнулась лекарка.

– Какой есть, – хмыкнул в ответ священник. – Лучше расскажи мне о них всё, что знаешь. В самых мельчайших подробностях.

* * *

Отец Меркурий вышел с Лисовинова подворья и, из последних сил держа спину, зашагал в сторону церкви – непростой день выпил из священника все силы.

«Господи, как это тяжко! Они же и жить ещё не начинали. Но, кажется, кое-что удалось. У них на диво живое воображение, и сегодня мне это помогло, хотя могло и помешать. Благодарю Тебя, Господи, что надоумил рассказать им сказку про бросившегося в море раненого стратиота. Он не хотел попасть в руки врагов, а, упав в море, превратился в краба. И на морском дне освободил других крабов из сетей и ловушек, а они в благодарность помогли ему перегрызть якорные канаты вражеских кораблей, и те разбились о скалы. А сам стратиот в крабьем обличье и его новые друзья вылезли на прибрежные камни. И люди поняли, что крабы спасли их. С тех пор люди этого острова никогда не ловят крабов и знают, что если крабы во внеурочное время выходят на сушу – жди врагов.

И как только вспомнилось-то? Ведь полтора десятка лет прошло с того времени, когда ты, Макарий, воевал на Островах. Даже не вспомнить название острова, где тебе это поведали. Но всё пошло на пользу: сначала их заинтересовала сказка, потом пришлось объяснять, кто такие крабы, потом рассказывать о море и морских кораблях, потом об империи, Городе, Островах, о том мире, что могут открыть книги и учение. И между делом вбивать и вбивать в них, что жизнь не кончилась, что можно жить, быть полезными. Но они слушали и спрашивали, и это хорошо! Очень хорошо! Хотя работать с ними и работать… И всё равно, благодарю Тебя, Спаситель, за то, что дал мне сил и мудрости для этого дела!

Но, Господи, как же я устал за этот длиннющий день!»

* * *

Однако отдохнуть отцу Меркурию было не суждено. Возле калитки священника нагнал запыхавшийся холоп.

– Батюшка, – холоп сдёрнул с головы шапку и отмахнул священнику поклон, – хозяин опамятовал и тебя звать велел!

«Господи! Да будет воля Твоя!»

– Ты чей? – осведомился отец Меркурий.

– Старостин я, – закивал непокрытой головой холоп. – Аристарха Семёныча.

– С этого и надо было начинать, – буркнул отставной хилиарх. – Веди.

* * *

– Видать и правда ты мне помог, поп, – через силу усмехнулся Аристарх, едва отец Меркурий закрыл за собой дверь. – Отдумал я помирать. Кирюха тебя, что ль, научил про Беляну помянуть? Небось когда меня сам стыдил, не допёр, а потом осенило. Спасибо за то ему сам скажу. Но и тебе спасибо. Умеешь, поп. И не зассал, на диво! А теперь Егора позови, будь уж добр.

«Вот разулся и побежал, малака! Нет, теперь пора подумать и о себе, Макарий. Он нужен мне не врагом. Лучше, конечно, союзником. Пора показать себя. Заодно и ему о долге напомнить не помешает. Чтобы больше не забывал, дерьмоед!»

Отец Меркурий сел на лавку рядом с ложем Аристарха, задрал подол рясы, отстегнул деревянную ногу, выпростал её из сапога, взвесил на руке. В глазах старосты появился слабый интерес. Отец Меркурий поймал взгляд Аристарха и заговорил:

– Меня учить – только портить. Я своё дело знаю и сам. Ты мог бы и догадаться, не сопляк ведь. И знаешь чего мне сейчас