Бывших не бывает - Евгений Сергеевич Красницкий

– там я не знал, что говорить, но хоть понимал о чём, да и в словах не стесняля, а тут, Господи, помоги! Женщина, мать семейства. Много ли ты их знал? Мать, жену и лагерных шлюх… Тут тебе это знание не поможет – они не валялись в горячке от того, что оказалась на поле боя, от того, что стали своим дочерям стеной вместо мужа… Она убивала и готова была умереть… И чего ей это стоило – испуганной, слабой и беспомощной, тебе никогда не понять. Что она чувствовала, и чувствовала ли хоть что-то? Видно, надорвалась от того усилия. И её солдатской руганью и криком на ноги точно не поднимешь…

В занятное всё же место ты попал – тут даже женщины умеют сражаться и знают, что такое доблесть, но, как любые женщины на этом свете, нуждаются в помощи, защите и утешении. А помогать и утешать – твоя прямая обязанность! Господи, вразуми раба твоего!»

– Всё в Его власти, – отец Меркурий перекрестился, – Скажи, добрая женщина, ты закончила тут свои лекарские дела? Я могу приступить, или нужно подождать?

– Делай свое дело, поп, может, и впрямь ваш Бог поможет ей – Марьяна христианка твердая, меня из-за этого иной раз попрекала… – задумчиво отозвалась лекарка. – А я подожду – все равно снадобью на печи ещё долго допревать.

– Подожди в этой горнице, почтенная, – отец Меркурий поклонился, – Позвать тебя к болящей я сейчас не могу – таинство свершается лишь среди верных.

– Что нужно, отче? – Егор старался выглядеть почтительным, но удавалось ему это не слишком хорошо.

– Прости, почтенный декарх, что в твоём доме оказал честь не тебе первому, – священник поклонился, коснувшись рукой пола. – Но мне необходимо было поговорить с почтенной целительницей.

«Вот так, Макарий, смиряйся. Тут говорят, что поклон спины не ломит».

– Не на чем, отче, – десятник несколько подобрел. – Чего приготовить нужно?

– Вели согреть воды, вели поставить возле одра болящей лавку и накрыть её чистым полотном, возьми эти свечи, а когда всё будет готово, раздай их своим домочадцам и себя не забудь, а мне дай огня – кадило разжечь.

– Слышали? – Егор обернулся к дочерям.

– Сейчас, батюшка, – отозвались девчонки и деятельно зашевелились.

– Готово, отче, – спустя недолгое время (отец Меркурий едва успел разжечь ладан) доложил Егор.

– Следуйте за мной, православные, – возгласил отец Меркурий и, запалив свечу от лампады, пошёл в светлицу, где лежала Марьяна[95].

Служба шла своим чередом, отец Меркурий в искреннем стремлении помочь болящей всем своим существом устремлялся к Богу, однако это не мешало ему замечать, что происходит вокруг.

«Ты заметил, Макарий, что когда до больной доходит аромат ладана, у неё на лице появляется выражение спокойствия и умиротворения? Быть может, Господь так подаёт тебе знак? Но какой? Думай, Макарий, думай! Он никогда не даёт непосильных испытаний!»

Таинство совершилось. Черты Марьяны снова закаменели. Отец Меркурий задумчиво встал возле ее ложа, вглядываясь в неподвижное лицо…

«Нет, мне не почудилось! На её лице только что был отпечаток разума! Надо звать лекарку».

Священник обернулся, но звать никого не пришлось – Настёна обнаружилась в дверях. Отец Меркурий поймал её взгляд – то ли выжидательный, то ли вопросительный.

– Скажи, уважаемая, у нее такое лицо всегда? – осторожно спросил он. – Только что мне показалось, что на нем промелькнуло какое-то чувство, что-то неуловимое. Не знаю, как сказать точнее.

– Не показалось тебе, – покачала головой Настена, – бывает… А вот отчего – я понять не смогла… И так и этак уже думала и пробовала… Что ты заметил?

– Запах… – священник чуть раздул кадило, нагнулся над постелью Марьяны и направил сизый ладанный дым в лицо больной. Хотя в горнице и так стоял устойчивый аромат ладана, но женщина среагировала. Лицо расслабилось, хоть и на долю мгновения.

– Запах? – глаза Настены загорелись. – Да! Прошлый раз в доме хлеб пекли! Именно – запах ладана и хлеба… Поп, для нее это запах счастья и безопасности!

– Декарх! – отец Меркурий скомандовал, как в прошлые времена своим десятникам. – Как хлеб вынут из печи, вели положить его рядом с изголовьем твоей жены! Теперь ты сам! В любую свободную минуту садись рядом с ней, бери за руку и вспоминай то, что принесёт ей радость. Вслух вспоминай! Что вспомнить – ты знаешь лучше меня! Вот так и тащи её от страха обратно к счастью, к радости, к покою! Каждый миг! Руку не отпускать!

Священник выдохнул, но взгляда от Егора не отвёл. А тот смотрел обалделым взглядом, не зная, что ответить на такое.

«Сейчас что-то будет, Макарий… Вполне возможно, что и добросовестное избиение твоего преподобия».

– Егор, делай что сказано, – раздался из-за спины отца Меркурия голос Настёны. – Дело поп говорит! Ещё позови младшую, и пусть она тут играет! А старшие пусть матери о своих делах рассказывают, но только о том, что с ними случилось хорошего! Хуже оттого точно не будет, а польза может и случиться. А ты, отче, помоги мне Марьяну настоем напоить, а то обалдели все, тебя слушаючи!

* * *

Отец Меркурий и Настёна вышли с Егорова подворья.

– Ну что ж, целительница, что мог – я сделал, – произнёс священник. – Теперь она твоя. Я чувствую, что Господь исцелит её израненую душу и дело только за телом. Если нужна какая-то помощь от меня, только скажи.

– Помощь мне предлагаешь? – задумчиво протянула лекарка. – А почему? Болезни же вам за грехи посланы, а я против Бога вашего иду – людей лечу!

– Не вам, а нам, – отец Меркурий усмехнулся. – Всем. Всё верно, болезни есть кара за грехи, не кара даже, а предупреждение. Но Христос и сам лечил, и тех, кто лечит, благословляет. Избавлять ближних от страданий дело богоугодное и душеспасительное. Если я и жалею о чём, так это о том, что твоя душа пребывает в потёмках, добрая женщина. Ты живешь праведной жизнью и тут же отвергаешь истину. Неустанно молюсь о том, чтобы на тебя снизошла благодать и ты прозрела душой, целительница!

– Благодарствую на добром слове, – кивнула Настёна. – Там видно будет.

«Такой разум и в такой тьме! Горько… Не доверяет и боится… Ну да ничего, по крайней мере, мы трудились вместе, а это сближает. И она меня слушала. Не всё сразу, Макарий, не всё сразу. Как говорил Никодим – труд и знание. А ещё терпение. Ох и много же его понадобится…»

Лекарка и священник молча двинулись вдоль по улице.

«Её уважают, да. Вон как раскланиваются. Но и боятся тоже. Странно, почему? Очередное суеверие?