Внутренняя линия - Владимир Свержин

— Ну?

— Они не могут утверждать однозначно. Однако у них есть определенные сомнения в подлинности письма.

— Определенные сомнения, — хмыкнул Рошаль. — У меня тоже есть определенные сомнения, поэтому я и отослал текст в лабораторию. Мне нужно четкое «да» или «нет».

Он сел за свой стол и набрал номер Клода Симоне.

— А, Анри — Жермен! — послышалось в трубке. — Я все утро названиваю. Где тебя носит?

— Развлекаюсь в обществе грудастых блондинок.

— Все шутишь? А я, между прочим, должен твою работу делать!

— Клод, когда придет время получать твою зарплату, ты только скажи — я помогу.

— Судя по идиотским шуточкам, у тебя отличное настроение. С чего бы вдруг, — вспылил префект. — Министр с утра проел мне такую плешь, что еще пять минут, и ее нельзя было бы скрыть под шляпой! Он тыкал мне в нос статьей в «Пари трибюн» и кричал, что советский шпион руководит заводом, снабжающим нашу армию оружием и техникой. Что завтра мы окажемся беззащитными перед большевиками. Что русские шпионы распоясались настолько, что похищают средь бела дня виднейших финансистов, а Сюрге и в ус не дует!

— Клод, Сюрте дует в ус! Еще как дует! Поэтому я ответственно заявляю тебе — генерал Згурский невиновен.

— Ты думаешь, после статьи в «Пари трибюн» министру это можно доказать?

— Думаю, можно. Но для начала мне нужно…

— Для начала тебе нужно меня выслушать. Я приказал задержать Згурского и поместить его под стражу вплоть до окончания дела.

— Мсье префект, — переходя на официальный тон, заговорил комиссар Рошаль, — любой адвокат в пять минут докажет, что у вас нет оснований для задержания генерала Згурского дольше, чем нужно для выяснения личности. А выяснить его личность можно не более чем за час — при условии, что попадется слепой инспектор. У меня же есть все основания утверждать, что он невиновен.

— Не горячись. Честно говоря, с утра я звонил тебе, чтобы сказать, что передаю дело Бопертюи, но потом посидел и решил, что я тоже горячусь. Я тебя знаю. У тебя есть чутье и до сего дня ты меня не подводил. Поэтому слушай внимательно: я даю тебе двадцать четыре часа, в течение которых ты должен либо найти Рафаилова — мне нет дела, мертвым или живым, — либо назвать имя преступника. Если к завтрашнему полудню ты не сможешь дать мне требуемого, я отстраню тебя от дела. Да, кстати, — добавил префект другим тоном, — на свою удачу твой любимый Згурский, похоже, опять куда — то уехал. Его автомобиль обнаружен на стоянке у вокзала. Там с самого утра

дежурит пара наших парней, но пока впустую. Так и быть, я распоряжусь снять наблюдение, но помни — только двадцать четыре часа. А теперь говори, что там тебе нужно.

Конец мая 1924

Сон был тяжелый и пустой. Судаков провалился во тьму, едва коснувшись подушки. Сквозь дрему он думал, что впервые за последние дни может спать спокойно, не опасаясь стука в окно или окрика. Но доводы разума казались бессильны — даже не просыпаясь, Судаков постоянно ощупывал рукоять лежащего под головой нагана, будто это оружие и впрямь могло спасти его от грядущих бед. Он хотел увидеть во сне до1'ь и жену, перенестись к ним, желал бросить все к чертовой матери, вылезти из этого холодного и довольно сырого погреба и отправиться куда подальше от Татьяны Михайловны с ее никому не нужной добротой и обезоруживающей улыбкой. У Судакова было скверно на душе. Он жаждал узнать, добрались ли Варвара с матерью до Харькова, удалось ли им обустроиться по — тихому, не испытывают ли в чем нужды, но выяснить это не было никакой возможности.

Судаков повернулся набок, силясь поплотнее завернуться в латаное ватное одеяло. Холод пробирал до костей.

«Вот же ж связался! — подумал Петр Федорович. — Вот же ж напасть на мою голову!»

Он вспомнил недавнюю размолвку с Татьяной — там, наверху, когда Згурская достала из узелка с вещами старинный семейный альбом. Судаков и сам не понял, с чего вдруг вес эти давным — давно умершие генералы, помещики и тайные советники показались ему столь противными.

«Они враги! — попытался убедить себя бывший краском — Классовые враги! Да нет же…» — отмел этот революционный довод освободившийся из — под дневного контроля мозг. Как — то сама собой выплыла из глубин сознания картина: как восемь лет назад, отбиваясь штыком от наседавших австрияков, он спасал раненого командира роты — молоденького подпоручика.

«Но ведь и то сказать — с самого прибытия в полк этот подпоручик из кожи лез, не зная покоя, чтобы сохранить жизни своих бойцов. Разве он был враг? Почему же враг Згурский? А тем паче — его предки, которые хоть и давно, каждый в свое время, но грудью стояли за Россию так же, как я. И грудь у них была столь же уязвима для вражьего свинца, и за чужие спины они не прятались», — эти пробивавшиеся сквозь сон мысли не давали Судакову окончательно забыться. Он крутился с боку на бок, не находя удобного положения и желанного покоя.

«Глупо как — то все получилось, нелепо. Вроде бы как лучше, по правде. А эвона, куда эта правда завела». — Петр Федорович открыл глаза, пытаясь разглядеть сквозь тьму высокий каменный свод. Ему почудилось, что где — то совсем неподалеку раздался глубокий печальный вздох.

— Что за напасть? — прошептал он, сам не понимая, почему шепчет. — А ну, есть тут кто? Выходи!

Он взвел курок револьвера, с невольной радостью услышал знакомый щелчок и замер снова, пытаясь распознать, где находится чужак. Издали доносился какой — то шорох и странный звук, похожий на журчание воды, скрип и потрескивание.

«Видимо, дом проседает, — хозяйственно подумал Судаков. — Поди, с начала века не ремонтировали. А может, крысы озоруют».

Судаков не любил крыс. Эти умные твари всегда казались ему куда опаснее, чем представлялись на первый взгляд. От деда он слышал рассказы о крысином царе, который, обидевшись, может собрать неисчислимые серые полчища безжалостных зверьков и послать их на обидчика. Тогда никакие стены и никакое оружие не удержат ужасный живой поток.

Передернув от омерзения плечами, Судаков открыл дверцу фонаря и чиркнул спичкой. Огонек взвился на фитиле свечи и причудливо изогнулся под действием тянущегося откуда — то сквозняка. Закрыв фонарь, Петр Федорович поднял его над головой и огляделся. Хвостатых тварей рядом не было.

— Причудится же, — под нос себе пробурчал Судаков. — Эдак и ума лишиться можно.

Он встал на ноги и вышел из «спальни» в коридор.

«Когда рассудить, то может статься, что у подземелья не один выход. Ежели и впрямь из — под крепостного вала ходов много, то вдруг кто чужой здесь шастает?» — Бывшему начальнику милиции вспомнился лесной схрон и живо представилась шайка грабителей, скрывающаяся в подземелье. Что — то словно подтолкнуло его. Он пошел, все больше удаляясь от старой церковной крипты.

«Значки надо какие — то ставить, — подумал он. — А то неровен час заблудиться недолго».

Судаков наклонился и процарапал мушкой нагана стрелку на камне. Примерно на уровне колена: «Если кто, не зная, пройдет, наверняка сюда не посмотрит».

Почему — то эта мысль успокоила Судакова, и он двинулся вперед, держа оружие на изготовку. От знакомого чувства погони ему стало не то чтобы легче, но привычнее. Он ждал, что за каким — нибудь поворотом встретятся домушники, делящие награбленное, или душегубы, прячущие труп богатого нэпмана. Судаков шел все дальше, коридор не кончался. Судаков вновь опускался на колено, рисовал стрелку и опять шел.

Впереди показался завал. Судаков уже собирался повернуть назад, но тут увидел узкий лаз и, протиснувшись, оказался в новой галерее, уходившей довольно резко вниз. «Может быть, под реку? — подумал бывший краском. — А может, ну его все? — мелькнуло в голове у Петра Федоровича. — Что толку так бегать, скрываться? Найти выход отсюда и заявиться на Лубянку, к самому товарищу Дзержинскому. Изложить как есть, без утайки. Оно, конечно, за убийство товарища Гуца и его шофера по головке не погладят. Но хоть с души груз сниму. И снова все станет ясным и понятным. Тут наши, там —

враги. Пусть даже и к стенке поставят, черт с ним. Не хотелось бы так глупо от своей пули умирать. Нуда чему быть — того не миновать, все под богом ходим. А то еще и помилуют. Мало ли, где опытные солдаты нужны: дадут в руки винтовку — и вперед, бывший наш товарищ Судаков, смывайте кровью преступление!»

От такой мысли ему стало даже хорошо, почти весело. И тут он увидел первую крысу. Она сидела в сужающейся вглубь нише, должно быть, заваленной некогда бойнице сухого рва, и глядела удивленно, пожалуй, даже недоумевающе.

— А ну пошла! — цыкнул Судаков и притопнул ногой.

Крыса надменно развернулась и удалилась в глубь ниши.

Спустя пару сотен шагов по коридору крысы появились вокруг краскома со всех сторон.