Американец - Лесли Уоллер

Сначала Палмер задумывал серьезно оторваться от «мерседеса», доехать до какой-нибудь развилки, одна из дорог которой тоже вела к Мозелю, но более длинным окружным путем, и свернуть именно на нее, тем самым направив преследователей по ложному, более короткому и удобному пути. Однако потом, уже перевалив через горный перешеек, он передумал и решил несколько изменить свою тактику.

Ведь какая, собственно говоря, разница, «доведут» ли они его до самого Трира или на какое-то время «потеряют» где-нибудь по дороге? Ведь все равно он именно туда и едет. Да, но после того, как спектакль с Рамом в качестве его двойника провалился, а с ним и все надежды Г.Б. на операцию «Овердрафт», у них у всех, казалось бы, должен пропасть к нему интерес.

Тогда зачем им понадобилось «вести» его из самого Франкфурта? До отъезда от офиса Рафферти он принял еще одну черно-зеленую капсулу «либриума», но из-за явного недостатка сна до сих пор чувствовал себя далеко не лучшим образом. Особенно его беспокоили несколько заторможенные двигательные рефлексы. На такой-то скорости это вполне могло привести к беде…

Но что еще хуже, переутомление заметно притупило его мыслительные способности. В ряде случаев думать за него частично приходилось полковнику Рафферти, с его действительно первоклассным умом. Хотя и весьма своеобразным. В силу чего далеко не всегда и не все его выводы и советы можно было воспринимать как нечто само собой разумеющееся.

Тут на глаза ему неожиданно попалась узенькая проселочная дорога, ведущая куда-то вправо. Палмер резко нажал на тормоз, развернул свой «фольксваген», немного проехал по колдобинам и свернул под огромную сосну, мохнатые лапы которой накрыли его небольшую машину, словно толстое покрывало. Да, с дороги его теперь не увидишь, это уж точно, внимательно оглядевшись, подумал Палмер. Равно как и сверху, если «им» вдруг пришло в голову следить за ним так же и методами воздушной разведки.

Он выключил мотор, и наступившая тишина резко ударила его по барабанным перепонкам. Минуты через две до него донесся свистящий звук пронесшегося мимо «мерседеса». Само́й машины, конечно же, не было видно, но кого еще, кроме его дилетанта-преследователя, можно было ожидать на этой заброшенной проселочной дороге? Палмер поднял все оконные стекла и закрыл двери изнутри. Благодаря густым ветвям укрывшей машину сосны внутри было довольно темно, а благодаря «либриуму» он крепко спал уже буквально через несколько минут…

Ему снилось, что они с Элеонорой снова на борту прогулочного катера, только что оставили Бинген слева, и теперь прямо перед ними красовалась удивительно маленькая каменная башня, стоявшая на собственном узеньком островке. «Die Mauseturm, — хрипловато прозвучало в динамике. — La Tour de Souris. The Mouse Tower».[71]

Палмер повернулся к снящейся ему девушке, и она произнесла своим низким приятным голосом: «Зима в тот год выдалась на редкость суровой, а зерна́ практически совсем не осталось. Попрошайничать тогда пришлось даже весьма уважаемым гражданам. Они обратились за помощью к архиепископу, но тот их даже не выслушал. Люди начали умирать от голода, и мало кто из них надеялся дожить до весны. Они снова обратились за помощью к всесильному архиепископу, но тот снова им отказал. Наконец, в холодный февральский день они в последний раз воззвали к его милосердию. Это был Хатто, архиепископ Майнцский. Он хихикнул, потер свои костлявые руки и решил устроить настоящее шоу для своих приятелей и прихлебателей. Затем приказал собрать всех голодающих, запереть их в пустом амбаре на берегу Рейна и наглухо заколотить двери и окна. И… дал знак поджечь амбар. Изнутри раздавались отчаянные вопли — ведь людей заживо сжигали! Но архиепископ Хатто, усмехнувшись своей знаменитой иезуитской улыбкой, повернулся к своим приятелям и торжествующе сказал: „Вот сейчас вы все слышите, как пищат мои мыши“. В этот момент горящий амбар рухнул, и из пылающего ада выскочило несметное полчище мышей с острыми зубами и сверкающими глазами. Они тут же набросились на архиепископа Майнцского, который немедленно бросился бежать. Он пересек узкую полоску воды и оказался на острове вон с той башней. Ему казалось, там он будет в полной безопасности. Увы, он ошибся. Мыши пробрались туда через сотни трещин и решеток и… сожрали архиепископа Хатто. До последнего кусочка. Не оставив от него ничего. Кроме башни…»

Проснувшись, Палмер медленно приходил в себя. Темнота от густых сосновых ветвей носила чуть зеленоватый оттенок. Он бросил взгляд на часы. Оказывается, его сон длился не более часа, однако самочувствие было уже куда лучше. Ах да, этот сон… Впрочем, это был даже не сон, а, скорее, воспроизведение истории, которую ему на самом деле рассказала Элеонора, когда они проплывали мимо Башни Мышей.

Он протер глаза, завел мотор, открыл оба окна, чтобы проветрить машину. Освежающий запах сосны приятно растекался вокруг. Палмер осторожно вывел машину сначала на проселочную, а затем на двустороннюю, покрытую асфальтом дорогу. Если его предположение было правильным, то сейчас белый «мерседес» с его преследователями несся на полной скорости к Мозелю, в шестидесяти или семидесяти милях впереди Палмера, а не в миле позади.

Он выехал на шоссе номер Пятьдесят и поехал по нему со скоростью около ста двадцати километров в час. Бензобак его «фольксвагена» был на три четверти полон, да и к тому же небольшой, но достаточно крепкий сон явно пошел ему на пользу.

— Послушайте, как пищат мои мыши, — непонятно почему, громко произнес он вслух.

Перед его мысленным взором вдруг возникли картинки огня, пожирающего амбар, и отчаянные вопли тех, кого Хатто безжалостно сжигал внутри. Вскоре после Башни Мышей они с Элеонорой впервые повздорили. Это случилось под утесом Лореллеи и, как обычно, на тему о персональной ответственности.

Она тогда сказала ему, что он лично и его ЮБТК несут ответственность за войну, а он потом добавил, что в каком-то смысле и она тоже. Кстати, это было практически единственное, из-за чего они постоянно спорили. Как, например, в случае с асбестовыми фильтрами для вин. Да, похоже, она чуть ли не с маниакальным упорством стремилась заставить его принять на себя личную ответственность за все, с чем он был так или иначе связан. Даже косвенно и весьма отдаленно…

Палмер невольно нахмурился. Интересно, какую долю такой личной ответственности она взяла бы на себя за весь этот далеко не безопасный фарс с участием ее бывшего мужа? Кстати, теперь ему стало достаточно ясно, какую роль в этом деле играла ее дочь Таня. Она у своего родного отца. Таким образом, Элеонора не лгала ему, а в определенном смысле говорила чистую правду: Таню не держали в заложницах и не удерживали против ее собственной воли. Она находилась у своего законного отца, только и всего.

Как же все просто! Просто и бесхитростно… Если у этих дилетантов имелись и другие планы насчет Дитера Рама в роли двойника Палмера, то их полный провал в Париже ставил на них крупный и жирный крест. У человека, поджидавшего его на лестничной площадке, должен был быть с собой пистолет, который в случае необходимости ему следовало, не раздумывая, применить против намеченной жертвы. Может, именно это и отличает любителей от профессионалов — неспособность выстрелить в человека, глядя ему в глаза? Даже если это очень и очень нужно!

Вудс почему-то вспомнил о «беретте», которую ему так настойчиво предлагал Джек Рафферти. Увы, пистолеты и автоматы не были «любимым» оружием Палмера. Его силой было умение думать и способность логически мыслить. И если он хоть раз позволит смертоносному оружию заменить его разум и мышление, то рано или поздно ему придется практически применить его по прямому назначению. В этом-то и заключается главная проблема с огнестрельным оружием — если его не употреблять в деле, то рано или поздно оно теряет всякую ценность.

Проезжая маленькую деревушку, Палмер автоматически снизил скорость, затем стрелка спидометра снова вернулась на цифру 120. Что-то продолжало его беспокоить. В частности, некоторые тактические шаги команды дилетантов, которые странным образом казались ему элементами более широкого стратегического замысла. Микрофильм в упаковочную картонку его белой рубашки заложили не они, а конечно же профессионалы. Впрочем, сейчас эту часть «детективной истории» надо было на какое-то время отложить, так как она принадлежала к совсем иной реальности.

Его так же очень беспокоила возможность того, что он может не заметить чего-то по-настоящему важного, чего ни в коем случае пропускать было нельзя. Затем его вдруг осенило — он принял рассуждения своего друга Джека Рафферти на веру, даже не попытавшись их толком проанализировать и переварить. Для него неумелыми дилетантами были молодые неонацисты, работавшие на ЦРУ, в то время как настоящими профи являлись мафиози. Но вот что больше всего волновало Вудса, так это отсутствие сколь-либо реальной причины принять именно такую логику рассуждений, а не ту, совершенно ничем не мотивированную, которую предложил ему его друг полковник Джек Рафферти.