Лунные грезы - Кэтрин Николсон

– Неужели? – спокойно осведомился Гай. Снова последовала пауза.

– Воспитанные люди так себя не ведут.

Глаза Гая сузились, но голос не изменился.

– Прости, дорогая Бланш, – с иронией произнес он. – Ты лучше других знаешь, что я никогда не претендовал на это звание.

– Значит, тебя не переубедить.

– Совершенно верно.

Странно, но стоило лишь произнести эти слова, как огромная тяжесть, гнувшая его к земле все это время, свалилась с плеч.

– Но что я скажу Сен-Эвремонам?

Бланш все-таки смирилась с неизбежным – холодный прагматизм никогда ей не изменял. Теперь Гай нуждался в ее хладнокровии, уважении к его потребности в одиночестве куда больше, чем прежде: как же иначе навсегда изгнать воспоминания о серебряном свете, наполнившем воздух сиянием и теплом, которое заставляет забыть о времени, одиночестве и отчаянии.

Та, другая, исчезла. Да и существовала ли она вообще? Возможно, лишь в его воображении.

– Передай… передай, что у меня срочное дело.

Гай положил трубку, сунул синий листок в бумажник, отыскал паспорт и схватил со спинки кресла зимнее пальто. Больше ничего не надо. Это не деловая поездка. Нет нужды в багаже.

– «Порше» готов, месье.

– Спасибо.

Гай решительно шагнул к порогу, спустился по промерзшим ступенькам, не в силах думать ни о чем, кроме предстоящего путешествия. Он едва успевает. Времени в обрез.

Он взглянул на серое небо, закрытое низко нависшими серыми тучами. Скоро пойдет снег.

Ледяной ветер набросился на него, как голодный волк на жертву. Гай сел за руль и захлопнул дверцу. В окне замаячило недоуменное лицо Гастона.

– Я вам не понадоблюсь, месье?

– Только не сегодня. – Гай включил зажигание, и мотор тихо заурчал. – Дорога длинная, а я и так опаздываю.

Но он доберется до места. Шоссе, проложенные среди бескрайних белых равнин Мер де Глясе, широкие и ровные. И если горные дороги не замело, он успеет оказаться на границе до следующего снегопада. Немного опоздает, возможно, но это уже не важно. Десять долгих лет он ждал этого часа…

– Минуту, мадам… все!

Костюмерша воткнула последнюю шпильку в волосы Корри, забранные под сеточку, и, удовлетворенно вздохнув, отступила.

Корри медленно, осторожно встала с табурета и придирчиво вгляделась в свое отражение. Костюм был новый, сшитый специально к ее дебюту по настоянию Бейера. Что ни говори, но это не рядовой спектакль, а праздничное представление, вызывающее всеобщий интерес, поскольку главную партию поет новая певица, так неожиданно появившаяся на оперном небосклоне. Недаром корреспондент «Коррьере делла сера», поспешно присланный газетой в неапольский театр к последнему акту, назвал ее «тревожащей, дерзкой, необычной». И в конце репортажа бросил вызов не только любителям оперы, но и самой Корри:

– На горизонте восходит новое светило. Сегодня в неапольском «Театро Сан-Карло» я слышал песню будущего.

Корри вздрогнула. Она до сих пор не могла поверить тому, что все это произошло после нескольких коротких выступлений в Неаполе. На следующее утро она услышала, что Камилла прервала турне и отправилась в Осло, приняв новое, гораздо более выгодное предложение. Никто этому не удивился. Вся труппа безмолвно наблюдала за шумным отъездом дивы, ухитрившейся вложить в сборы тот самый трагизм, которого ей так не хватало на сцене. Но остальное – статьи в газетах, цветы от поклонников, бесчисленные предложения, звонки агентов, просьбы дать интервью – было таким неожиданным, что по-прежнему казалось сном.

Однако сегодня ее, вероятно, бесцеремонно разбудят. Потому что она выйдет на сцену «Ла Скала», самого ненавидимого, самого вожделенного, самого блестящего оперного театра. Суда в последней инстанции. Сколько репутаций навсегда погибло или было создано в этих стенах! Легенда гласила, что если певица сорвется на высокой ноте, вся галерка споет арию правильно или освищет неудачницу.

Но как они примут ее Коломбину?

Костюм Корри был обманчиво простым – бархат на шелковой основе глубокого сине-фиолетового цвета, точно в тон ее глазам, затканный тонкой серебряной нитью. Театральный художник предложил сначала золото, но девушка настояла на своем.

– Почему? – удивился тот. – Золото – это так эффектно.

– Согласна. Но серебро более… утонченно.

Это была ее тайна, дань тому, что она узнала от Гая де Шардонне о жизни, любви и потерях. Но правильный ли выбор сделала Корри?

Сейчас, глядя в зеркало, она видела хрупкий цветок, клонившийся на ветру тонкий стебелек, розовато-лиловые анемоны под серебристо-серыми оливами, лунный свет, играющий на поверхности морской воды, и поняла, что Гай был бы доволен.

– Вы прекрасны, мадам, – прошептала костюмерша, вернув Корри к действительности.

– Надеюсь.

Она нерешительно коснулась волос. Спрятанные под серебряной сеткой, они скользили, как сотни крошечных живых существ. Сама Корри едва узнала себя. Незнакомка с огромными, светящимися фиолетовыми глазами на белом лице. Руки совсем ледяные.

Только одно может ее согреть.

Девушка поспешила на сцену и припала глазом к дырочке в занавесе. Огни были притушены, но блеск бриллиантов наполнял зал фосфоресцирующим светом. Сегодня здесь были министры и иностранные дипломаты, светские люди и знаменитости, миллионеры и их усыпанные драгоценностями жены. В президентской ложе восседал сам глава государства с супругой. Но взгляд Корри был устремлен к первому ряду партера. Элегантные костюмы, выжидающие лица… Все места были заняты. Все, кроме одного.

Корри отшатнулась, как от удара. Только не это! Она была так уверена… Но до начала осталось минут десять. Времени почти нет.

Корри закрыла глаза, моля Бога, чтобы Арлекин был здесь. Чуда не случилось. Лишь какая-то дама небрежно бросила на спинку меховой палантин, блестевший от нерастаявшего снега.

Корри не знала, сколько простояла здесь, ожидая и вопреки всему – надеясь. Только первые аккорды увертюры и чья-то рука, лихорадочно дергавшая ее за рукав, отрезвили девушку.

– В чем дело? Что-то стряслось?

– Ничего.

Корри сверхъестественным усилием воли заставила себя отойти. На ногах, казалось, висли пудовые кандалы. Все вокруг внезапно стало тусклым и безжизненным. Действительно, что она тут делает? Всего несколько минут назад сегодняшний дебют казался самым важным на свете, но теперь Корри даже не могла понять, почему так считала. Какой смысл во всем этом, если единственный друг, знавший ее, как себя, не счел нужным приехать? О Арлекин…

Корри, как механическая кукла, покорно направилась к тому месту, откуда должна была выйти на сцену, и прислонилась к стене, слушая пролог Тонио с ужасающим сознанием нереальности происходящего. Все здесь так отличалось от Неаполя! Из прежнего состава остался только Эдмундо, певший партию Канио, но он сам чересчур нервничал, чтобы уделить ей внимание. Корри чувствовала бездонную пустоту внутри. Как холодно. Как ей холодно! Что, если ее молниеносный успех – всего лишь игра случая? В Неаполе другая публика – страстная, увлекающаяся, легко поддающаяся драматическим эффектам. Но сегодняшние зрители – богатые, привилегированные, взыскательные миланцы, готовые осудить певицу за малейшую ошибку, – слишком много блестящих исполнителей они слышали и остались равнодушными. Так как она, неопытный новичок, сумеет тронуть их сердца? Только безумец может надеяться на такое.