Лунные грезы - Кэтрин Николсон

«Итак, мы начинаем!»

Корри оказалась на сцене, и яркий, нестерпимо резкий свет ударил в лицо. Она попыталась вспомнить уроки Бейера, на которых он говорил о необходимости заполнить звуком не только сцену, но и огромный зал. Слава Богу, до первого речитатива Недды есть время освоиться. Доски оказались шершавыми и почему-то теплыми, но для Недды, побывавшей на десятках маленьких сельских площадей вроде этой, ощущение было привычным. Как она устала от постоянных попреков мужа! Как жаждет любви и счастья с милым Сильвио! Он где-то неподалеку, в темноте, последняя возможность уйти от Канио… О, если бы это сбылось!

Корри—Недда бросила испуганный взгляд на Канио, чувствуя выжидательный интерес публики. Она привлекла их внимание своими распущенными волосами, босыми ногами – весьма необычный вид для певицы! И теперь они, точно римляне в цирке, ждут ее триумфа или провала.

– Волшебство начинается, Арлекин, – прошептала она чуть слышно, позволяя себе отдаться магии, одновременно уносимая, словно волной, своим возбуждением. Это мгновение принадлежит не ей, а им, тем, что сидят в зале, жаждущим страсти, смеха и трагедий, когда голос Корри, пусть всего на два часа, станет их собственным…

«Звените, колокола…

Солнце клонится к западу.

Звените, колокола…

Мир сияет светом и любовью.

Звените, колокола».

Канио с улыбкой кивнул Корри, покидая сцену вместе с другими певцами. Она успела заметить, как он отчаянно замигал, желая ей удачи.

И она осталась одна. Оркестр сыграл вступление к арии. Девушка выжидала. Она должна начать медленно, утолить жажду прекрасной музыкой. Корри стояла неподвижно, кося глазом за кулисы.

Первые фразы речитатива:

«О, как горят его глаза! Я боюсь в них посмотреть – а вдруг он прочитает мои тайные мысли!»

Корри вздрогнула.

«Что будет, если это чудовище застанет нас вдвоем!»

В полной тишине она пыталась выразить отчаяние и ужас, донести до зрителей всю меру своего одиночества и тоски. Сейчас она была не только Неддой, но и собой, Корри Модена, которой посчастливилось попасть туда, где ей больше всего на свете хотелось быть. Она закрыла глаза и передернула плечами, охваченная невыразимым восторгом. Узкий луч подсветки озарял ее лицо. Куда-то подавались зима, горечь и разочарование, хотя бы на миг, хотя бы на час.

«Как блещет солнце в небе полуденном…»

Чудесные грезы и печаль о несбыточном звенели в этом прекрасном голосе. Она скорее почувствовала, чем услышала пронесшийся по рядам шепоток, единодушный вздох восхищения. Она сумела заворожить их, теперь главное не разорвать нить, протянувшуюся от нее к замершим в ожидании людям.

Корри повернулась так стремительно, что взметнулись юбки.

«Как кличут птицы в синей вышине!» Она простерла руку, помедлила, замерла… Взгляд устремился поверх рампы в затемненный зал. Она пела о том, чего не бывает на свете, о том, что звало, манило и пугало. Неужели где-то, в дальней дали, нет любви, нет радости, всего того, что видится людям по ночам?!

Их манит сон о крае отдаленном,

О радости в неведомой стране.

Неведомая страна. Все напрасно.

Все зря. Им никогда туда не попасть.

Голос оборвался рыданием. Из мрака к ней вернулось гулкое эхо – общий полустон. Зрители, как и она, знают, что будет впереди.

Не удержать их, вольных и певучих.

Они стремят над зеленью полей,

Сквозь жгучий зной и грозовые тучи

В полет к мечте несбыточной своей.

Зал, словно потрясенный, что еще кто-то знает их тайну, замер.

«Мы станем грезить вместе, – говорил голос. – Предадимся мечте с яростью обреченных. Потому что именно в этом заключается смысл жизни. Мечтать, страдать, умереть».

И внезапно, будто вода, прорвавшая плотину, на сцену хлынул поток восторженных воплей, бессловесный восхищенный рев, заглушивший оркестр, заглушивший все на свете, кроме тревожного биения сердца Корри. Он нарастал, как шум моря, как крик заблудившегося в чаще человека. Шторм, лавина, ураган… И все же среди всеобщего волнения Корри ясно услышала пронзительный зов трубы.

– Ессо tutto, – повторяла она снова и снова. – Все кончено. Все кончено. Все…

И девушка, глядя в безликую пустоту, поняла, что с этой минуты ее жизнь никогда больше не будет прежней. Она стала их голосом, их зеркальным отражением, принадлежала им душой и телом.

Корри протянула руки и склонила голову. Не надо слов. Ессо tutto. Ничего не осталось ни для вас, ни для меня. Оказывается, мы не чужие, между нами нет ни расстояния, ни пропасти. Смотрите: под этой кружевной блузкой бьется кровоточащее сердце.

За кулисами Корри уже ожидал месье Бейер, серьезный, сосредоточенный. Он не промолвил ни слова, да в этом и не было необходимости. Оба понимали, что сегодняшней ночью свершится чудо. Позже люди будут вспоминать об этом спектакле с восторгом и изумлением, а сама певица – с гордостью и ностальгией. Даже просто стать свидетелем такого события было огромной честью.

Только очутившись в гримерной, Корри поняла, что вся трясется. Бейер усадил ее, отослал любопытных из комнаты.

– Возьми, – велел он, протягивая ей маленький стаканчик с ледяной водой. – Выпей это, но больше ничего. А вы… – Он обернулся к костюмерше Камиллы, стоявшей с открытым ртом. – Немедленно помогите мадам одеться ко второму акту.

И перед тем как исчезнуть, сжал ладонями влажные от пота щеки Корри, громко чмокнул ее в макушку:

– Моя Коломбина!

Глава 16

– Это я, дорогая.

– Слушаю, – с едва заметным холодком отозвалась Бланш.

Гай невольно улыбнулся. Жених не должен видеться с невестой наедине накануне свадьбы. Такова традиция. Скромность и стыдливость – украшение новобрачной. Но не только они. Недаром в Шамони самолетом доставлены огромные корзины белых лилий. Для белейшего из белых бракосочетаний. Ведь что может быть белее Шамони в разгар зимнего сезона? Бланш со своей обычной деловитостью распорядилась, кажется, даже о снегопадах: по крайней мере если верить прогнозу, так оно и будет. В этом нет сомнения – Бланш, как прекрасно знал Гай, всегда добивалась своего.

Он крепче сжал телефонную трубку, снова взглянул на синий листок бумаги и наконец решился.

– Извини, – вкрадчиво начал он, стараясь ничем не выдать обуревавших его чувств. – Я не смогу сопровождать тебя сегодня вечером к Сен-Эвремонам.

– Понятно. – Льдинки зазвенели еще громче. – Но мы уже приняли приглашение. Неприлично в последнюю минуту отказываться.

– Неужели? – спокойно осведомился Гай. Снова последовала пауза.

– Воспитанные люди так себя не ведут.