Отдайте мне ваших детей! - Стив Сем-Сандберг

Это произошло в субботу, 10 июля 1943 года, во второй половине дня — душного влажного дня, с небом, тугим и блестяще-синим, висящим, как коровье вымя, над пыльными улицами гетто. Всю дорогу от Марысина до площади Балут им попадались проститутки Брюха, с руками тонкими, как спички, и с раздутыми от голода животами. Они что-то кричали низвергнутой принцессе — а она лежала в кровати на медленно, шатко движущейся телеге. Из-за платка, который кто-то из милосердия повязал на чувствительные к свету глаза принцессы Елены, она была почти слепа, как покойный Брюхо. И к тому же ничего не слышала — такой шум подняли эти глупые птицы в своих клетках.

Возле Дворской экипаж, не останавливаясь, повернул и поехал дальше, к городской резиденции председателя. Если бы, против ожидания, едущим пришлось остановиться, они увидели бы на углу изломанное тело господина Таузендгельда, плававшее в большой глубокой луже с нечистотами. Он лежал лицом вниз; длинная рука вытянулась по диагонали, словно он и в смерти тянулся за чем-то, что ему уже не суждено было схватить.

* * *

Регина Румковская навсегда запомнила, как она в последний раз видела семью Гертлера живой, всю семью Гертлера — они были одеты как на картинке из иллюстрированного журнала: хозяйка — в светлом хлопчатом платье и пальто, в шляпке с вуалью; мальчики — в коротких штанишках, гольфах и коротких твидовых курточках с накладными карманами; маленькая девочка — в ботиках на шнуровке, таких же, как у матери, и в такой же, как у матери, шляпке — вплоть до тюлевой красной ленты, два конца которой спускались с тульи на спину вдоль длинной косички.

— Господина презеса нет дома, — только и смогла сказать Регина этой волшебной семье, внезапно возникшей на пороге ее дома.

Гертлер светским жестом приподнял шляпу и сообщил, что они зашли спросить, не захочется ли господину Станиславу, сыну хозяина, прокатиться с его женой и детьми в коляске. Сам он, пояснил Гертлер, немного задержится. Ему надо переговорить с ней кое о чем важном.

Целый день люди приходили и уходили — бесконечный поток людей, обсуждавших эвакуацию летних жилищ в Марысине и кого крипо схватила, а кого пощадила. Вокруг кровати принцессы Елены удалось устроить ширмы, чтобы она не увидела и не услышала худшего; но едва она узнала в общем гуле голос своего супруга, как принялась кричать и отдавать приказания:

— Юзеф, ты не принесешь мне чай, который прописал доктор Гарфинкель? Ты не забыл забрать черешню с улицы Мярки? А миску взбитых сливок, которые принесла жена Михала?

(К тому же ширмы не защищали принцессу Елену от мягкой какофонии птичьих голосов. Скворцы, зяблики и щеглы пели, свистели и гомонили в своих клетках; целый зоосад, почему-то вдруг втиснутый в жилые комнаты.)

— Нашей следующей остановкой будет не Гамбург, а Сосновец. Но, может быть, и оттуда получится узнать о судьбе вашего брата. Госпожа Румковская, мне кажется, я напал на след.

Давид Гертлер наклонился и предложил ей сигарету, подцепив ногтем мизинца крышку тяжелого серебряного портсигара. Регина молча смотрела на него. Она вдруг поняла, почему Гертлер так нарядился и велел нарядиться жене и детям. Они решили покинуть гетто все вместе.

— Вы только наберитесь терпения и подождите, госпожа Румковская.

Таким она увидела его в последний раз. Было 13 июля 1943 года.

Вскоре она собрала чемодан, уложив немногие оставшиеся у нее ценности (в том числе паспорт и аттестат зрелости), и приготовилась ждать.

На следующий день, 14 июля, около пяти часов дня два автомобиля с познаньскими номерами подъехали к будке часового перед штаб-квартирой гестапо на Лимановской, где располагалась и штаб-квартира зондеркоманды. Автомобили остановились с работающими моторами у шлагбаума. Сразу после этого вывели Гертлера в сопровождении двух полицейских в штатском. За ними следовали несколько человек из службы безопасности с картонными коробками, папками и ящиками в руках. Некоторые служащие из секретариата господина презеса, ставшие свидетелями инцидента, слышали, как Гертлер, забираясь в автомобиль, спросил одного из полицейских в штатском, достаточно ли материалов или они хотят обыскать его квартиру, и как немец-командир громко и отчетливо ответил, что материалов пока достаточно. После этого обе машины выехали в ворота Балут, жандармы в будке отдали честь; машины покатили вниз по улице Лимановского и на выезд из гетто.

Все следующие дни люди собирались толпами возле площади Балут, поскольку каждый вечер по гетто проходил слух, что Гертлер вот-вот вернется. Каждый вечер в течение двух недель люди стекались на площадь в надежде встретить его. Ждущих становилось все больше; в иные дни человек пятьсот собирались под часами на углу улиц Завиши Чарнего и Лагевницкой. Ходили слухи, что Гертлера привезут в том же зарегистрированном в Познани автомобиле, в каком увезли, и что в тот миг, когда машина «будет въезжать в ворота гетто», он подаст посвященным особый «знак» в заднее окно машины.

Молва о возвращении Гертлера с каждой минутой становилась все упорнее. Слухи эти были гораздо подробнее рассуждений о причинах его ареста.

Несколько раз Регине снилось возвращение Гертлера. Чаще всего в этих снах он был уже мертв. Регина не могла объяснить, откуда она это знает, но у нее было ясное знание — мертвец сидел за блестящим окошком лимузина СС, катившего ночью с выключенными фарами под пешеходными мостами; потом мертвец вылезал и отдавал честь почетному караулу зондеркоманды, явившейся приветствовать своего командира. Гвардия тоже состояла из мертвецов. Все в гетто были мертвы. На рыночной площади все еще висели трупы четырнадцати воров и мятежников, казненных по приказу немцев (у каждого на шее была табличка с надписью «Я еврей и предатель еврейского народа»); мертвый Гертлер сдвигал трупы в сторону, как сдвигают сохнущее на веревке белье, и шел на совещание со своими ближайшими сотрудниками в кабинет на улице Лимановского: окна кабинета на первом этаже, из которых свет падал во двор гестапо, были единственными светящимися в гетто по ночам окнами. (И, видя этот сон о себе и четверти миллиона других мертвецов, она знала: вот почему Гертлер с такой легкостью пересекал границу гетто в любое время суток. Вот почему его семья была такой нарядной и изысканной. Вот почему он, по его словам, наконец отыскал следы ее пропавшего брата.

Гертлер был мертв. Может быть, он был мертв с самого начала.)

* * *

Но Регина Румковская все-таки продолжала ждать.

Она сидела в прихожей квартиры на Лагевницкой с чемоданом, в котором было только самое необходимое — как инструктировал Гертлер, — и ждала машины, телеги или что там приедет, чтобы забрать ее. Вокруг нее падали обломки дворца. Бибов приказал освидетельствовать конторских служащих, и теперь к ним целыми днями приходили люди из разных департаментов; все они искали аудиенции у председателя, чтобы умолить его «пощадить» — сына, кузена, свекра или тестя, племянницу… К числу просителей принадлежал и финансовый директор landvirtshaftopteil доктор Иегуда Гликсман, который пришел просить за сына. Молодых здоровых служащих архива и отдела регистрации сгоняли в трудовые бригады, которые по приказу Бибова должны были отправиться на «полезную» работу на Радогощ или где будет надо. Пинкасу Шварцу, Фальшивомонетчику, приказали срочно разработать эскиз новых трудовых книжек с фотографиями — Бибов требовал, чтобы новые рабочие являлись с фотографиями. Получив новые удостоверения личности, они длинными колоннами отправлялись в сторону Марысина, сопровождаемые еврейскими politsajten, которые с воодушевлением выкрикивали в их адрес ругательства:

— Ir parazitn, vos hobn gelebt fun undz ale teg, itst iz tsait tsu grobn in dem shais!

Rirt zieh ad di polkes, ir chazeirim![26]

(ГОСПОДИН ГЛИКСМАН: Но мой сын человек умственного труда, он не создан таскать тяжести. ПРЕДСЕДАТЕЛЬ: Поверьте, господин Гликсман, — решения властей даже я не в силах изменить; даже я, господин Гликсман!)

* * *

Отвлекающий маневр — катание с госпожой Гертлер — длился всего пару часов, и мальчик вскоре вернулся, но ни у кого не было времени заняться им. Дора Фукс срочно улаживала дела двух независимых друг от друга очередей просителей, прошедших весь тяжкий путь от секретариата до «личного» кабинета председателя. В салоне, в закрытой драпировками кровати лежала принцесса Елена. Доктор Гарфинкель дал ей дозу морфина, но лекарство, кажется, не слишком помогло. Она лежала на спине и махала перед собой руками, чтобы отогнать реальных или воображаемых птиц, а госпожа Кожмар в это время стояла на табуретке и совком пыталась вызволить птиц, которым удалось незаметно проникнуть в складки гардин.