Особый склад ума - Джон Катценбах

Джеффри подумал, что наблюдается явная параллель между данным учебным заведением и тем штатом, на который он в данное время работает. В обоих цитатах считалось, что им вполне удалось отгородиться от окружающего их мира. И у обоих были проблемы с тем, как сохранить эту иллюзию.

— Вы, случайно, не могли бы вспомнить, что он сказал, когда увольнялся?

Мистер Мейнард кивнул и немного наклонился вперед:

— У меня было с ним две встречи. И я прекрасно их помню, даже несмотря на прошедшие с тех пор десятилетия. Историку, видите ли, необходимо иметь острый глаз, подмечающий и запоминающий все подробности, не меньше, чем журналисту, и хорошую память.

— Ну и?..

— Итак, я с ним встречался дважды. В первый раз вскоре после того, как его отпустили с допроса в полицейском участке. Мы с ним столкнулись нос к носу в местном ночном магазинчике, торгующем самыми необходимыми товарами, в котором оба делали какие-то покупки. Он и теперь работает. Расположен совсем недалеко от школы. Как выйдете за ворота, прямо по дороге, его трудно не заметить. Ну там, сами понимаете, сигареты, пресса, лимонад, молоко да еще кое-что из пищевых продуктов, преимущественно самое малосъедобное…

— Понятно.

— Вы знаете, он шутил. Сперва по поводу государственной лотереи, потом насчет полиции. Похоже, он ее ни во что не ставил. Не уверен, знаете ли вы об этом, но ваш отец, мистер Клейтон, отличался беззаботным нравом, беспечной и бесшабашной манерой общения с людьми, за которой, как мне думается, ему очень многое удавалось скрывать. И в первую очередь он прятал за ней свою любовь к аккуратности, точности и пунктуальности абсолютно во всем. В этом он чем-то был похож на ученого-естествоиспытателя. Он мог казаться забавным или застенчивым, однако в душе всегда оставался расчетливым и холодным. Ну, как вам такое, мистер Клейтон?

Джеффри ничего не ответил.

— Он был поистине страшный человек. В нем чувствовались отсутствие моральных устоев, какая-то тяга к распущенности. Нечто похотливое. И еще что-то от акулы. Хищное. Помнится, у меня еще долго мороз гулял по коже после того нашего ночного разговора. Это было все равно как поговорить с голодной лисой у самых дверей курятника и услышать от нее, что ничего страшного не произойдет и беспокоиться совершенно не стоит. Потом, неделю спустя, он внезапно нагрянул ко мне в кабинет. Совсем неожиданно. Едва поздоровавшись, он объявил, что со следующей недели увольняется. Без убедительного объяснения. Так, брякнул, что на него свалилось кое-какое наследство. Я спросил у него про полицию, но он лишь засмеялся и сказал, что не ожидает с ее стороны никаких возражений. Я спросил у него, чем он намеревается заняться, и он ответил — это я запомнил совершенно отчетливо, — что ему нужно отыскать кое-каких людей. Таковы были его слова. Они до сих пор звучат у меня в ушах, точно я услышал их только вчера. Нужно отыскать кое-каких людей. И у него при этом горели глаза, словно у настоящего охотника. Я принялся было расспрашивать его, но он резко повернулся и покинул мой кабинет. Когда я пошел его искать, выяснилось, что он уже ушел. Забрал все свои вещи из шкафов и книги с полок. Я позвонил ему, но телефон уже был отключен. На следующий день я заехал к нему сам, но дом уже был пуст, и на нем висело объявление «ПРОДАЕТСЯ». Одним словом, он исчез. И едва я успел как следует осознать его отсутствие, пришла весть о его смерти.

— Когда это случилось?

— Ну, думаю, нам повезло, потому что до рождественских каникул оставалась всего неделя, так что мы успели его заменить. Мы как раз устраивали собеседования с кандидатами на освободившееся место, когда услышали об аварии. Канун Нового года. Выпивка, превышение скорости… Все это, увы, не такая уж редкость. В ту ночь шел препротивный холодный дождь по всему Восточному побережью, и это вызвало целую серию подобных аварий. Так что та, в которую попал ваш отец, была одной из нескольких. По крайней мере, все подводило нас к тому, чтобы думать именно в этом направлении.

— Вы не можете вспомнить, как и кто сказал вам об этом происшествии?

— Прекрасный вопрос. Кажется, адвокат. Увы, в данном случае моя память не так точна, как хотелось бы.

Джеффри кивнул. Это ему кое о чем говорило. Он знал, о каком адвокате идет речь. Кроме него, позвонить в школу не мог никто.

— А как насчет его похорон?

— Странные они были. Никому из тех, кого я знал, совершенно ничего не сообщили ни об их времени, ни о месте. Поэтому никто на них и не пришел. Можете сходить в нашу трентонскую газету «Таймс». Посетите тамошнюю библиотеку микрофильмов, и сами в этом убедитесь.

— Я так и сделаю. А не вспомните ли еще какие-то вещи, которые смогли бы мне помочь?

Старый историк улыбнулся кривоватой усмешкой:

— Однако, мой милый мистер Клейтон, я сомневаюсь, что мне вообще удалось вам рассказать что-либо, способное вам помочь. Скорей всего, моя болтовня могла разве что вас встревожить. Ну или вызвать впоследствии ночные кошмары. Не сомневаюсь только в одном: она станет вас беспокоить и сегодня, и завтра, и еще долгое время. Но вот насчет помощи? Сомневаюсь. Не думаю, чтобы информация подобного рода могла сослужить вам какую-либо службу. Вы же не ребенок. Если бы вы никогда не задали мне сегодняшних вопросов, то, подозреваю, чувствовали бы себя гораздо лучше и были бы по-своему гораздо мудрей. Иногда неведение может оказаться куда предпочтительней правды. Такое случается редко, но порой дело обстоит именно так.

— Может, вы и правы, — холодно ответил Джеффри, — но я на сей счет придерживаюсь иного мнения.

Джеффри ощущал в воздухе тяжелый запах гари, но не мог точно сказать, откуда он доносится. Ясное полуденное небо вдруг заволокла грязноватая серовато-коричневая дымка, еще более усиливающая тусклость окружающего мира.

Клейтон остановил машину в нескольких кварталах от дома, в котором провел первые девять лет жизни, стоящего на главной улице городка, в котором много лет назад произошло наделавшее тогда столько шума убийство.[87] Еще студентом-старшекурсником он провел немало времени в университетской библиотеке, перелистывая страницы книг, в которых говорилось о том преступлении, выискивая на них фотографии столь хорошо знакомых ему мест. Несколько десятилетий тому назад это было очень тихое место — сельская местность с уединенными фермами, своего рода микрокосм плодородных долин, традиционный мир сельской Америки. Возможно, в свое время прежде всего именно это и привлекло в Хоупвелл всемирно известного авиатора. Это место давало ему иллюзию надежного убежища, в то же самое время не отгораживая его от политической жизни,[88] в которую он был вовлечен. Этот летчик был удивительным человеком, которого, похоже, одновременно и раздражал, и притягивал тот фимиам, который ему принялись кадить сразу после его подвига. Конечно, шлейф дурной славы, который потянулся за этим краем после похищения его сына, все изменил. Причем случилось это в одночасье. Ведь вся местность в связи с громкой трагедией оказалась наводнена репортерами, освещающими это печальное происшествие. Состоявшееся поблизости, во Флемингтоне, судилище над подозреваемым,[89] во время которого были нарушены все судебные нормы, еще более подогрело страсти. За последующие годы мнение о городке под названием Хоупвелл как о средоточии зла еще более укрепилось, хотя и основывалось на одном-единственном факте, ставшем достоянием гласности. Эта репутация напоминала надпись, сделанную масляной краской, которую невозможно отмыть водой, сколько ни три. Вот и город никак не мог от нее избавиться, сколь бы идиллическим ни казалось это место. Так что с течением лет и сам внешний вид городка претерпел изменения. Фермеры продали свои поля застройщикам, которые поделили их на небольшие участки и застроили дорогими домами, предназначенными для бизнесменов из Филадельфии и Нью-Йорка. Те, верно, думали, что, купив их, смогут убежать от городской жизни, хоть и не очень далеко. На самом деле Хоупвелл страдал от близости к обоим этим мегаполисам. Нет ничего хуже для уютного городка, подумал Джеффри, чем по какой-либо причине оказаться удобным для проживания.

Дом его детства был куда старше своих соседей — он стоял тут еще с тех времен, когда здесь произошло похищение. Правда, впоследствии его и перестроили, но все-таки не снесли, хотя он и находился на боковой улочке практически рядом с центром города. Кстати сказать, поместье, откуда выкрали мальчика, находилось в нескольких милях отсюда, уже за городской окраиной. Дом запомнился Клейтону как большой, просторный, полный темных закоулков и светлых мест, где можно было увидеть пробивающиеся сквозь стекла окон солнечные лучики. Некогда Джеффри занимал в нем выходящую на улицу комнату на втором этаже, имеющую одну полукруглую стену — совершенно в викторианском духе. Он попытался вспомнить эту свою спальню подробнее. Первое, что приходило на ум, так это кровать, книжный шкаф и окаменевшие останки какого-то доисторического ракообразного, которого он сам нашел на дне протекающей поблизости речушки и которого он, в спешке покидая дом, позабыл упаковать, о чем потом сожалел еще долгие годы. Его восхищало то, каким неизменно холодным всегда оказывался на ощупь этот, по сути, кусок камня. Он любил проводить по нему рукой, чуть ли не ожидая, что древний рак оживет под его ладонью.