Две Дианы - Александр Дюма

– Здесь я хозяин, милостивый государь, – ответил лорд Уэнтуорс. – Ни принимать, ни отвергать мою волю вам не придется, вы будете повиноваться.

– Пусть так, милорд, но поверьте мне: я знаю цену вашему великодушию.

– А я, сударь, ни в какой мере не рассчитываю на вашу благодарность.

– Я уеду, – продолжал Габриэль, – но знайте: скоро я вернусь, милорд, и уж тогда все мои долги вам будут оплачены. Тогда я не буду вашим пленником, а вы – моим кредитором, и вам придется волей-неволей скрестить со мною шпагу.

– И все-таки я откажусь от поединка, – печально вымолвил лорд Уэнтуорс, – ибо наши шансы слишком неравны: если я вас убью, она меня возненавидит, если вы меня убьете, она полюбит вас еще сильнее. Но все равно – если нужно будет согласиться, я соглашусь! Но не думаете ли вы, – добавил он мрачно, – что я дойду до крайности? Не пущу ли я в ход последнее, что у меня осталось?

– Бог и все благородные люди осудят вас, милорд, если вы будете нагло мстить тем, кто не в силах защищаться, тем, кого вы не смогли победить, – угрюмо ответил Габриэль.

– Что бы ни случилось, – возразил Уэнтуорс, – вам судить меня не придется.

И, помолчав, добавил:

– Сейчас три часа. В семь закроют городские ворота. У вас еще есть время на сборы. Я распоряжусь, чтоб вас беспрепятственно пропустили.

– В семь, милорд, меня не будет в Кале.

– И учтите, – заметил Уэнтуорс, – что вы никогда в жизни сюда не вернетесь, и если даже мне суждено скрестить с вами шпагу, то поединок наш состоится за городским валом! Я уж постараюсь, поверьте мне, чтобы вы больше никогда не увидели госпожу де Кастро.

Габриэль, уже направившийся было к выходу, остановился у дверей и сказал:

– То, что вы говорите, милорд, несбыточно! Так уж суждено: днем раньше, днем позже, но я встречусь с Дианой.

– И все-таки так не будет, клянусь в этом!

– Ошибаетесь, так будет! Я сам не знаю как, но это будет. Я в это верю.

– Для этого, сударь, – пренебрежительно усмехнулся Уэнтуорс, – вам придется приступом взять Кале.

Габриэль задумался и тут же ответил:

– Я возьму Кале приступом. До свидания, милорд.

Он поклонился и вышел, оставив лорда Уэнтуорса в полном смятении. Тот так и не понял, что ему делать: страшиться или смеяться.

Габриэль направился прямо к дому Пекуа. Он снова увидал Пьера, точившего клинок шпаги, Жана, вязавшего узлы на веревке, и Бабетту, тяжко вздыхавшую.

Он рассказал им о своем разговоре с губернатором и объявил о предстоящем отъезде. Он не скрыл от них и того дерзкого слова, которое он бросил на прощание лорду Уэнтуорсу.

Потом сказал:

– Теперь пойду наверх собираться в дорогу.

Он поднялся к себе и стал готовиться к отъезду.

Через полчаса, спускаясь вниз, он увидал на лестничной площадке Бабетту.

– Значит, вы уезжаете, господин виконт? – спросила она. – И даже не спросили меня, почему я все время плачу?

– Не спросил потому, что к моему возвращению вы, надеюсь, не будете больше плакать.

– Я тоже на это надеюсь, ваша милость, – ответила Бабетта. – Значит, несмотря на все угрозы губернатора, вы собираетесь вернуться?

– Ручаюсь вам, Бабетта.

– А ваш слуга Мартен-Герр тоже вернется вместе с вами?

– Безусловно.

– Значит, вы уверены, что найдете его в Париже? Он же не бесчестный человек, верно? Ведь вы ему доверили такую сумму… Он не способен на… измену, да?

– Я за него ручаюсь, – сказал Габриэль, удивившись такому странному вопросу. – Правда, у Мартена переменчивый характер, в нем будто завелось два человека. Один простоват и добродушен, другой – плутоват и проказлив. Но, кроме этих недостатков, он слуга преданный и честный.

– Значит, он не может обмануть женщину?

– Ну, это трудно сказать, – улыбнулся Габриэль. – Откровенно говоря, тут я за него ручаться не могу.

– Тогда, – побледнела Бабетта, – сделайте милость: передайте ему вот это колечко! Он уж сам догадается, от кого оно и что к чему.

– Непременно передам, Бабетта, – согласился Габриэль, припоминая веселый ужин в день отъезда оруженосца. – Я передам, но пусть владелица этого колечка знает… что Мартен-Герр женат… насколько мне известно.

– Женат! – вскричала Бабетта. – Тогда оставьте себе это кольцо, ваша милость… Нет, выбросьте его, но не передавайте ему!

– Но, Бабетта…

– Спасибо, ваша милость, и… прощайте, – прошептала потрясенная девушка.

Она бросилась к себе в комнату и там рухнула на стул… Габриэль, обеспокоенный мелькнувшим у него подозрением, задумчиво спустился по лестнице. Внизу к нему подошел с таинственным видом Жан Пекуа.

– Господин виконт, – тихо проговорил ткач, – вот вы у меня все спрашивали, почему я сучу такие длинные веревки. Вот я и хотел на прощание раскрыть вам эту тайну. Если эти длинные веревки перевязать между собою короткими поперечными, то получится длиннющая лестница. Такую лестницу можно вдвоем привесить к любому выступу на кровле Восьмиконечной башни, а другой конец ее швырнуть вниз прямо в море, где случайно – по недосмотру – очутится какая-нибудь шалая лодка…

– Но, Жан… – прервал его Габриэль.

– И довольно об этом, господин виконт, – не дал ему договорить ткач. – И я еще хотел бы перед расставанием подарить вам на память о преданном вашем слуге Пекуа одну любопытную штучку. Вот вам схема стен и укреплений Кале. Этот рисунок я сделал во время своих бесцельных блужданий по городу, которые так вас удивляли. Спрячьте его под плащом, а когда будете в Париже, кое-когда поглядывайте на него…

И Жан, не дав Габриэлю опомниться, тут же пожал ему руку и ушел, сказав напоследок:

– До свидания, господин д’Эксмес, у ворот вас ждет Пьер. Он дополнит мои сведения.

Действительно, Пьер стоял перед домом, держа за повод коня Габриэля.

– Спасибо, хозяин, за доброе гостеприимство, – сказал ему виконт д’Эксмес. – Скоро я вам пришлю или вручу собственноручно те деньги, которые вы мне любезно предложили. А пока – будьте добры передать от меня вот этот небольшой алмаз вашей милой сестричке.

– Для нее я возьму, – ответил оружейник, – но при одном условии: что и вы от меня примете вещицу моей выделки. Вот вам рог – я сделал его своими руками и звук его различу в любую минуту даже сквозь рев морского прибоя, а особенно по пятым числам каждого месяца, когда я обычно стою на посту от четырех до шести часов ночи на верхушке Восьмигранной башни, которая возвышается над самым морем.

– Спасибо! – сказал Габриэль и так пожал ему руку, что оружейник сразу смекнул: его намек понят.