Письма с фронта. 1914–1917 - Андрей Снесарев

Твое письмо от 12.XI ласковое, теплое и мечтательное. Я тоже вспоминал прошлое, когда писал тебе, но, кажется, вспоминал другое. Говорят, нехорошо, когда человек начинает слишком поворачивать голову к минувшим дням, хотя в нашем случае это естественно… наша общая жизнь идет теперь отвлеченным более темпом, не заполняя наших душ ежеминутным общением; отсюда рождается потребность вызыванием старых образов заполнить ту пустоту, которую делают тысячи верст расстояния, лежащих между нами. Относительно моего бригадирства получил новые данные, которые могут его изменить в другую сторону. Это меня интересует мало, раз я буду генералом.

Об Антипине я тебя не понял. Он ушел бригадным… ясно; командовал дивизией… понятно, но как он стал начальником Гвардейского корпуса? У нас есть командиры корпусов, а для этого надо быть по крайней мере генер[ал]-лейтенантом, а иногда и полным генералом.

Бросал писать. Сегодня толпятся у нас офицеры, вспоминаем старое, смеемся и задумываемся. Это письмо посылаю завтра, а затем передам другое Н. П. Кондакову, который скоро выедет в Петроград.

Был сейчас Черкасов, мой товарищ по Академии и командир полка. Разболтались мы с ним без конца… удивительно, как мы все, русские люди, наталкиваемся на одни и те же выводы и являемся носителями одних и тех же впечатлений.

Я не имею от тебя свежих писем дня 2–3 и утешаюсь тем, что получу сразу целую кипу, раскрою их, расположу по числам… и начну читать. Осип, прочитав твое письмо от 12.XI, сказал медленным тоном: «Письмо хорошее». С чем, моя славная, тебя и поздравляю, так как мнение сего цензора не всегда благоприятно.

Давай мордочку, губки, глазки и наш выводок, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.

Целуй папу, маму, Лелю.

26 ноября 1915 г.

Женушка моя, мое ясное солнышко!

Решил тебе писать, не ожидая от тебя пока писем, которые где-то застревают. От Кортацци получил телеграмму, что мое представление в генералы пошло в Петро[град] 22 ноября за № 51501. Могу только сказать: наконец-то. У вас оно, вероятно, будет 25–26 ноября, и теперь вопрос только в том, сколько времени оно удосужится пролежать еще там.

Только что кончил небольшую повесть Франсуа Коппе «Henriette» и нахожусь еще под впечатлением прочитанного. Манера немножко старая, грустно-сентиментальная, но дивный язык, артистическое развитие темы и отчеканка некоторых типов (полк[овник] де Voris)… В результате твой муж растрогался и заходил по комнате. Есть факты, очень тонко придуманные. Молодой человек умирает, и на его гроб носят цветы мать и его любовница (простая швея), первая – дорогие, вторая – за 2 су, сезонные. Мать и в этом задета, но цветы не выбрасывает (как хотела). В одно воскресенье цветов в 2 су нет, и мать, полагая, что сын забыт, соглашается выйти замуж за старого поклонника… Оказывается, девушка заболела и пред смертью пишет матери письмо… Все это страшно красиво, изящно и грустно; рисунки поразительно дополняют текст и усиливают подтолкнутое им настроение. И все же найди Джека Лондона «Белый клык»… издание – желтенькие книги (Акц[ионерное] об[ще]ство Универсальная библиотека, Москва). Это тебе доставит большое удовольствие, да и Генюша прочтет это с наслаждением. Описывается собака-волк, ее история со дня рождения и ее мытарства у индийцев и европейцев. Ты, как собачница, придешь в восторг от этой книги. Я тебе писал уже про Викторию и Пана (особенно это) Кнута Гамсуна, а ты мне отписала, что их не могла найти… желтенькое издание-то? В Петрограде? Тебя просто надули.

Получил, детка, твое письмо от 9 ноября, это какие-то поскребушки после писем 14, 13 и 12 ноября. Письмо это меня смутило. Оно такое же жизнерадостное, как и от 7.XI. Что-то я тебе написал такое, чем ты страшно довольна. Я старательно копался в своей памяти, стараясь вспомнить, но тщетно. По-видимому, я открылся с какой-то стороны, с которой долго и упорно закрывался… или это просто вышел случай, не более. Ты не забудь, милая, объяснить мне, что это я тебе написал.

Сегодня был в своем полку, произносил речь, а потом завтракал с офицерами… приходится твоему супругу применять свое влияние и уменье, чтобы сводить к хорошему ошибки других. По своим речам заметил, насколько за это время подкрепли мои нервы. А в каком они были состоянии после 24.VIII. Завтра буду писать другое письмо… буду посылать маленькие, но чаще.

Давай, золотая, твои губки и глазки, а также наш выводок, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Ваш отец и муж Андрей.28 ноября 1915 г.

Дорогая моя женушка!

Писем от тебя пока нет, зато надеюсь скоро получить их целую кипу. У нас сейчас стоит большая слякоть, и она, вероятно, виновна в почтовой задержке. Сейчас в моем чтении настала французская пора: у одного из полковых священников нашлись французские книги и притом очень хорошего подбора: Коппе, Фламмарион и т. п. Я наслаждаюсь ими, упиваясь их дивным языком и хорошим, часто – как у Фламмариона – глубоким замыслом. Меня удивляет, как наши книгоиздательства до сих пор не пришли на мысль создать коллекцию книг для офицерского и солдатского чтения и не направили таковые на позиции. Нам политики не нужно, не нужно каких-либо научных мудрствований, но собрание классиков писателей и мировых научных трудов может дать офицерам неисчислимый источник для наслаждений и саморазвития. Время для чтения всегда найдется, хотя окопные халупы и не блещут удобствами.

Ведь присылались и платье, и обувь, и сласти, и разные предметы обихода… в этом смысле догадались, почему же забыли о книгах? Командиры частей не постояли бы и за деньгами. Желтые книжонки, правда, в большом ходу, но подбор в них чисто торговый, ходовой, а офицеры не прочь бы и подучиться, ознакомиться с теми или иными представителями науки. В этом отношении приходится наблюдать интересные явления. Один, напр[имер], прапорщик артиллерии, студент университета, готовится здесь к последнему зачету и в один свой отъезд в Россию выдержал 3 или 4 экзамена; говорит, ему осталось только 2 предмета. Полковые врачи (а в одном случае с ними и полковой батюшка) изучают английский язык и всё собираются посетить меня, чтобы справиться, правильно ли они читают. Один офицер изучает французский язык по разорванным книжкам из одной польской библиотеки и т. п. На мой взгляд, это очень важное и поучительное явление. Прежде всего, мы все-таки порядочные дикари, и учиться нам не мешает, хотя бы это выпало на время войны, а затем – чтение вообще и отвлечение человека умными вещами дает отдых нервам, поддерживает нервную систему, которая несет теперь столь большое испытание. Удивительно, как мало мы задумываемся над этой стороной дела! Оттого ли, что мы в военном деле все еще смотрим из-под немцев и их старинной бездушной муштры, по другим ли, мне неясным причинам, но эта сторона почти не затронута… А еще «Вильгельм проклятый» так открыто поставил тезис: «Посмотрим, чьи нервы выдержат…» «Нервы», это прежде всего.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});