Деревенские святцы - Иван Полуянов

Введенье — традиционные рыбные ярмарки. С них, с Поморья, лился неиссякаем поток в Россию из зимы в зиму.

Помните, Хлестакову в «Ревизоре» Н.В. Гоголя понравилось угощенье на обеде? Столичная штучка, Иван Александрович поинтересовался, что ему подавали, и получил в ответ:

— Лабардан-с.

А «лабардан», знаете, просто вяленая треска.

Воспользуемся поводом отметить: волостные торжки, базары собирались почти каждый месяц, иногда еженедельно. Так, в село Архангельское съезжались торговать по воскресеньям, в село Новленское — по субботам.

Как хотите, уменье продать подороже, купить подешевле, подать товар лицом числилось необходимой добродетелью мужика в прошлом.

«Декабрь снегами тешит». Тешит-потешит и возьмет «дорогу метелями переймет».

5 декабря — Прокопий зимний.

«Пришел Прокоп — разрой сугроб».

«С Прокопьего дня хороший санный путь, — определяла деревня, — сани сами катятся по гладкой дорожке, сами сани лошадке прыти придают». Святым покровителем санного пути, «прокапывателем дорог» почитался Прокопий.

Обильны снегопады, высоки заносы — всем миром выходили прогребать пешеходные тропы от жилья к гумнам, баням, чистить, обтыкать вехами большаки, почтовые тракты. Переметут колею снеговеи-замяти — без вех недолго путнику заплутать, обозу колею потерять. Работа общественная, и вечером собиралась пирушка за общественный счет. Холодный пост не препятствовал застолью: было бы винцо — чарочку рукавом занюхаем!

Смена времен года — чего ж не отпраздновать?

Молода и, как снегирек, румяна зима. Отпустила пегую лошадку, пешком расхаживает, легка на ногу. Пряха, рукодельница, щедра без меры: у любой елки шуба с ее плеча, на березовых ветвях кружева, подаренье в блестках изморози алмазов краше.

Никто не забыт ее милостью. Пощипал глухарь сосновых игол, пачкая клюв смолой, и сытый — бух сверху в сугроб! Заточится поглубже, точно пуховиком накроется, — что ему стужа? Грыз лось осинку, хрустел прутьями ивняка на зубах да лег — всякий раз ему простынка свежая наготове…

Месяцесловы не были чем-то застывшим: с заповедной давностью, это верно, расставались неохотно, под давлением обстоятельств, так новое подхватывали на лету.

6 декабря — Память Александру Невскому.

В этот день совершается память благоверному великому князю Александру Невскому и святителю Митрофану, епископу Воронежскому.

В устных календарях — Митрофанов день.

«На Митрофана ветер с севера, то спустя полгода будет ветер с севера и дождь пробрызнет».

Прими к сведению, проверь, совпадает ли с действительностью то, что зима лето строит.

Устные численники, добиваясь усвояемости дат, обращались к их смыканию, повторам, рисовали бытовые сценки:

«Введенье идет, за собой Прокопа ведет».

«Прокоп дорожку прокопает, а Екатерина укатает».

«Прокоп по снегу ступает, дороги копает, Катерина в санях катит к Холодному Юрью в гости».

7 декабря — Катерина.

В устных календарях — санница.

Если Введенье — ярмарки, рыбный торг, Прокоп — тесна беседа в застолье, тогда Катерина — праздничное гулянье, санному полозу слава. «Катеринин день пришел, катанье привел: катайся у кого лошадь да сани есть — на санях, а нет ни саней, ни лошадки — садись на ледянку, с горы катись».

Салазки вихрем вниз…

Удалые гонки троек, пар, одиночек…

Оправдал стужайло надежду, «дал саням ход»!

Снаряжалось раньше обозов к корабельным пристаням, в города уездные, губернские и прямиком до Москвы, до Питера (потом к железнодорожным станциям). Кладь собрана: семга, омуль в бочках-ижемках, мерный рыжичек. И масло сливочное и топленое, пушнина кипами, и кожевенное сырье, и моченая брусника, замороженные туши коров-яловиц, оленина и лосятина.

Худо-бедно, требовалась под одну дичь с Мезени, с Печоры тысяча саней, под сороцкую сельдь — и все сорок тысяч.

Понятно, извоз начинался и раньше, и позже дня Катерины, смотря по состоянию дорог. Скажем, селедку соловецкого посола старались вывезти еще до Филипповок: таково нежна, в рассоле «черствеет».

У жен ямщиков заранее за мужей болит сердце. Под Харовской, на Оброшном волоке, лонись лихие гультяи разбивали обозы…

У девок на выданье о ворожбе шушуканье. На Катерину им «не спится, не лежится, все по милому грустится». Бывать, в извоз сердечный друг направился?

«Женодавицей» слыла Катерина. На юге было в обычае ставить в воду прутья вишни: к Рождеству распустятся, заблагоухают цветами — на счастье, девица, к скорому замужеству, красная!

Введенье, Катеринин день — с древности смотрины новоженов Покрова-свадебника. Хоть палаты боярские, халупа на посаде, хоть изба крестьянская, покажитесь народу ладом-чередом. На санях: чем длинней поезд, тем выше честь «князю со княгинюшкой».

По градам и весям, по Москве белокаменной неслись вереницы саней, топали копыта. У молодого кафтан нараспашку, бархатный, с куньим околышем шлык заломлен на ухо. Молодая набелена, нарумянена.

Счастья молодым! Путем дорога!

Раздуматься, не такая уж бессмыслица — пожелать добра нашему прошлому….

Где гулянья, где гаданья — на большаках Севера ямщичья страда. Из зимы в зиму трюх-трюх лошадка, скрип-скрип гужи.

Сыра, обжигающа стужа. Непромерзшая, сквозь снег дышит земля. В поволоке седой хмари окрестности.

Чу! Заливается колокольчик. Почта, что ли? Уступи, сворачивай к обочине: почтовая гоньба не терпит задержек.

Пропустил обоз тройку с колокольцами под дугой, разминается со встречным обозом.

— Здорово живете, братцы! Откуда путь торим?

— Здорово, мужики! Мы из Кеми в Кубенское, с сельдью. А вы?

— В Красавине, ко Грибанову с куделью.

Возили с Белого моря селедку — в коптильни села Кубенского, как отовсюду поступал лен на Грибановскую фабрику под Великим Устюгом.

В бахроме инея березы: повеленьем Екатерины II они высажены вдоль трактов. Куржавеет шерсть лошадей, ноздри закупоривают ледышки. Стужа, что ли, прижала бы шибче, и убрала излишек влажности, — скорей полегчает.

8 декабря — Клим, Климентьев день.

Сдается, устные календари учли пожелания ямщиков: «Клим — клин клином зима вышибает, у мужика морозом слезу гонит». В пути холод нипочем: «Мороз — сорок пудов не воз»!

9 декабря — Юрьев день, Егорий-с-мостом (в знак упрочения льда). В устных календарях — Юрий холодный.

Дата духовных святцев запечатлела освящение первого на Руси Георгиевского храма в Киеве на Златых Вратах (XI век).

Святцы деревенские запечатлели событие, переломное для ряда поколений.

Земледелец Древней Руси мог вести хозяйство самостоятельно, причем с применением наемной силы; мог наниматься в работники, хотя бы к соседу, если не к дворянину-вотчиннику, и мог запродаться с семьей в кабальные холопы. Переход — где выгоднее, где больше платят — осуществлялся в конце сельскохозяйственного года. При приеме на оседлость работнику выделялись пашня, скот, постройки, орудия труда. По закону и обычаю, крестьянин, пожелавший сменить владельца, обязывался его предупредить о решении к Михайлову дню, внести за пользование домом, лошадью и так далее «пожилое» (рубль с алтыном); наниматель не должен был его задерживать дольше недели после Юрьего дня.

Земля — Божья, волен в ней едино государь.

Во временную и постоянную собственность пахотные, сенокосные, рыбные и другие угодья Москвой жаловались служилому чину, монастырям и в целом церкви: тем, кто ограждал державу от посягательств внешних врагов, кто молитвой и проповедью сплачивал народ вокруг престола.

Дворянин выслуживал землю ранами и кровью, тяготами походов. Добро, когда пришел с войны с добычей. Но война проиграна? Впадали семьи в нищету, «шатались меж двор», по выражению современников.

Обычай Юрьева дня издавна нарушался. Платить нечем, все равно помещик не отпускал мужиков, вымогая записаться в кабалу. Василий IV Шуйский с боярами в 1607 году издал указ о закреплении крестьян за владельцами земель сроком на 15 лет, а выяснилось — «на вечные времена».

Голытьба, у кого ни кола, ни двора, и зажиточные, сами державшие на подворьях холопов крестьяне очутились в цепях рабства или под угрозой порабощения:

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»

Знатоки крестьянского быта Севера в конце XIX века утверждали: потомки крепостных и вольных земледельцев отличаются между собою, словно люди разных наций. Рабство унижало и растлевало, калеча души. Обитатели бывших помещичьих волостей, подчеркивалось в исследованиях, низкорослы, слабосильны, хозяйствуют спустя рукава, в слове нетверды, избы их тонут в грязи, крыты соломой, у деревень вид удручающий…

Напротив, крестьяне, не испытавшие крепостной зависимости, наоборот, предприимчивы, физически крепки, строения в деревнях добротны, церкви богато украшены. Исстари сложилось у хлеборобов черносошных: уплатил подати — и никого над тобой, кроме государя. До царя, однако, далеко, на ниве и в избе ты сам себе государь.