За закрытыми дверями - Майя Гельфанд

вытравить ни коммунистическое образование, ни советские лагеря, ни интернациональное окружение. Бабушка в глубине души все та же провинциальная еврейка из штетла. Но ради любимого внука она идет на преступление. Денег на настоящее соленое сало нет. Поэтому она покупает свиные шкурки с сальной прослойкой. Стоят они копейки, зато сколько удовольствия! Дома она солит их, перчит, добавляет чеснок и тертый кардамон. Сворачивает тугим рулетом и долго варит. Шкурка по-прежнему жестковата, особенно для нее, ведь зубов давно нет. Но ведь она-то не ест. Она режет рулет на аккуратные ажурные ломтики и подает Ленечке с хлебом. Тот уписывает с удовольствием, нахваливает. Бабушка отворачивается. При всей любви к внуку ей страшно, что он так отдаляется от нее, становится совсем чужим и непонятным.

Вдруг мелькает новая картинка. Они переезжают в новую квартиру. Хоть и на первом этаже, и тесновата, но это уже не халупа, а отдельная жилплощадь. Его поражает сливной бачок. Он завороженно смотрит, как работает механизм: тянешь за веревочку, и он с ревом исторгает из себя содержимое, как страшный зверь, и долго еще не может угомониться, пока наконец поток воды не останавливается. Ленечка экспериментировал с этим чудом долго, пока мама не разозлилась и не выгнала его из туалета.

Да, мама тоже посещает его в этих видениях. Он вспоминает ее седую голову, наклоненную над бесчисленными текстами, которые ей приходилось править. Рядом с ней чернильница-непроливайка, пепельница с окурками, в руках – очередная сигарета. Лицо ее бледно, покрыто мелкими морщинками. Она напряжена и сурова. Даже немного некрасива, хотя матери не имеют права быть некрасивыми. Ленечке жалко ее, ему хочется дотянуться до нее, обнять, пожалеть… Но нельзя. Почему он не делал этого раньше? Мама смотрит на него долгим задумчивым взглядом. Потом протягивает к нему руки и говорит серьезным голосом:

– Ленечка, пообещай мне, что ты никогда не бросишь меня, как это сделал твой папаша. Он был подлецом, но ты ведь не подлец, правда?

И Ленечка кивает ей и пытается дотянуться до нее рукой. Но ее нет. Ее давно уже нет на свете.

* * *

Однажды пришла Соня. Наталья, никогда прежде ее не встречавшая, угадала в ней свою бывшую соперницу.

Соня остановилась на другой стороне сквера. Долго стояла, глядя на них, но так и не решилась подойти. Да и на каком основании? Кто она? Одна из многочисленных любовниц, хоть и прижившая с ним ребенка, и даже возомнившая ненадолго, что она может претендовать на что-то большее. Даже смешно. Кто она по сравнению с законной супругой? Так, эпизод. Кроме того, ей стало страшно. Ей хотелось, чтобы мужчина, которого она любила, остался в ее памяти сильным и здоровым. И Соня, постояв, ушла.

Так же, как и Леонид, Наталья часто обращается в воспоминаниях к прошлому. Пожалуй, прошлое – это то, что делает ее жизнь насыщенной, полной, осязаемой. Она вспоминает Леночку, вспоминает, как та умирала – тяжело, долго, страшно. По всей видимости, Бог, в которого она не верила, не услышал ее молитв. И единственным человеком, оказавшимся рядом, оказалась ненавистная невестка.

Наталья приходила к ней каждый день и сидела рядом, взяв за руку. Видимо, это судьба у нее такая – помогать, опекать, облегчать муки, – думала она со смиренной покорностью. Долгие часы провела она рядом со свекровью – измученной, изувеченной. Леночка исхудала еще сильнее, чем прежде. В считаные месяцы она превратилась в старушку – седую, морщинистую, беззубую, уставшую от жизни. Она была настолько обессилена, что даже не могла разговаривать. Но однажды, уже перед концом, сказала:

– Наталья, я должна попросить у тебя прощения.

– За что? – спросила она.

– За то, – проговорила Леночка глухо. И замолчала. Наталья поняла, что ей трудно продолжать. Поэтому она, подумав немного, уточнила:

– За то, что отравляли мне жизнь?

– Да, – послышался глухой ответ.

– За то, что подсовывали мне эти приветы из прошлого?

– Да.

– За то, что хотели развести меня с мужем?

– Да.

– Я давно уже простила, – махнула она рукой. Хотя в душе, конечно, испытывала странное чувство, которому не было объяснения: торжество, с одной стороны, и горечь – с другой. Может быть, если бы Леночка приняла ее тогда, молодую, глупую, одинокую, если бы пожалела по-женски, то она избежала бы жутких приступов безумия, той душевной боли, которую она испытывала, мучая себя, мучая родных.

– А зачем вы это делали? – спросила она наконец.

Леночка приподнялась на своих подушках, жалкий халатик ее сполз вниз, обнажив тощие ключицы и багровый шрам на том месте, где когда-то была женская грудь.

– Чтобы ты, сучка маленькая, знала свое место. И сидела тихо, – выпалила она, собрав последние силы.

* * *

Наталья встает с лавочки, катит мужа обратно домой. В двенадцать должна прийти сиделка. Поначалу она категорически отказывалась от чужих услуг и справлялась самостоятельно. Сразу после больницы Леонид сильно похудел и был очень слаб. Но теперь он поправился, потяжелел. У нее не хватает сил мыть его и переодевать, поэтому она пользуется помощью приходящей женщины. Но как только самые необходимые процедуры произведены, Наталья отправляет ее с мелкими поручениями: сходить в магазин, в химчистку, на почту… А сама остается рядом с Леонидом. Здесь ее место, она знает. Никто, как она, не будет заботиться о нем. Она выуживает для него кости из рыбы, она режет яблоко на четыре ровные дольки, предварительно сняв с него кожуру, она перетирает банан в младенческое пюре. Все ради своего