Музыка Макса (трилогия) (СИ) - Дюран Хельга

Мы выпили и вышли покурить на балкон.

— Почему ты ему не напишешь? — настаивала я на своём. — Он должен знать, что у него есть сын.

— Зачем? — задумчиво спросила свекровь, выдыхая тяжёлый дым «Беломора» — Столько лет прошло. Если бы Томас хотел меня найти, то уже бы разыскал. Я же его нашла? Я родила Максима не для него, а для себя. Мне хотелось, чтобы Томас остался со мной навсегда, и он остался. Каждый раз, когда я думаю о сыне, я вспоминаю то счастье, которое мне подарил этот мужчина. А что ещё нужно?

Я задумалась над словами Натальи Сергеевны. Что мне останется от Макса? Квартира, полная тоскливых воспоминаний о безбашенном счастье и тонкий шрам на запястии? Если бы у меня был ребёнок от него, была бы наполнена моя жизнь другими красками? Или пора поставить точку на этом мужчине и попытаться узнать, могут ли другие мужчины сделать меня счастливыми? Сошёлся ли свет на Максе? Вдруг моя больная любовь, всего лишь вымысел? Плод моего неокрепшего инфантильного воображения? Может быть, если бы я любила Макса на самом деле, то боролась бы за него, простила ему Еву или согласилась бы быть его любовницей? Череда моих мыслей была нещадно прервана Натальей Сергеевной:

— Когда ты станешь матерью, все мужчины мира уйдут на второй план. И ты больше не будешь чувствовать себя одинокой во всём мире, и делать глупости, зная, что ты в ответе не только за свою жизнь. — Я опустила глаза, чувствуя неловкость за свою попытку суицида. — И ты поймёшь, что такого мужчину, который во всём был бы идеален, ты сможешь воспитать только сама. — Мы вернулись за стол, и свекровь продолжила свой рассказ. — Максим не плод моего воспитания. Он рос без мужской руки, потом семь лет без матери. — Наталья Сергеевна тяжело вздохнула и прикрыла глаза. Когда она их открыла, в них стояли горькие слёзы. — Я убила человека на его глазах. По моей вине он попал в интернат. Он был таким маленьким, когда я его оставила, а когда вернулась, он был уже мужчиной. Сложившейся личностью. В пятнадцать он уже знал, кем будет и жил самостоятельной жизнью. — Я представила маленького Макса и тоже разревелась. — Он сам себе готовил, покупал и стирал одежду, зарабатывал где-то деньги. Я понимала, что больше не нужна ему. Это он заботился обо мне, а не наоборот. Но когда это делала я, Максим был на седьмом небе. Для него вкусный обед, приготовленный с любовью, домашняя выпечка, поглаженные рубашки — это признак любви и заботы. Дом для него важнее всего. Это то, чего ему не хватало в интернате. — Я молчала, прокручивая в голове нашу семейную жизнь. Твою мать, если бы я знала, что Максу это настолько важно, я бы не вела себя, как тупая малолетка. — А что теперь? Ева отвратительная хозяйка! Если бы ты видела их дом!

— Наверное, Макс полюбил её не за борщи… — угрюмо протянула я.

— Олька, да я всё понимаю, что вы теперь другое поколение, и мой сын может нанять хоть десять домработниц, но что ты за женщина такая, что не можешь элементарно расставить свою косметику на туалетном столике? — в сердцах выпалила свекровь. Для женщины советского поколения это действительно было дикостью. — Я бы не смогла там жить, я бы бубнила, как ведьма целыми днями или сама бы обслуживала эту принцессу! Так что спасибо, что меня приютила.

— Наверное, это больше нужно даже мне, а не тебе, — сказала я, сжав руку свекрови. Она улыбнулась в ответ. — Почему ты не продашь свой дом и не купишь себе жильё в Москве? Макс помог бы тебе и я тоже!

— Я не хочу жить в этом ужасном городе, — покачала головой свекровь. — Когда-то он покорил меня своим великолепием, своими возможностями и мощью, но больше мне ничего этого не нужно. Я хочу тишины и покоя. Но, пока я здесь, может быть мне стоит подыскать дело, которое приносит деньги? Мои запасы на исходе.

— Что за запасы? — уточнила я. Моя свекровь после тюрьмы нигде не работала. Я думала, что ей помогает Макс.

— Квартира Максима сдавалась семь лет. Расценки, думаю, знаешь. Мой сын преумножил деньги, когда доллар и евро скаканул, ну и ещё там в акции вложил какие-то. Это ему подруга подсказала Алёна, кажется, — пояснила свекровь. Я поджала губы, услышав её имя. Опять эта Алёна! — В шестнадцать Максим решил, что никогда не будет бедным, поэтому он зарабатывает везде, где может, и помогает мне. Не смотря на то, что он лишился детства и рос сиротой, сын у меня получился прекрасным! Я не знаю человека добрее и мужественней, чем он. Максим не озлобился, у него обострённое чувство ответственности и заботы. Он не затаил обиды на меня. Знаешь, он каждый день звонит мне и рассказывает, что удивительного у него произошло за день. И он был так счастлив, когда был с тобой… Вся его жизнь прошла мимо меня. Может быть, мне удастся хотя бы понянчить внуков?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Мы ещё долго сидели, рассуждая о жизни и любви, о мужчинах и деньгах. И мне было тепло и уютно с этой женщиной. Я не знаю, как сложились бы у меня отношения с мамой, если бы она была жива, но сейчас напротив меня сидела не «мамозаменитель», а именно МАМА.

Я жалела о том, что мы раньше не общались так тесно и откровенно, об упущенном времени и о том, что возможно, отношения с Максом у нас сложились бы по другому, знай, я некоторые детали о нём. Ведь никто не делал из этого тайны. Я просто не спрашивала. Мне просто было не интересно.

8

16 апреля сразу не задалось. Я проспала, прожгла свое концертное платье утюгом, забыла в машине рукописи для выступления. Мы с Натальей Сергеевной уже собирались сесть в мой «Мерседес», когда я обнаружила, что одно колесо спущено настолько, что ехать до шиномонтажа не было смысла. Колесо нужно было менять прямо на месте. Ни времени, ни возможности это сделать у меня не было. Мы пересели на «Вица» бывшей свекрови и поехали в клуб. Уже на полпути, я спохватилась, что рукописи, как и книги, и диски остались на заднем сидении моей машины. Что за напасть?

Хорошо, что доехали хотя бы без пробок. Приехали мы вовремя. Тема был уже на месте. Книги, диски и билеты тоже остались в «Мерседесе», я не знала, что делать, ведь мне было нужно оставить один билет на входе, как я и обещала, для дочери врача. К счастью, у Тёмы нашелся один. Я подписала его «Для Марины Горевой» и отдала контролеру, предупредив, что девушка спросит у нее билет, когда появится. Я вспомнила Мишу Горевого и события из того самого дня, когда подстрелили Макса. На меня некстати, нахлынули воспоминания и я, давно не выступавшая, разволновалась еще больше.

Артём уже проверил звук и смотрел на то, как я нервно ломаю пальцы, выглядывая из гримёрки в зал, который наполнялся людьми. Ко мне подошел Лёха. Мы не виделись очень давно. В этом была моя вина, поскольку видеть мне никого не хотелось. Он пришел с девушкой со странным именем Анабель. Она была невероятно красивой, похожей немного на армянку, и сидела за моим столиком у сцены, который я оставила для «особых» гостей. Это все, что мне было о ней известно на данный момент.

— Привет! — Он чмокнул меня в щеку и схватил за левую руку, поворачивая её запястьем вверх. — Так значит это, правда? Ну, круто, чо! — воскликнул он, увидев своими глазами свежий шрам. Он закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Я, в очередной раз, испытывая неловкость, поправила рукав платья. — Почему ты никогда не звонишь, когда тебе плохо? Глины больше нет. Мы можем видеться в любое время.

— Теперь у тебя есть Анабель…

Леха повернулся в сторону столика и помахал своей девушке.

— К счастью, она не такая ебанутая, как Макс. Ты уже видела?

Лёха включил на своем телефоне короткое видео, в котором сообщалось, что уже половина концертов группы «Глина» отмены. Это были совершенно разные города. Фанаты группы отказывались сдавать билеты и требовали, чтобы концерты состоялись. Я досмотрела видео, не зная, что и сказать. Было очевидно, что дело плохо.

— Вот такие дела, детка! — Лёха убрал телефон в карман. — Федоровский, как и обещал, делает все, чтобы испортить Максу жизнь. Там еще несколько групп прессуют, чтобы месть не была такой явной. «Френдзона» вообще тур отменила из соображений безопасности. В Новгороде их менты дубинками выгоняли со сцены.