Странствия Шута - Робин Хобб

 – Пожалуйста, – сказала я, не зная, о чем прошу.  – Мне плохо. И я так замерзла.

 – Да, – кивнула Двалия.  – Да, это так. – Она предупреждающе погрозила пальцем  своим последователям, затем вышла из палатки.

Я сидела неподвижно. Если я двигалась, кружение становилось непереносимым. Но мне было холодно, так холодно. Я хотела дотянуться до одеял и мехов, завернуться в них. Но любое движение пробуждало головокружение. Я смело пересилила его, и тогда, за мою храбрость, меня вырвало. Меня рвало на себя, рвота пропитала мою рубашку спереди, отчего стало еще холоднее. Ни туманный человек, ни Одесса не двигались. Она наблюдала за мной глазами цвета прокисшего молока, а глаза Винделиара были полны слез. Они смотрели до тех пор, пока от извергаемого мной не осталась лишь неприятная желтая жидкость, от которой я толком не могла очистить рот. Она липла к губам и подбородку, но палатка все еще кружилась, и мне было холодно. Хотелось оказаться подальше от сырости и вони моей блевотины.

Сделай это. Отодвинься. От головокружения будет плохо независимо от того, медленно или быстро ты двигаешься. Так что просто отодвинься.

Я дернулась назад и упала на бок. Головокружение стало настолько жестоким, что я не могла отличить верх от низа. Думаю, я застонала.

Кто-то поднял одеяло и обернул вокруг меня. Это была Шун. Из-за головокружения я не могла посмотреть на нее, но я узнала ее запах. Она положила еще что-то вокруг меня. Мех, тяжелый. Мне стало капельку теплее. Я свернулась калачиком. Мне было интересно, смогу ли я говорить без тошноты. 

– Спасибо, – сказала я. – Пожалуйста. Не прикасайся ко мне. Не двигай меня. Это усиливает головокружение.

Я сосредоточила взгляд на углу одеяла. Мне хотелось, чтобы он был неподвижен, и, как по волшебству, он остался неподвижным. Я задышала медленно, осторожно. Мне необходимо было согреться, но еще важнее – остановить головокружение. Меня коснулась рука, ледяная рука на моей шее. Я беззвучно закричала.

 – Почему вы не поможете ему? Он болен. У него жар. – Ее голос звучал сонно, но я знала, что это было не так. На самом деле не так. Ее гнев был слишком силен для сонливости. Могли ли другие тоже это слышать?

Одесса заговорила:

 – Нам нельзя ничего делать до тех пор, пока Лингстра Двалия не вернется. Даже сейчас ты, возможно, отклонилась от пути.

Меня обернули в еще одно одеяло. 

– Тогда ничего не делайте. Не останавливайте меня.

Шун улеглась рядом со мной. Я хотела бы, чтобы она этого не делала. Я боялась, что если она толкнет или подвинет меня, головокружение резко вернется.

 – Мы послушались, – страх в голосе Винделиара был как плохой запах в воздухе.  – Лингстра не может сердиться на нас. Мы послушались и ничего не сделали. –  Он поднял руки и закрыл ими глаза.  – Я ничего не сделал, чтобы помочь своему брату, – он простонал.  – Ничего не сделал. Она не может сердиться.

 – О, она может сердиться, – с горечью произнесла Одесса.  – Она всегда может сердиться.

Очень осторожно я позволила глазам закрыться. Кружение замедлилось. Остановилось. Я уснула.

  Глава тринадцатая.  Секрет Чейда

Это сон о лошадях, окутанных языками пламени. Зимний вечер. Темно, хоть ночь еще и не наступила.  Ранняя луна поднимается над березами. До меня доносится печальная песня, но в ней нет слов, она похожа на шелест деревьев на ветру, сплетенный из еле слышимых причитаний и стонов. Вот в темноте внезапно вспыхнули конюшни, испуганно заржали лошади, заметались внутри. Две из них вырвались наружу, они горят, они охвачены огнем. Одна из них черная, а другая белая, оранжевые и красные языки пламени полыхают на ветру. Лошади помчались в ночь, но черная внезапно упала. Белая продолжила свой путь, но луна вдруг распахнула рот и поглотила белую лошадь. Я не вижу в этом сне никакого смысла, и, как бы ни старалась, не могу нарисовать его. Поэтому я просто его пересказываю.

- Дневник сновидений Пчелки Видящей

Я пришел в себя на полу кабинета, недалеко от дремлющего мальчика-конюшего. Я был словно в забытье, но спать не хотелось, да я и не смог бы заснуть в своей старой спальне. Поэтому, поднявшись туда, лишь взял подушки с постели и книгу Пчелки из ее тайника и вернулся в кабинет. В камине еще теплился огонь, оставшийся с ночи. Я подбросил поленьев, разложил одеяла прямо на полу и улегся на них с дневником дочери. Не подорвет ли мое любопытство ее доверие ко мне? Я пролистал дневник, не останавливаясь ни на чем и лишь удивляясь аккуратному почерку, точным иллюстрациям и количеству исписанных страниц.

В надежде, что у Пчелки, возможно, было время оставить какое-нибудь сообщение о нападении, я пробежал глазами последние страницы дневника. Но он заканчивался описанием нашей поездки в Дубы-на-Воде. Здесь также был набросок амбарного кота - черный котенок с выгнутым изломанным хвостом. Я закрыл книгу, опустил голову на подушку и провалился в сон, из которого вынырнул вскоре, услышав шаги в коридоре. Я с трудом сел, чувствуя себя совершенно больным и сломленным тяжестью навалившихся забот. В душе расползалось беспросветное уныние. Я потерпел неудачу, и ничто не могло этого изменить. Пчелка была мертва. Шун была мертва. Или, возможно, с ними произошло нечто похуже смерти. Это была моя вина, и я все больше погружался в пучину тоски и апатии, однако не испытывая ни гнева, ни желания что-то делать.

С трудом я поднялся со своей лежанки, подошел к окну и отодвинул занавеску. Небо окончательно прояснилось и налилось глубокой синевой. Надо собраться с мыслями, Чейд приедет сегодня вместе с Олухом. Я попытался составить хоть какой-то план, надо было решить - стоит ли мне выехать  навстречу, или подготовиться к их приезду здесь. Однако, сосредоточиться никак не удавалось. Персиверанс по-прежнему спал у очага. Я заставил себя пересечь комнату и подбросил в огонь дров. Хорошо, что погода улучшилась, однако такое синее небо зимой означает скорое похолодание.

Я вышел из кабинета и побрел в свою комнату, там переоделся  в чистую одежду и также безвольно пошел на кухню. Я страшился увидеть - кого там не хватает, однако повариха Кук Натмег хлопотала у плиты, и Тавия, и две их маленькие помощницы, Элм и Леа. У Тавии были черные глаза и опухшая нижняя губа, но, казалось, она этого не замечала. Элм как-то по-особенному передвигалась. Я почувствовал себя больным от страха, спрашивать ничего не хотелось.

- Как хорошо, что вы снова дома, помещик Баджерлок, - приветствовала меня Кук Натмег, пообещав собрать мне завтрак.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});