Московские эбани - Елена Сулима

— Терпеливый он! Больно мне-е! Мне же больно! — снова взвыл Вадим. А-А-А!

Но тут ветви кустов захрустели так, словно они в глухой ночной тайге и к ним ломится медведь. Они замерли. Стало тихо вокруг на мгновение, и вдруг: новая ураганная волна дьявольской армии налетела на них.

Град ударов дубинок и кованых ботинок сыпался на них недолго, не более минуты, но этого хватило, чтобы запомнить на всю оставшуюся жизнь.

Когда представители нашей доблестной милиции, приехавшие по вызову мирных жителей, затихли, — ни Вадим, ни Борис не могли представить себе, что им ещё хоть сколько-то жить осталось.

Спустив пары, милиционеры начали разбираться. После чего оказались неожиданно очень милыми, настолько, насколько могут быть милыми милиционеры для москвичей. Они даже искренне посочувствовали двум дуракам, и вызвали "скорую помощь".

Так Вадим и Борис оказались в больнице. Ноги их загипсовали. Обкололи черти чем, так, что очнулись они с подвешенными ногами в гипсе, когда, не спрашивая их разрешения, им сунули в подмышки, ледяные термометры.

И тут же вспомнились все события предыдущего дня. А потом картины Виктории, забытые на лестничной клетки дернули тревогой. Вадим нащупал в тумбочке свой мобильный телефон и позвонил водителю. Водителю требовалось проникнуть к нему подъезд, а потом сидеть и сторожить картины, до тех пор, пока не приедет служба спасения.

Водитель все сделал, как было сказано, и через пол часа уже перезвонил Вадиму. Вадим занервничал — уж не украли ли чего?! Но так как омерзительные ледяные градусники суют у нас в больницах слишком раним утром, все картины — как стояли, так и остались стоять к приезду водителя.

К полудню был выставлен диагноз — на двоих один и тот же: "Скелетная вытяжка не требуется, поскольку у обоих сломаны малые берцовые кости, (те, что пониже колена и потоньше), они особой нагрузки при ходьбе на себя не берут. Следовательно, ноги с отвесом им подвешивать нет смысла".

Отвесы сняли. Можно было подумать и о костылях, но врач, Сергей Викторович, предупредил, что осколочные ранения дают очень сильную болью отзываясь через пятку…

От так и сказал: "осколочные ранения".

Вадим и Борис почувствовали себя героями, словно они пережили как минимум перестрелку.

В итоге им прописали колоть обезволивающее, снотворное и оставили лежать в больнице минимум три дня.

Но как это три дня?! Вадим же наметил себе назавтра быть в Доме Архитекторов!

Но скорбно-скромное выражение лица врача Сергея Викторовича не давало возможности восстать.

Так дотянули до ужина. Но разваренная рисовая каша была достойна, чтобы от неё бежали, бежали и бежали! Приехавшего к ним водителя быстро снарядили в аптеку. Тот купил обезболивающие лекарства, витамины и две пары костылей.

ГЛАВА 46

Виктория чувствовала, что ослепла. Нет — не глазами, а внутри. Она в ночи шла по натоптанной тропе, и чувствовала, что ей некуда свернуть в глухонемом лесу. Асфальтированная дорожка вела к ночному магазину. Чем ближе к цели, тем все больше и больше сгущающихся в общую массу типов примыкает к её тропе. Три часа ночи, октябрь месяц, мерзкая морось, но что за странные личности выползают в такие условия из щелей последнего года двадцатого века?..

Один в берете, подстать Рубесовским натурам, другой в шляпе из времен Казановы, третий с зонтиком-тростью!.. А четвертый вообще в картузе, словно он из истоков века. Или так… — украл картуз, снимаясь в массовках на киностудии имени Горького?

— Да помилуй нас всех не таких, Господи! — взмолилась Виктория, на подступах к магазину. Вошла. Попросила бутылку сухого красного, на что ей было предложено «Арбатское».

— Разве это вино настоящее?

— А я не различаю вин. Я только водку, — робко оправдывался ночной продавец, мускулистый парень лет двадцати пяти. — Вот у меня мамка с Молдавии вино привозит, она разбирается.

— Да что ж это у вас у всех за мамки такие, что во всем за вас разбираются?! — ворчала она сама себе под нос.

Естественно Виктория была не трезва. Ей было мало. А что такого? Ведь на после завтра была назначена решающая встреча. Могла же она себе позволить быть, не то что бы самой собой, а просто — никакой.

Тип в картузе увязался за ней по выходу из магазина.

— Ты где живешь?

— А как тебя зовут?

— Меня — Чан.

— Тогда чао, Чао, какао!

— Да ты не поняла! Не Чаю меня зовут, а Чан! Меня здесь все знают — я извозом занимаюсь.

— Господи! А я-то думала ты артист. Картуз-то какой! Словно со съемок сбежал.

— Если и сбежал, то давно. У нас же здесь каждый второй в кино снимался — вона: ВГИКа общага, да киностудия рядом. Жаль, теперь киностудия не работает.

— Зато вы теперь работаете в своем кино не на жизнь, а насмерть. Виктория была довольна собой, его явное желание пристать к ней охладело, значит, тон был выбран удачно. Он отстал.

Викторию тошнило: если жизнь её будет продолжаться в том же духе — то она вляпается в такой симбиоз, что потом индивидуализироваться сможет лишь только за счет костюма.

С утра болела голова. Такой химии, выдаваемой за сухое вино, она ещё не пила. Зазвонил почему-то не домашний, а мобильный телефон. Она включила его и удивилась: бодрый голос Вилмара болезненно заворочал её мыслительный процесс, словно острыми вилами слежавшееся сено:

— Как дела?

"Как дела?.. Как дела?.. Какие дела?.." — пробуждалась она, но машинально ответила по-английски: — Файн.

— Какие планы?

— Планы?! Какие ещё тут могут быть планы?

— Ты плохо себя чувствуешь? Что с тобой?

"Я пропадаю! Пропадаю я!" — хотелось заорать ей, но она ответила: Так… немного простудилась. Пройдет.

— О да! В России суровая погода! Поэтому я высылаю тебе приглашение. Оформишь через испанское посольство. Они не будут так долго тебя проверять, как французы, чтобы дать тебе визу. У меня там друг. Он ждет тебя там сегодня в три часа, после обеда. Надеюсь, что Рождество ты встретишь в Париже. Пакуй картины. Королева Англии собирается весною следующего года, открыть галерею «Тейд» — современного искусства. Под неё взяли бывшую тепловую электростанцию. Очень много площадей. Это глобальный проект! Я участвую в нем. Ты не вспоминай плохого прошлого. Иначе все хорошее зря. Понимаешь?

— Ты стал буддистом?

— Нет. Я стал старым.

И бросил трубку, не удосужившись услышать, что думает Виктория о сказанном.

Вот так-то! Еще один все за меня решил! — воскликнула Виктория, заговорив сама с собой. — А я… А я вообще уже ничего не хочу делать! Ничегошеньки! Лежать на диване, пить и смотреть в потолок! Так и буду! Она плюхнулась на диван, посмотрела на потолок и встала.

В три часа она уже была в Испанском посольстве. Испанское посольство располагалось недалеко от дома Союза Музыкантов — Виктория заглянула туда по дороге назад. Бессознательно она искала — за чтобы ещё такое зацепиться, время протянуть во вне.

В доме Музыкантов музыкой и не пахло. Пахло крысами и деньгами, хотя вроде бы ни музыка, ни деньги не пахнут.

Вышла из Дома Музыкантов, спустилась вниз по Поварской, зашла в Клуб Писателей, заглянула в нижнее кафе.

Иван подбежал к ней торжественно поцеловал руку. Все сидевшие за столиками многозначительно переглянулись, а было-то человек пять, абсолютно спившихся депрессивных личностей. Виктория представила, что скоро и она будет такой же и её сожжет изнутри не реализовавшееся творческое горение, которое почему-то легче всего гасить алкоголем и ей стало противно

На предложение присесть, посидеть в приятной компании среагировала примитивно просто — развернулась и ушла.

На Садовом кольце поймала машину. По дороге домой, предвкушая тишину, долго слушала рассказ водителя о даче на Оке. Какие там грибы! Какие там просторы!..

В это же время Вадиму с Борисом водитель покупал костыли.

В этот же день Марианна поняла, что последний, вроде бы такой приличный любовник, заразил её какой-то венерической болезнью. Впрочем, такое в её жизни было не впервые. Она была женщина опытная, но надо было срочно лечиться. Марианна закатила скандал своей пассии, потребовала денег на лечение. Но, увы, этот вроде бы богатый тип — в дорогих ботинках, костюме, при часах, обещавшийся свозить её на Канары, оказался обыкновенным квартирным вором.

Он честно признался ей, что поначалу хотел обворовать её квартиру, да только вот не знал, что любовь между ними приключиться. Женщину, с которой он спал, грабить, считал, за падло. Произносил он это "за падло" так, словно Марианна должна радоваться, только было непонятно чему — тому, что она, Марианна, такая женщина, что он её не смог ограбить, или тому, что ей достался такой благородный человек, хотя и вор.

Однако Марианна радоваться не могла. Денег не было. Перспектива лечиться в районном венерологическом диспансере пугала. Мало того, что это как-то стыдно, вдруг ещё кого из соседей встретишь, во вторых: все ж ей не по рангу лечиться как простые люди. Требовался платный врач.