Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо - Анна Александровна Матвеева

и отослал неугодного мужа на угольные копи в венгерский Капошвар (почти как царь Давид услал Урию с глаз долой, чтобы скрыть свой грех с Вирсавией). Только вот у Вирсавии уже было кое-что с Давидом до отъезда Урии, а Мизиа хранила верность супругу или, скорее, себе самой: Эдвардс не нравился ей, именно это обстоятельство было решающим. Она пыталась отговорить Таде от поездки, жаловалась на излишнее внимание со стороны магната, но мсье Натансон не воспринимал слова жены всерьёз: «Речь идёт об огромном финансовом предприятии, а не о любовной истории!»

Разумеется, стоило Таде уехать в Венгрию, как Эдвардс уже стучал в дверь его парижской квартиры. Мизиа не открыла. Она сидела взаперти с Тулуз-Лотреком, который очень вовремя начал работать над её новым портретом. Но и Эдвардс не отступал: забрасывал Мизию письмами, умолял о встрече, и в конце концов она согласилась пообедать вместе с ним и его женой. Приехала к ним в дом, старалась не замечать накалённой атмосферы за столом, вела светские беседы… Эдвардс реагировал странно, был бледен и, не дождавшись десерта, ушёл к себе в комнату. А его супруга вдруг схватила Мизию за рукав и сказала: «Как вы можете так играть сердцем Альфреда!»

Мизиа слушала мадам Эдвардс и не верила своим ушам: та уговаривала её стать любовницей Альфреда, иначе он совсем сойдёт с ума и оставит семью. Тогда как Мизии казалось, что с ума сошла эта женщина, предлагающая невозможное! Мизиа расплакалась, убежала из этого ненормального дома и решила тут же поехать в Венгрию, к Таде. Слуги собрали чемоданы, и уже на следующий день Мизиа заняла место в «Восточном экспрессе».

Дальше всё было как в кино; впрочем, вся жизнь Мизии – это сплошное кино! Она ещё до Вены не доехала, как в дверь купе постучали, и в дверях появился Альфред Эдвардс собственной персоной. Магнат приставил к своей избраннице детектива, который сообщил о её бегстве, и влюблённый тут же пустился в преследование.

Мизиа не поехала в Венгрию. Она сняла номер в венском отеле, здесь же остановился и Эдвардс, к счастью, в другом крыле. И вёл он себя куда спокойнее прежнего, как будто был уверен в том, что теперь ей некуда от него деться. Но Мизиа не сдавалась: она телеграфировала Таде, чтобы он срочно приехал, и ещё послала телеграмму художнику Вюйару в Париж. Искала у мужа и друга защиты и помощи.

Вюйар (тоже, как мы помним, влюблённый) немедленно прибыл на помощь, а вот муженёк явно не спешил покидать Венгрию… Только тогда до Мизии стало доходить, что на самом деле происходит! Таде не просто наделал страшных долгов: он потерял все свои деньги и даже сбережения Сипы, брата Мизии, который тоже вложился в дело, не принёсшее никакой выгоды. Эдвардс, по выражению Мизии, прибыл в Вену как «бог из машины», появился в пятом акте, чтобы всё уладить. Он был готов простить Таде потерянные баснословные суммы, но только при одном условии: тот должен развестись с женой и освободить путь самому Эдвардсу. Супруга магната ошибалась – он не хотел, чтобы Мизиа стала его любовницей, он мечтал жениться на ней!

«Устрой всё! – сказал Таде по телефону, когда Мизиа в панике звонила ему из Вены. И добавил: – Я пропащий человек». Вот так деньги в очередной раз одержали верх над любовью и преданностью. После долгих выяснений отношений, мук совести и слёз Мизиа вручила Таде два больших изумруда, с которыми никогда не расставалась. Вскоре они развелись, и в 1909 году Мизиа стала женой Альфреда Эдвардса.

Этот вынужденный брак, как ни странно, оказался весьма приятным. Альфред страстно любил Мизию и нежно заботился о ней, а его баснословное богатство привнесло в её жизнь много новых возможностей.

Отныне мадам Эдвардс с супругом проживали в чудесной квартире на улице Риволи, а ещё у них был в собственности старинный замок. Правда, Мизиа вскоре уговорила мужа его продать. «Земельная собственность никогда ничего не значила для меня», – признавалась Мизиа. И то верно: в сравнении с великим искусством вся эта недвижимость не имеет никакого значения. Коллекция знаменитостей переживала некоторое затишье. Второй муж покупал Мизии драгоценности и научил коллекционировать старинные веера, это было по-своему интересно, хотя собирать великие имена ей нравилось всё-таки больше. Ревнивый Альфред через силу разрешал своей жене поддерживать общение с писателями и художниками и – что весьма великодушно! – тратить на них немалые суммы. Тулуз-Лотреку, смертельно больному, несмотря на свои 35 лет, требовалась не только финансовая помощь, но и дружеское участие, и Мизиа была с ним до последних дней его жизни. Примерно в то же время она познакомилась с Марселем Прустом, и впоследствии он выведет её в своих романах сразу под двумя именами, княгини Юрбелетьевой (Yourbeletieff] princesse) и мадам де Вердюрен: «Когда, в пору триумфов русского балета, появилась открывшая – одного за другим – Бакста, Нижинского, Бенуа и гениального Стравинского княгиня Юрбелетьева, юная крёстная мать всех этих новых великих людей, носившая на голове громадную колыхавшуюся эгретку, о какой парижанки прежде не имели понятия, но при виде которой всем захотелось приобрести точно такую же, можно было подумать, что это чудесное создание привезли вместе с бесчисленным множеством вещей, как самое драгоценное своё сокровище, русские танцовщики».

Любопытно, что в это время Мизиа не считала себя сколько-нибудь светской дамой и, по собственному признанию, не могла разгадать загадку «людей света», коими Пруст был просто одержим. Ей было важнее знать, приятно ли общение с людьми, понимать, насколько они талантливы, чем пыжиться от осознания того, каким титулом они обладают. Но со временем она, конечно, стала настоящей светской львицей, потому, возможно, и вдохновила Пруста сразу на два ярких женских образа.

Новые имена

Во времена брака с Эдвардсом жизнь Мизии напоминала детально исполненную мечту молоденькой девушки: успех в обществе, деньги, интересные знакомые, новенькая яхта «Эмэ», отдых в Трувиле, купания и скачки… Гении вновь слетались к ней, как мотыльки, – с той разницей, что рядом с Мизией не было угрозы подпалить крылья. Напротив, она помогала всем и каждому, и вот уже, кажется, муж начал смотреть искоса на то, как супруга тратит его деньги. Художнику ведь сколько ни дай, карманы у него всё равно дырявые… Мизиа, кстати, не особо церемонилась со своими протеже, да и просто со знакомыми гениями – вела себя с ними так же взбалмошно, как с простыми смертными. Когда великий Энрике Карузо репетировал на её яхте перед выступлением, распевая