2009 № 9 - Мария ГАЛИНА

«Фольксваген» пересек линию прилива, и Аманита сбавила ход.

— Давай внутрь! — крикнула она.

Гэвин покорно соскочил с уезжающего из-под него бампера на неровный песок, с трудом устоял на ногах, чудом ухватился за ручку, рывком распахнул дверь и нырнул на сиденье, как раз когда уклон начал сходить на нет. «Жук» выкатился на слежавшийся сырой песок и наддал. Дверь захлопнулась — Санчо отчаянно замахал крыльями, чтобы удержаться на своей жердочке.

— Проверь, хорошо ли закрыто? — велела Аманита.

Гэвин уставился сквозь плоское ветровое стекло на быстро приближающееся море. Желудок по-прежнему подкатывал к горлу, и он часто сглатывал, стараясь вернуть его на место (без особого успеха). Он слепо нашарил ручку, открыл дверцу настежь и с силой захлопнул. Санчо на окошке тряхнуло, и он гортанно возмутился:

— Дер-ржи кар-рман! Дер-ржи кар-рман!

— Извини, — пробормотал Гэвин.

Он сгреб Санчо к себе на колени и закрыл окно в ту минуту, когда они въехали в море. Передние колеса подняли тучи брызг, заляпав ветровое и боковые стекла. Передний бампер на миг скрылся под водой, и Гэвин вцепился в приборную доску так, что побелели костяшки. Санчо расправил крылья и свистнул. «Жук» взгромоздился на гребень встречной волны. Капот подбросило, как поплавок. Задние колеса вспенили воду, буксуя, бешено вращаясь, и вдруг машина поплыла. Аманита переключила передачу на четвертую и сбросила газ. Мотор мерно заурчал. «Жук» замедлил ход. Деликатно пуская под водой пузыри из глушителя, они малой скоростью двинулись от берега в сторону далеких островных огней.

Аманита хохотнула.

— М-да. Не совсем то, чего мы ожидали, верно?

На приборной доске старого «жука» над бардачком имелась ручка. Санчо взобрался на нее и, выкрутив шею, выглянул через лобовое стекло.

— Тпр-ру! — хрипло распорядился он.

Гэвин хотел рассмеяться, но сумел лишь шумно сглотнуть — машина поднялась на маленькую волну. Он заставил себя улыбнуться.

— А фары включить не стоит? — спросил он. — Вдруг тут плавают лодки, или бревна, или еще что-нибудь?

Тогда мы ничего не разглядим в темноте, — ответила Аманита, но габаритные огни включила. От четырех крыльев «жука» на угольно-черную воду легли веера янтарного света. Тусклое зеленое свечение приборной доски развернуло тени на лице Аманиты в другую сторону.

— Спасибо, — сказал Гэвин. Говорил он полушепотом, но собственный голос все равно казался ему чересчур громким. Он умолк.

«Жук» медленно, но верно уползал от суши, покачиваясь вверх-вниз на легких океанских волнах. Где-то вдалеке, сбиваясь на полтакта, брякал колокол бакена. Маяк подмаргивал в собственном неспешном ритме. Сердце Гэвина стучало, вдвое опережая обоих. Казалось, огни островов не приблизились ни на йоту. Глаза заломило от напряжения. Он покосился на Аманиту. Ее взгляд был устремлен за лобовое стекло, руки лежали на руле и поворачивали его то чуть вправо, то немного влево, словно она вела машину по шоссе с белой разметкой, разделительной полосой и дорожными указателями, а не по океану, где к ее услугам были только свет звезд, колокол на буйке и курс, проложенный по карте детских грез.

Он опять поглядел вперед: с огнями что-то стряслось. Их расположение изменилось. И продолжало меняться, словно острова уплывали влево.

— Их сносит, — охнул он.

— Не их, а нас, — последовал ответ. — Здесь сильное течение.

«Конечно, — подумал Гэвин. — Острова не могут, плыть». Но, наблюдая, как огни смещаются относительно неподвижных с виду звезд, он не мог избавиться от ощущения, что острова ускользают в сторону, увертываются, убираются прочь с дороги, выпроваживая «жука» в открытое море.

— Спокойно, — утешила Аманита, — сменится прилив, оно притихнет. — Она улыбнулась Гэвину, желая ободрить, но из-за слабого зеленого свечения приборного щитка улыбка вышла замогильная.

Они упрямо двигались вперед. Аманита правила на острова, хотя те, казалось, отъезжали все дальше и дальше в сторону. Гэвин привалился виском к боковой стойке и погладил Санчо по голове. Санчо чирикнул, взъерошил перья. Гэвин приоткрыл окно, и в машину, прямо ему в щеку, дохнул прохладный бриз. Воздух был влажный, соленый и щипал ноздри. Колокол странно дребезжал: «Жук» словно обрел второе дыхание. В крылья «фольксвагена» заплескали подросшие волны. Гэвин крепче взялся за ручку. Санчо уселся на костяшки его пальцев.

Огни впереди будто бы заколебались. Ветер, совсем уж сырой, погнал сквозь янтарный свет габаритников мглистые завитки. Лобовое стекло усеяли бисеринки влаги, преломлявшие звездный свет.

— Туман, — спокойно пояснила Аманита. — Последняя преграда. — И улыбнулась шире прежнего.

Плеск волн усиливался. Капельки воды разбухли и покатились вниз по стеклу, прокладывая маслянистые дорожки, дробившие огни островов на радужные осколки. Потом и они исчезли, остались лишь конусы медово-желтого света, который лили в густой колышущийся туман подфарники «жука». Аманита включила дворники. Это не помогло.

Гэвин напряженно смотрел вперед, силясь хоть что-нибудь разглядеть сквозь плотную завесу. Он начисто утратил чувство направления. Не было ничего, кроме янтарного сияния.

«Нет, погодите», — подумал он. Что это?.. Туман, кажется, посветлел, словно над невидимым горизонтом поднялась луна. За наплывами на ветровом стекле — тень, силуэт, намек на твердь. «Жук» мягко качнуло, и вода зажурчала у самых подножек. В миноре. Гэвин помертвел. Он подобрался, прислушиваясь; бульканье напоминало смех. Он мельком увидел... Холм? Дерево? Лицо?

Огорошенный, Гэвин повернулся к Аманите. Ее улыбка отражалась в стекле.

«Мэри? — подумал он. — Бросьте! Посмотрите на нее: шалые глаза сияют, взгляд холодный, зоркий, но в нем горит страсть, до того глубокая, что эти острова утонут. Посмотрите на ее руки на руле — как она лавирует среди волн и вновь ложится на курс. Она знает, куда плывет; она плывет туда, куда ведет вера. Вера! столь неистовая, что для нее нет преград. Туман уж точно не преграда. И темнота. И прилив, и миллион миль открытого моря. А я ее спутник поневоле. Возврата нет, выбирать поздно. Она давно все решила и будет решать, пока мы не приплывем... куда? На острова Шоалс, острова мечты, в чертоги королей фейри... куда ей заблагорассудится».

Гэвину вдруг стало наплевать, и он рассмеялся.

Она удивилась. Вгляделась в его лицо. И тоже засмеялась. Ее улыбка светилась отраженным волшебным сиянием. Глаза горели. Волосы струились на невидимом ветру. Да: шальная, открытая, как море, преображенная и пугающе прекрасная. Аманита нажала на клаксон, и, услыхав жестяное «бип», оба так и зашлись.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});