Максим Максимович Литвинов: революционер, дипломат, человек - 3иновий Шейнис

Что означал этот шаг со стороны Англии? Уловку, маневр? В любом случае надо было внести ясность. И Литвинов снова дает интервью корреспонденту «Известий». Пусть знает советская и мировая общественность, что в Москве отлично разбираются в тонкостях дипломатической практики и не дадут себя провести. «Я хотел бы рассеять одно недоумение, связанное с английской нотой о признании, – заявляет Литвинов. – Упоминание о временном назначении поверенных в делах вместо послов, согласно полученной из Лондона информации, отнюдь не означает намерения со стороны английского правительства установить промежуточную форму представительства. Для назначения послов требуется, согласно установленным международным обычаям, предварительное одобрение кандидатур, вследствие чего пришлось временно ограничиться назначением поверенных в делах… Будущим историкам придется решать вопрос о том, кто первый нас признал – Англия или Италия… Для нас же признание со стороны Италии будет достаточно ценно даже в том случае, если оно явится на несколько дней позже».

Какая спокойная уверенность в правоте своего дела, сколько тонкой иронии в этих заявлениях.

Но Литвинов мог быть, когда того требовали обстоятельства, беспощаден и в соответствующих условиях действовал с космической скоростью, как боксер на ринге нокаутировал противника, не давая ему опомниться. Эти его качества хорошо проявились во время происшедшего инцидента в советском торгпредстве в Берлине.

Буржуазный мир все же не мог примириться с Рапалльским договором. Германию всячески подталкивали на провокации и конфликты с Советским Союзом. 3 мая 1924 года отряд берлинской полиции вторгся в здание советского торгпредства на Линденштрассе. Они якобы искали там бежавшего преступника и на этом основании учинили обыск и погром, арестовали нескольких сотрудников торгпредства. Полицейские чиновники действовали по всем правилам, которые получили всего лишь через девять лет столь широкое распространение в «третьем рейхе». Это был предлог для того, чтобы порвать отношения с Советским Союзом.

Действовать следовало немедленно, и Советское правительство поручило Наркоминделу разработать соответствующие мероприятия. Их надо было провести решительно и быстро, ибо германское правительство и его министр иностранных дел Штреземан всячески изворачивались, не давая оценку происшедшему, и не желали признать свою вину.

Наркоминдел превратился в командный пункт, откуда направлялись все указания и куда поступала необходимая информация из Берлина и других мест. Факты, отраженные в дипломатических документах, напоминают сводки с поля боя. Это и впрямь была дипломатическая битва, цель которой состояла в том, чтобы показать всем, кто пойдет по пути берлинских налетчиков, что Советский Союз не намерен безнаказанно спускать нанесенное ему оскорбление.

События разворачивались с необычайной стремительностью. СССР решил применить к Германии экономические санкции. С 5 мая была окончательно приостановлена продажа ей зерна. С этой целью всем советским пароходам запретили заходить в германские порты, а продовольственные грузы из СССР в Германию были задержаны. Транспорт яиц, шедший с Украины в Берлин, был переотправлен в Лондон. Туда же были перенаряжены все другие продовольственные транспорты.

3 мая должны были открыться отделения Резинотреста в Германии. Открытие было отменено, а советских сотрудников, прибывших в Берлин, немедленно отозвали на родину. Были закрыты отделения торгпредства в Берлине, Лейпциге и Гамбурге и отделения советских экономических организаций в Германии. К 3 мая в Берлин прибыла закупочная комиссия Госмедторга. Она получила указание никаких медикаментов не покупать, а начать переговоры о закупках в других странах. Все торговые сделки с германскими фирмами приостановили. Были аннулированы заказы одних только наиболее крупных советских хозяйственных органов на 8 миллионов 140 тысяч золотых долларов, что по тем временам было значительной суммой. Заключительным аккордом этой акции был отказ СССР участвовать в лейпцигском аукционе щетины.

В Берлине, Гамбурге, Лейпциге, Франкфурте-на-Майне и других крупных экономических центрах Германии началось нечто невообразимое, что можно было сравнить с паникой на бирже. Экстренные выпуски газет возвещали о катастрофических последствиях для германской экономики предпринятых Советским Союзом мер.

Литвинов каждый час получал сводки, анализирующие сообщения германской прессы. Читал их, издавая свое сакраментальное «хм». Заходил к Чичерину, советовался о дальнейших шагах, звонил в ЦК, сообщал о ходе акции. Когда, по его мнению, события достигли кульминации, Литвинов вызвал к себе корреспондента «Известий» и дал интервью для печати, в котором вскрыл суть событий. Он предельно лаконичен и краток в оценке фактов: «Неожиданное и бессмысленное нападение берлинской полиции на торгпредство является не только формальным нарушением экстерриториальности и оскорблением Советского правительства, но и действием, лишающим наше торгпредство необходимых условий для спокойной работы. Экстерриториальность торгпредства вытекает из советско-германского соглашения 1921 года, которое Рапалльским договором не было отменено».

В Берлине утверждают что-то невразумительное по поводу действий полиции; что ж, он выскажет свое мнение и по этому вопросу. Кому-кому, а ему хорошо известны нравы и методы берлинской полиции. Он испытал их на себе. И Литвинов подвергает уничтожающей критике действия германских властей: «Объяснение, которое германское министерство иностранных дел пытается дать действиям полиции, несомненно, отдает веселым водевилем и вряд ли может быть принято всерьез. Так все просто и понятно. Вюртембергские полицейские сопровождают тяжкого преступника через Берлин. Опоздав к поезду и пожелав освежиться, они не могут найти возле вокзала или на близлежащих улицах подходящего пивного заведения или ресторана и наивно отдаются в распоряжение арестанта, который ведет их за несколько верст, как раз на ту улицу, где находится торгпредство, чтобы достать кружку пива. Вюртембергские полицейские никогда не видали, вероятно, пивного заведения и принимают за таковое солидное здание советского торгпредства. Не прочитав надписи на дверях, они, ничтоже сумняшеся, по приглашению арестанта в поисках кружки пива входят в незнакомый им дом, а там арестант проваливается и над самими полицейскими учиняется насилие. Вздорность и неправдоподобность подобного объяснения совершенно очевидны».

Дав оценку действиям полиции, Литвинов, что называется, берет быка за рога. Ведь всего лишь два года назад был подписан Рапалльский договор. Он был справедливо расценен как крупная победа советской внешней политики. Так, может быть, эта победа уже сведена на нет. Может быть, и договор этот был нежизненным. Ведь это и есть главный вопрос, который волнует широкие массы в Советском Союзе и Германии. На него надо ответить. И Литвинов это делает: «Общность экономических и политических интересов, которая вызвала к жизни Рапалльский договор и установленные им отношения, еще сохраняет и сохранит свою силу надолго. Я не допускаю ни на одну минуту мысли, чтобы Германское правительство сознательно стремилось к изменению существующих между Советскими республиками и Германией отношений».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});