Сила меча - Дмитрий Тедеев

На самом деле мне лишь показалось тогда, что не мог. Всего лишь на мгновение, наверное, показалось. Но я заставил себя отбросить заманчивые мечты о смерти и опять начать жить. Неимоверным усилием, самым большим в своей жизни.

Я заставил себя продолжать жить, потому что вспомнил, ради чего пожертвовал собой Лео. Ради меня. И ради того, чтобы жертв войны было меньше. Если я умру, неизвестно, в чьи руки попадёт Морская Свирель, но очень вряд ли, что в хорошие и разумные. Скорее всего с помощью неё начнут, шантажируя Чёрных Колдунов, творить для собственной корысти совсем уж запредельное Зло.

А потом у меня вспыхнула мысль, а не удастся ли с помощью этой Свирели вызволить Лео. Сердце моё, раздираемое болью, тоскливо говорило, что – нет, не удастся, но я отчаянно пытался заглушить его голос и упорно цеплялся за мысль о спасении моего друга. Что значит “нет”?! Ведь Леардо говорил, что Чёрные Колдуны сделают ради Морской Свирели всё. Ну что им стоит отпустить пацана, зачем он им?! Тем более, что если они отпустят, я верну им её.

Я начал лихорадочно действовать. Удивляясь иногда собственной совсем мне не свойственной изобретательности. Выставил очень сложную многоуровневую систему охраны этой гадости, позаботившись, чтобы различные элементы этой охранной системы многократно перекрывали и дублировали друг друга. Чтобы в случае попытки захвата Морской Свирели она неминуемо была бы уничтожена. При любом варианте развития событий.

Мой приказ об уничтожении в случае чего Морской Свирели не был тайным. Наоборот, я позаботился, чтобы об этом приказе узнали все. Пусть шпионы Чёрных Колдунов, которые наверняка есть в замке, как можно быстрее доложат своим хозяевам, что не стоит им пытаться захватить или выкрасть Морскую Свирель.

Потом я приказал разослать самых быстрых гонцов во все концы королевства с известием о том, что герцог Максим, Посланник Бога, отныне владелец Морской Свирели.

Больше мне делать было вроде нечего. Оставалось ждать.

Ждать пришлось не очень долго. Уже на рассвете ко мне привели парламентёра от моих врагов, доверенное лицо Сына Чёрного Дракона, главы всех Чёрных Колдунов.

Посол вовсе не казался угнетённым потерей священной реликвии, не выглядел униженным просителем. Разговаривал он со мной сухо и надменно. Как строгий господин с провинившимся слугой. После короткого (до неприличия короткого) приветствия он сразу перешёл к делу.

Он выразил своё крайнее возмущение вторжением моего слуги в их Храм, заметив, что сами Чёрные Колдуны никогда и ни при каких обстоятельствах не посягали на религиозные чувства своих противников. Что этот слуга заслуживает самой жестокой казни, и будет непременно казнён, что казнь уже началась. Но что Сын Чёрного Дракона готов проявить благородство и после завершения казни выдать мне останки Лео. Если, разумеется, я немедленно верну священную Морскую Свирель.

Я только потом понял, что он блефовал. Не господином он явился на самом деле ко мне, а покорным просителем. Если бы я просто пригрозил ему, что разобью Свирель, если через пятнадцать минут Леардо, живой и невредимый, не окажется рядом со мной, Лео был бы у меня ещё раньше, чем через эти пятнадцать минут. Я мог требовать, даже приказывать что угодно. А я, идиот, вместо этого сам принялся униженно просить. Вымаливать, чтобы Лео не казнили. Потому что сердце зашлось у меня такой болью, что я совсем потерял способность соображать. Посол Сына Чёрного Дракона наверняка был могучим гипнотизёром, ему удалось парализовать мою волю и разум. И блефовал он с таким искусством, так правдоподобно и убедительно, что я ему поверил.

Он позволил уговорить себя, чтобы Лео сохранили жизнь и не калечили. И даже вернули мне живым и здоровым. И протянул руку, требуя Морскую Свирель. Тогда я, заподозрив всё‑таки в тот момент что‑то неладное, заикнулся было о том, что пусть сначала привезут Лео. Но посол спросил меня, неужели я не доверяю слову помощника Сына Чёрного Дракона? Спросил с такой надменностью и сдержанной яростью, что я, испугавшись, что своим оскорбительным недоверием сорву только что состоявшуюся договорённость, немедленно отдал ему Морскую Свирель. Сухо кивнув, посол с видом оскорблённого достоинства удалился.

А я, идиот, стал ждать возвращения Леардо. Слуги, видя, в каком я состоянии, старались лишний раз не попадаться мне на глаза. Но я, сгорая от нетерпения, поминутно требовал кого‑нибудь к себе и спрашивал, не привезли ли Лео. На меня смотрели с болезненной и брезгливой жалостью, как на ребёнка–дебила, и отрицательно качали головой. Я уже тоже давно всё понял, но не желал признаваться в этом себе, гнал от себя страшную догадку и всё требовал и требовал известий.

В конце концов я всё‑таки получил письмо, в котором мне сухо сообщалось, что, учитывая моё раскаяние в безнравственном поступке моего слуги и мои нижайшие просьбы о его помиловании, Сын Чёрного Дракона решил проявить свою безграничную милость и на время приостановить казнь Лео. Ни о каком возвращении его не может быть и речи. Он будет находиться в заточении как заложник, и при малейшем моём недружественном или даже просто недостаточно почтительном поступке по отношению к великому народу Чёрных Колдунов, казнь Лео будет немедленно возобновлена.

Мир померк у меня в глазах. Всё было кончено. Я потерял своего друга. Из‑за собственного идиотизма. Придурок. Кретин. Дебил. Теперь Леардо мучают эти проклятые уроды, так ловко облапошившие меня. И мучения его оказались напрасны. Его подвиг из‑за меня оказался напрасным. Чёрные Колдуны, это олицетворение самого Зла, не понесли абсолютно никакого для себя урона. И кровь теперь начнёт литься ещё больше. И сделать теперь уже ничего нельзя. А если и можно – сам я, дебил, без помощи Леардо ни за что не додумаюсь. А Леардо, у которого можно было попросить совета, кому можно было, единственному в этом мире, безгранично доверять, его я уже больше никогда не увижу. И не узнаю, что с ним на самом деле. Какие мучения он испытывает. Живой ли он вообще…

На меня навалилась глухая апатия, душа омертвела и уже даже перестала воспринимать боль. Я ничего почти не чувствовал сквозь охватившее меня тоскливое безразличие ко всему на свете. Всё было кончено, всё потеряло смысл. Не хотелось ничего, ни на что не было ни сил, ни желания. Даже на то, чтобы умереть. С каким‑то тупым удивлением я видел, что вокруг меня продолжается какая‑то жизнь, люди что‑то говорят мне, ожидают каких‑то ответов от меня… Зачем, для чего? Неужели они не понимают, что всё кончено? Что из‑за моего идиотизма произошло такое, что уже ничем не исправить? Что теперь, что бы я ни делал, что бы ни говорил, уже просто не может быть впереди ничего хорошего, ни для меня, ни для тех, кто имел несчастье связать свою судьбу со мной?

Но меня настойчиво тормошили и заставили наконец понять, что в замок прибыл король со свитой и просит аудиенции. От меня требовали приказа, именно требовали, потому что взять на себя ответственность решить такой вопрос самостоятельно никто не хотел, а томить короля ожиданием, не давая ему никакого ответа, было верхом неприличия. Я должен был что‑то приказать. Что угодно, я мог даже приказать выставить короля за ворота, мог даже казнить его со всей его свитой, никто бы и слова поперёк не сказал. Я неоднократно совершал здесь поступки и куда похлеще. Но я должен был хоть что‑то приказать, и сделать это немедленно.

В конце концов я приказал принять короля.

Король оказался моим ровесником, пацаном если и постарше меня, то совсем ненамного. И я даже сквозь охватившую меня глухую тоску заметил, что жизнь у этого юного “самодержца” ничуть не радостнее, чем у меня.

У меня хоть власть была. Хоть и непризнанная официально, но на самом деле огромная. Влиятельнее меня сейчас не было никого. Даже Чёрные Колдуны и Его Великая Святомудрость хоть и были, может быть, не многим слабее меня, но и никак не сильнее.

А у этого пацана, облачённого официальной властью, реальной власти на самом деле было не так много. Он был фактически игрушкой в руках “сильных мира сего”, которые от его имени вершили, что угодно, даже не всегда ставя его об этом в известность. Этот пацан и жив‑то до сих пор только потому, что реальным вершителям судеб в этом мире было так удобнее. Удобнее держать на королевском троне именно мальчишку. Запуганного вдобавок до такой степени, что он готов был покорно подтвердить что угодно, по первому требованию взять на себя любую творящуюся якобы по его повелению мерзость.

И в любой момент этого мальчишку при необходимости можно было легко “сдать”, разменять как пешку в сложной шахматной партии. И юный король прекрасно понимал свою настоящую роль – роль покорной марионетки в руках у могущественных “кукловодов”, понимал, что если ему вдруг взбредёт в голову попытаться перестать играть эту унизительную роль, участь его ожидает очень незавидная.