Червивое яблоко. Моя жизнь со Стивом Джобсом - Крисанн Бреннан

Однако раскаяние Стива было недолгим. Возможно, он и оценил мою заботу о Лизе, но, вернувшись в девяностые в Apple, он вернулся и к прежней эксцентричной ненависти ко мне.

* * *

На протяжении нашего знакомства с Дэниэлом я наблюдала, как он то восхищался Стивом, то приходил в шок от его действий. Видимо, мы с Дэниэлом испытывали схожие чувства, наблюдая, как Стив становится все более могущественным. Самое интересное, что иногда Дэниэл верно разоблачал суть перемен, которые происходили со Стивом.

Когда я была беременна и все еще жила в доме на Президио, Дэниэл однажды пришел домой после работы и сказал: «Стив добивается успеха на работе, хотя он идет против всего, что, как меня всегда учили, олицетворяет хорошее и является правильным». Дэниэл не помнит этих своих слов, однако я помню. Готова поспорить, за минувшие годы у меня был десяток важных разговоров с Дэниэлом, о которых он забыл. Похоже, когда дело доходит до Стива, память Дэниэла мечется от проницательности до излишней сентиментальности. То заявление в доме на Президио произвело на меня большое впечатление: я впервые видела, как Дэниэл пытается понять, что происходит со Стивом. Он повторял эту фразу несколько раз, и я чувствовала его скептицизм. Да, Дэниэл, как и остальные, словно сомневался в том, что именно видел. Но он очень аккуратно подобрал слова и сформулировал мысль. Видимо, ему пришлось взглянуть в самую глубину своей души, чтобы понять, какие законы человечности так грубо нарушаются.

Он сказал, как сильно идеалы человеческого поведения и хорошей репутации, преподанные родителями и профессорами в Колумбийском университете и примером которых служило все великое классическое искусство, разнились с ценностями, способствующими продвижению Стива. Дэниэл был потрясен, а я поражена, так как знала, что это правда. Идеальное наблюдение.

Он также сказал, качая головой: «Это возмутительно, ведь чем хуже он себя ведет, тем большего успеха добивается». Дэниэл наблюдал поведение Стива на работе. Я не видела эту часть жизни Стива, а лишь то, как он ко мне относился. Пытаясь понять Стива, я стремилась собрать любую информацию, которой обладали о нем другие. У меня не было слов для того, чтобы описать, каким ужасным он становился. Происходящее не поддавалось моему разумению. Единственное, что я знала: Стив вел себя так, как людям вести себя не полагается.

Маркетинговая служба Apple продвигала концепт, по которому для создания образа компании требовалась фигура, отличающаяся недюжинными умственными способностями. Благодарить за это явно следует Реджиса Маккенну. Стив был своим и подходил на роль такого парня, хотя Apple создавалась руками многих людей. Один из них, Джефф Раскин, говорил, что происходящее со Стивом грустно, поскольку «Стив верит во все хвалебные слова в свой адрес, автором большинства которых он сам и является». Я всегда старалась найти объяснение поведению Стива. И выражение Раскина подходило идеально.

Дэниэл также сказал мне, что люди в Apple начали судачить о «поле искаженной реальности» Стива. Эта фраза также очень подходила. Я с трудом поверила, что кому-то удалось описать это бесформенное качество с идеальной точностью. Восхищаюсь, как эти три простых слова, отличающиеся научной и поэтичной краткостью, полностью раскрывали всю суть. В термине «поле искаженной реальности» есть что-то магическое. Он выражал идею наличия у Стива сомнительного таланта, скорее присущего инопланетянам.

Так что не я одна заметила это.

Мой опыт подсказывал, что Стив обладал неким полем, позволяющим ему искажать реальность вокруг него – всякий раз, когда ты оказывался рядом, тебя словно окутывали ядовитые испарения. Поле искаженной реальности могло быть невидимым, но оставляло след на ваших настоящих чувствах. И это явление было таким новым и примечательным, что кто-то оказался вынужден дать ему имя, чтобы бороться с данным эффектом.

* * *

В различных публикациях говорилось, что Стив не был готов стать отцом. По правде, никто из нас двоих не был готов стать родителем, однако Лиза все равно появилась на свет. Тем не менее люди оценивали наши роли – и важность этих ролей – очень по-разному. Это был старый двойной стандарт, житейское заблуждение, которое возлагает на мать главную ответственность за ребенка. Хотя очевидно, что ребенку нужны оба родителя.

Ни Стив, ни я оказались не готовы растить ребенка. Мне нужна была моя собственная свободная жизнь и много времени, чтобы стать взрослой. Лиза появилась на свет, когда мне исполнилось только двадцать четыре, и я не могла справляться с ограничениями, которые накладывало на меня присутствие младенца. Тем не менее именно в Идиллвилде я пришла к логике, на какую могла положиться, и к выводу, что я оставлю и выращу ребенка.

Когда мне наконец удалось все обдумать, я перестала метаться от беспокойства к нерешительности. Я признала, что у меня нет опыта или мудрости понять, оставить дочку или отдать ее на удочерение паре, более подходящей финансово и морально. И моя нелинейная логика подсказала, что если я не могу понять, правильный шаг удочерение или нет, то лучше не рисковать и не расставаться со своим ребенком. Я решила, что лучше прижать ее близко к себе и не отпускать – какими бы ужасными ни были обстоятельства, – чем годы спустя осознать, как много потеряла, расставшись с ней. Или, хуже того, даже не осознать масштаб потери, поскольку такой шаг был бы сравним с убийством какой-то части души внутри меня и также внутри Лизы.

Это ненадежная логика, но она стала отправной точкой. Хотя в первые годы жизни дочки были такие тяжелые моменты, что я вновь иногда задумывалась об удочерении, осознание того, что я многого не знаю, спасало меня от расставания с ней до тех пор, пока я наконец не поняла ее истинную ценность для меня и мою для нее. Помимо этого и важнее, чем все невзгоды, разумом я не всегда понимала, что нужно ее обнять и не отпускать, но мои руки делали это сами.

Она была моей.

Я была ее.

Много лет спустя, когда Лизе было уже за тридцать (и она была примерно на десять лет старше, чем я, когда приняла решение ее оставить), мы с ней обсудили эту ситуацию. Я сказала ей, что, хотя положение представлялось невыносимым, я решила оставить ее, прежде чем успела понять, что это значит. Много лет я переживала, правильно ли поступила. Лиза меня внимательно выслушала, и через неделю я испытала восторг родителя: моя дочь позвонила мне и сказала, что она рада моему решению. Она все обдумала и уверилась, что, если бы я ее отпустила, это бы плохо на ней отразилось.

Интересно, как она пришла к такому выводу. Я не понимала этого, но поверила ей. Мы обе знали, что выносить сложный характер Стива очень непросто, и этот разговор помог нам понять, что нас объединяет не только то, что мы прошли через это. Мы действительно восхищались друг другом, любили друг друга. И порой я думаю, что отсутствие Стива рядом с нами оказалось к лучшему, с учетом его жестокости. Тем не менее, еще когда Лиза была маленькой, ситуация стала тяжелой: много лет подряд ребенок регулярно видел грустную и несчастную мать. Об этом Стив мог позаботиться, как никто другой.