Великая война и Февральская революция, 1914–1917 гг. - Александр Иванович Спиридович

яствами и винами столом шло угощение. Пили много. К вечеру сам именинник свалился с ног. Его увели и уложили спать. Вечером один из рестораторов прислал полный ужин на много персон. К ужину были приглашены только близкие друзья.

Ужин вскоре перешел в попойку. Явился хор цыган поздравить именинника. Пошла музыка, песни, танцы. Начались «Чарочки»[81]. Пустился в пляс и сам протрезвившийся и вновь начавший пить именинник. Веселье шло крещендо и скоро перешло в оргию. Цыгане, улучив минуту, уехали. Перепились и мужчины, и дамы… Несколько дам заночевали у старца.

Утром на следующий день все время звонил телефон. Явились мужья заночевавших у старца жен. Грозило колоссальным скандалом. Мужья требовали впустить их в спальню. Пока домашние уговаривали мужей, уверяя их, что дамы уехали от них еще вчера вечером, филеры в это время спасли двух дам и вывели их черным ходом. А затем увели черным ходом и Распутина. Уже после этого обязательная Акилина попросила ревнивых мужей лично убедиться, что в квартире их жен нет, что те и сделали.

Распутин же, проспавшись и опохмелившись, послал Вырубовой с именин бутылку мадеры, цветы и фрукты. Вырубова рассказала царице, как трогательно, дружески прошли у старца именины дома, среди родных и близких. Как именинник был счастлив, что их величества не побоялись поздравить его открыто телеграммой, как он был дома весел и очарователен.

А простые люди — филеры — отплевывались, вспоминая, как вела себя на именинах «интеллигенция»; знали правду Белецкий и Хвостов, но не в их интересах было расшифровывать старца.

К этому времени Распутин, отчасти потихоньку от Белецкого и Хвостова, тесно сошелся с бывшим чиновником Департамента полиции, сотрудником «Нового времени» и «Вечернего времени» И. Ф. Манасевичем-Мануйловым. Я давно знал Мануйлова и выше не раз говорил про него. Он просил повидаться с ним, и мы уговорились, что я заеду к нему на [улицу] Жуковского.

Квартира Мануйлова представляла настоящий музей редкостей и была известна среди коллекционеров. В салоне стояла дивная мебель красного дерева. По стенам же на многочисленных полочках расположилась единственная в своем роде коллекция статуэток «старого» Попова[82]. В соседнем маленьком кабинете, обставленном мебелью карельской березы Екатерининского времени, в двух столиках-витринках хранилась гордость хозяина: коллекция старинных часов и несколько табакерок.

Мануйлов в безукоризненном английском костюме, прелестном галстуке, идеально выбритый, слегка надушенный, был весел, остроумен и как-то особенно наряден и праздничен. Похваставшись последними приобретениями — часами-луковицей и прелестным красного дерева «бобиком»[83], Иван Федорович усадил меня в удобное кресло и, скомандовав подать чаю, начал свой рассказ, предупредив что по старой памяти он будет по-прежнему совершенно откровенен. Рассказал, как сдружился с Распутиным и начал повесть о Штюрмере. Он, Мануйлов, старается над проведением в премьеры своего старого знакомого Б. В. Штюрмера. Член Государственного совета Б. В. Штюрмер прошел большой административный путь. Был новгородским и ярославским губернатором, директором Департамента общих дел Министерства внутренних дел. В 1903 году прославился как ревизовавший по высочайшему повелению Тверское земство. Член Государственного совета с 1904 года. Обер-камергер. Это вполне русский человек, несмотря на свою фамилию. Его отец ротмистр.

Мать — рожденная Панина, жена — рожденная Струкова. Чего же еще лучше? Он всегда считался очень умным, энергичным, ловким и умеющим со всеми ладить человеком. С 1914 года у Штюрмера самый видный в Петрограде политический салон правого направления. Штюрмер не заражен никакими германофильскими симпатиями. В его салоне собираются многие выдающиеся члены Государственного совета и Сената, обычно раз в неделю. На собраниях обсуждались все политические события жизни России. Польский вопрос, Галиция, деятельность Земского и Городского союзов, антидинастическое движение — все эти вопросы горячо обсуждались на собраниях Штюрмера. К решениям этих собраний прислушивались. Горемыкин, бывший со Штюрмером в хороших отношениях, очень ими интересовался, находил в суждениях этого салона зачастую моральную для себя опору.

Имел Штюрмер по придворному званию и придворные связи, и о деятельности его салона ставился в курс министр императорского двора. Его знал, конечно, и государь. Штюрмер мечтал занять какой-либо выдающийся пост, но внимание его величества на нем не остановилось. К тому же ему было 68 лет. Возраст и правда не молодой.

Опыт князя Андроникова, сумевшего провести в министры Алексея Хвостова, подал Мануйлову мысль провести Штюрмера в премьеры. Дни Горемыкина сочтены. Старик одряхлел. Общественность его не любит. Государь уже давно хочет заменить его, но только не знает кем.

Переговорив со Штюрмером и обсудив все, Мануйлов принялся за дело. Он расхваливал Штюрмера Распутину, Вырубовой и митрополиту Питириму и сумел каждому из этих лиц по-своему представить Штюрмера как лицо наиболее почтенное, серьезное и подходящее на пост премьера. Мануйлов сумел уверить всех трех, что по своим личным и административным качествам Штюрмер, как умный, ловкий и опытный человек, сумеет поладить и с Государственной думой и в то же время будет держать твердый правительственный курс. (Сам Мануйлов в это не верил.)

Распутин, Вырубова, Питирим, каждый по-своему, должны были подсказать кандидатуру Штюрмера царице Александре Федоровне, она же — государю. План удался вполне. Мануйлов познакомил Штюрмера с митрополитом Питиримом. Последний побеседовал со Штюрмером несколько раз, решил поддержать его кандидатуру перед их величествами и уже сам внушал Распутину желательность назначения именно Штюрмера. Мануйлов свел Штюрмера с Распутиным, и Штюрмер сумел расположить к себе старца. Вырубова знала Штюрмера по дому своих родителей. Началось деликатное давление на царицу, и скоро царица стала советовать государю назначить именно Штюрмера. Государь хорошо знал серьезное административное прошлое Штюрмера и считал его пригодным новому высокому положению. Совет митрполита Питирима в Ставке назначить Штюрмера явился как бы последней каплей. Когда владыка вернулся из Могилева, он сказал Мануйлову, что назначение Штюрмера предрешено. После же возвращения государя в Царское Село Вырубова принесла ту же новость из дворца.

Все это Мануйлов красочно изобразил мне, не скрыв и то, что за оказанную Штюрмеру услугу Штюрмер обещался определить его вновь на государственную службу и назначить состоящим при себе чиновником. У Мануйлова уже разыгралась фантазия относительно Департамента полиции. Положение Хвостова и Белецкого он не считал прочным. Пока что он их обошел, несмотря на всю хитрость Степана. Интрига Хвостова самому получить место премьера лишь возбуждает у всех смех.

Смеется даже и старец. Эта интрига лишь показывает, насколько Толстый провинциален, несерьезен и легкомыслен. «Кроме того, — продолжал Мануйлов, — отношения Хвостова с Распутиным портятся. Все кончится большим скандалом…» Увидев мой изумленный взгляд, Мануйлов снова сказал: «Вы увидите, Александр Иванович, что все окончится большим, очень большим скандалом…» И Мануйлов залился смехом и пообещал предупредить