Дом на Сиреневой улице - Автор, пиши еще!

ждет никто. Дети выросли, свои семьи завели. А жена моя, Любушка, три года, как скончалась преждевременно.

– Преждевременно… – тупо повторил Леха. – А это как?

– Болела она долго. И мучительно, – грустно сказал Иван Аристархович. И тут же прибавил: – Да, что ж мы все обо мне? От чего же ваш день показался вам тяжелым? Поделитесь. Возможно, станет легче.

– Не, не станет, – Леха хмуро посмотрел в чашку, куда Иван Аристархович только что незаметно щедро плеснул коньяка из фляжки.

– Каждый день у меня такой. Все из-за внешности. В юности она удачной казалась, а теперь…

– А что же с вашей внешностью не так? – озадаченно спросил старикан, оглядывая Алексея.

– Да неужели не видно? Сам знаю, что очень сильно на него похож. Будто жизнь у меня отняли, и я суррогат жизни живу.

– Простите, голубчик, не возьму в толк: на кого вы похожи?

– Вон на этого, – Леха кивнул на телевизор, висящий под потолком кафешки. Там показывали репортаж об очередном суде над Джонни Деппом в связи с его бывшей женой.

– Так вон оно что, – Иван Аристархович даже руками всплеснул. – Надо же, какой интересный случай.

Вторую часть фразы он проговорил будто бы про себя и для себя. Но Леха услышал и поднял на собеседника удивленные глаза.

– Не обращайте внимания, голубчик, – быстро пробормотал Иван Аристархович, нисколько не сконфузясь. – Дело в том… Как бы это помягче… Ну, стало быть, я психиатр. И Ваш случай, действительно, кажется мне любопытным.

– Психиатр? – Леха чуть своим кофе не поперхнулся, но тут же сказал: – Да ну, чего тут интересного? Родился, жил, был женат. Все думали, благодаря красоте я далеко пойду, а я скатился на дно. И не вижу выхода с этого самого дна… – Ого, неплохой коньяк, – тут же улыбнувшись, добавил он. – Я такого даже себе не говорил, не то что кому-то, хм-м..

– А вы продолжайте, – ободряюще улыбнулся старикан.

– Вы меня потом это, в больничку не упечете? Мне не надо бы… Работу потеряю… – последние фразы Леха проговорил больше для себя, будто размышляя вслух и решаясь на что-то.

– Что вы, молодой человек, в психиатрии давно закон есть. «О добровольной госпитализации» называется. И как бы ни чудил мил-человек, никто «в больничку его упечь» не сможет, как ни старайся.

– А, это хорошо, – отозвался Леха. – Я вот, знаете, не понимаю иногда, где моя жизнь, а где его. Будто про себя эти новости смотрю. И так тошно делается. Умом-то понимаю, что там все обвинения не про меня. Я такого точно не делал. Но потом смотрю новости – и будто молнией в мозгу: «А вдруг все-таки делал?» Скажите, доктор, я нормальный?

– Да кто ж, позвольте спросить, определяет эти границы нормы? Я вот с голубями разговариваю. Ко мне на балкон два голубя прилетают, Сеня и Вика – я их так назвал. Ну, мне поговорить особо не с кем. На работе – пациенты, так себе собеседники, знаете ли. Здесь один живу. Вы, кстати, из какого подъезда?

– Из третьего.

– И я из третьего. В девяносто первой квартире обитаю.

– Ух ты, – удивился Алексей, – а я в сто девятой. Выходит, мы соседи по подъезду. А я и не знал, что у нас тут психиатр живет. Мне тоже поговорить не с кем. С кем ни знакомлюсь, у всех один вопрос на уме: точно ли я не он. А как я могу быть им? Здесь, у нас? Мы же не в Америке.

– Действительно, люди часто, будто с отключенной логикой, ходят. И все на свободе… – пробормотал Иван Аристархович.

Алексей улыбнулся:

– А хотите в выходные футбол посмотрим? Я не фанат, но за компанию…

– Так и я, дорогой мой Алексей, футбол особо не жалую. Давайте лучше пообщаемся в выходные. Уверен, вам есть, что рассказать. У меня еще коньячок дома остался. Глядишь, и помогу вам. Не зря же я в профессии уже тридцать восемь лет… А хотите, я вас с Сеней и Викой познакомлю? Мировые голуби, надо сказать. Всегда внимательно слушают, стоит только корма подсыпать. А знают сколько всего! Умнейшие создания. Мы тут как-то с ними о Вселенском заговоре дискутировали…

Спустя три часа Леха шел к себе в квартиру. Именно шел, а не крался. Ему никто не встретился, однако Леха был доволен собой. И даже немного жизнью.

Суета сует

Александра Старикова

Ходют, ходют… Туда-сюда, туда-сюда. Не подъезд, а проходной двор. Вот им дома не сидится, а? Весь день шастают по подъезду, только успевай от дверного глазка к окну на кухне бегать. А я, между прочим, уже и не девочка вовсе. Меня на том свете днём с огнём обыскались, во как. Только ползать могу. А эти… Бегуны!

Вот Лизка со второго этажа – солидная, казалось бы, дамочка. Учитель английского, не хухры-мухры. Куда её понесло с утра пораньше, скажите мне? Сын с тобой живет – отправь его по своим делам и валяйся целый день на кровати, плюй в потолок. Нет, потащилась. Бодренько так ножками перебирает – топ, топ, топ. Мне бы так.

О, о, опять эти безумные дети на клумбу полезли! А ну, брысь отсюда, кому говорю! Да-да, вы, уходите, вы все цветы переломаете. Что значит «мы не ломаем»? Проваливайте, а то полицию вызову. Мамашке вашей штраф припечатают. Давайте, давайте, шуруйте к свиньям! Ты мамка ихняя? Забери своих хулиганов, говорю, глянь: что делают-то, что делают, ай-яй-яй! Что значит «молчи, бабка»? Ах ты, хамка малолетняя! Молоко на губах не обсохло – а туда же, стариков оскорблять. Ну, ты у меня попляшешь, я тебя запомнила: не будешь здесь жить со своим выводком, попомни моё слово…

Ушла. Вот нахалка. Хоть забрала свою шпану, и на том спасибки. Понарожают, а опосля все клумбы вытоптанные и дышать нечем. И стонут потом: ах, ах, они же дети! Вот позвоню участковому, расскажет им, какие такие дети и как их воспитывать. В эту надо сообщить… Как её… В опеку, во. Пущай займутся. Ишь, бабкой обозвала! Я-то бабка, конечно, но нельзя, нельзя, а ещё в таком тоне. Надо молодке место показа-а-ать!

Быстро пообедать – и снова на пост. Эх, и ничего-то мне не перепадает из скандалов и приключений, всё от этих узнаю, от «лавочниц». Пока до наблюдательных пунктов доползу на своих кривульках, а дебош уже и закончился. Мне только по обрывкам разговоров ловить, что да как случилось. Обидно! Даже Машка, что всегда ногами мучилась, и то каждую неделю, как к диссиденту с обыском, к своему толстяку-внуку приезжает. Потом, правда, на лавке отдыхает, а нечего, нечего в её возрасте шастать. Дома надо сидеть и новости по радио слушать.

Хм, а что это у нас такое загадочное в