Белладонна - Аделин Грейс

на брата.

– Все в порядке, Байрон. Хоть и не уверен, ангел она или сам дьявол, но я едва ли могу сосчитать, сколько раз эта девушка спасала моих детей. Кроме того, если она говорит правду, не похоже, что он до сих пор не знает.

– Знает что? – Сигна прижала пальцы к вискам. Казалась, что голова вот-вот взорвется, если она сейчас же не получит ответы. К счастью, братья Хоторны сжалились над ней.

– Марджори оставалась в Торн-Гров не из-за любви ко мне. – Хотя они находились одни в столовой, Элайджа говорил так тихо, что Сигне пришлось напрягать слух. – А ради своего ребенка.

Детали сложились воедино.

В глазах общества моя репутация рухнула. Марджори предупреждала Сигну быть осторожной с мужчинами. Она родила ребенка вне брака, и общество отвернулось от нее.

Блайт была почти копией Лилиан. Одинаковые выгоревшие на солнце волосы и деликатные черты лица. Но при обоих светловолосых родителях огненно-рыжие волосы Перси и его веснушчатая кожа всегда выбивались из общей картины. И как она раньше этого не заметила?

– Перси ваш с Марджори сын, – заключила Сигна, обхватив голову руками, – так ведь?

Элайджа не колебался.

– Мы держали это в секрете ради благополучия Марджори и Перси. Я только что обручился, когда она сама узнала, и понятия не имел, что она беременна, пока однажды Марджори не появилась на пороге с ребенком на руках. Семья отреклась от нее, и женщина осталась ни с чем. Ни денег, ни перспектив и никого, кто бы дважды взглянул на нее, узнав о внебрачном ребенке. Поэтому она попросила меня и Лилиан вырастить Перси как нашего сына, и я согласился. Разумеется, я согласился. Он мой сын, и я хотел, чтобы его ждал весь мир, а не жизнь на улице.

– И Лилиан это устроило?

– Лилиан всегда относилась к Перси как к собственному сыну и никак иначе, – заявил Байрон с поразительной убежденностью.

Элайджа кивнул.

– Мы безуспешно пытались завести ребенка уже некоторое время, и хотя я бы никогда не хотел пережить все заново и объяснять молодой жене, что у меня есть ребенок, о котором я и не подозревал, думаю, она видела в Перси божий дар. Она полюбила мальчика в ту же секунду, как только увидела.

Сигне показалось, словно он швырнул в нее совершенно новой деталью головоломки, и снова потерла виски, перебирая кусочки.

– А что насчет Марджори? – спросила она. – Она осталась довольна?

– Да, насколько это возможно, полагаю. – Элайджа помешивал чай, предаваясь воспоминаниям. – Я дал ей достойную работу, дом и возможность видеть, как растет ее сын. Но Перси не должен был знать правду о своем происхождении. Я хотел много дать ему, чего он не смог бы получить, если бы открылось, что он незаконнорожденный. А о Марджори и Лилиан сплетничали бы на каждом шагу.

– Его осмеяли бы не больше, чем сейчас, – нахмурившись, прервал Байрон. – Ты выставляешь на посмешище его и все семейство Хоторнов, разрушая будущее сына.

Никогда Сигна не видела такого грозного взгляда, который Элайджа бросил на брата.

– Я не пытаюсь сделать из сына посмешище; я пытаюсь его защитить. Так же, как и тебя, глупец. Годами мы полностью отдавались работе, пропуская сон, дни рождения, лишаясь воспоминаний. И ради чего? Я оставил свою жену умирать в одиночестве, чтобы титулованные особы могли проводить дни за картами и выпивкой? Чтобы содержать дом, который с каждым днем становится все тише? Мой сын заслуживает большего.

Ты не женат, Байрон, потому что, как и я прежде, слишком отдаешься работе, которая ничего не значит. Мне пришлось дорого заплатить за этот урок, брат. Я верил, что доктора помогут моей жене, поэтому продолжал день за днем проводить в клубе. А мог быть рядом, чтобы помочь ей. Мог бы облегчить ее состояние, и все же я выбрал работу. Не хочу, чтобы мой сын сделал такой же выбор. Он не унаследует «Грей», а я не продам его тебе, чтобы не проклясть до конца жизни. Пусть другая несчастная душа завладеет им. Мы сохраним процент от прибыли и ни в чем не будем нуждаться.

Сигна хотела, чтобы Перси оказался здесь и услышал слова отца. Надеялась, что он обрадовался бы, узнав, что Элайджа не подпускал его к семейному делу не из-за ненависти или недоверия. Что причина крылась в любви. Возможно, если бы Перси знал об этом, они смогли бы восстановить трещащие по швам отношения.

Но, судя по реакции Байрона, трудностей было гораздо больше.

– Ты не понимаешь, что станет с твоей репутацией? – спросил он. – Как только ты подпишешь бумаги, она превратится в прах.

– Тогда называй меня блаженным, – развеял опасения Элайджа. – У меня есть все, что нужно. А остальное лишь игра, в которую я больше не желаю играть.

Байрон апатично запустил пальцы в волосы и потянул за прядь.

– Ты, может, больше и не хочешь играть, но не должен навязывать нам свой выбор. Я достаточно зрелый человек, чтобы понимать, чего хочу, и это «Грей».

Они, без сомнения, могли бы спорить об этом до пены у рта. Сигна не слушала, погрузившись в воспоминания о нежности Марджори к Перси. Об обожании и любви в ее глазах, и как легко она уступала ему.

Она могла понять желание Марджори избавиться от Лилиан, как и отравление Блайт. Девушка едва ли вписывалась в представление Марджори об идеальной семье. Но почему заболел Перси?

Не хватало еще одной детали. Последнего кусочка, чтобы наконец решить головоломку.

Сигна. Холод так внезапно скользнул по коже, что она ахнула, хотя никто из братьев этого не заметил, слишком погрязнув в споре. Быстрее. Что-то с Перси.

Сигна тут же подскочила со стула и бросилась к двери. Хоторны внезапно умолкли, и Элайджа окликнул ее:

– Куда ты собралась?

– В комнату Перси! – крикнула в ответ она. Она не обернулась, но слышала, как ножки стульев зачертили по полу, и поняла, что Элайджа и Байрон спешат следом.

Глава 40

Когда Сигна ворвалась в комнату Перси, он стоял у окна с налившимися кровью глазами, вцепившись в подоконник. Настоящее чудо, что он вообще мог стоять, хотя Сигне показалось, что адреналин придавал ему силы.

Она обхватила себя руками, когда завывающий ветер ворвался через открытое окно. Ангел смерти молча устроился позади него, с любопытством наблюдая за происходящим.

– Перси? – позвал Байрон, задыхаясь от поспешного подъема по лестнице. Он опирался на трость, проклиная артрит в колене.

Перси обвел их невидящим взглядом, словно все они были призраками. Его лицо блестело от пота, кожа пожелтела и стала дряблой.

– Сынок, что такое? – спросил Элайджа. – Что случилось?

– На что, черт возьми, он смотрит? – воскликнул Байрон.