Пламя в тумане - Рене Ахдие

спросил Райдэн, его рука все еще лежала на рукояти катаны.

В этот момент Марико впервые почувствовала ненависть к своему жениху. И она знала, что это будет не последний раз.

– Потому что речь идет не только об одной жизни. Оставь остальных моих людей в покое. И тогда я тоже пойду с тобой, – тихо сказал Оками.

Нет!

Марико подавила желание закричать. Заорать в знак протеста.

Но Минамото Райдэн улыбнулся своей угрожающей улыбкой. И сделка была принята.

Рэн толкнул Марико к рядам солдат. Кэнсин шагнул ближе, и остаток пути Марико пробежала. Когда она пронеслась мимо Асано Цунэоки – настоящего сына Асано Наганори, – ее глаза на мгновение встретились с его. Те светились желтым и диким, когда он кивнул.

Этот взгляд был обещанием. Зверь будет за ее спиной. Охранять ее. Всегда.

Кэнсин обнял ее. Крепко сжал. Слезы продолжали безостановочно течь по лицу Марико.

Через плечо своего брата она увидела, как Райдэн толкнул Оками и тот упал на колени в грязь. Наблюдала, как императорские солдаты сковывают его запястья цепями. Марико плотно закрыла глаза, желая прогнать этот образ.

– Я отвезу тебя домой, – мягко сказал Кэнсин.

– Нет, – возразила Марико. – Для меня ничего не осталось дома. Отвези меня в Инако. – Ее взгляд, полный слез, впился в лицо ее жениха, заставляя его снова поднять руку на Оками. – Если мой господин Райдэн все еще захочет меня, я готова начать свою жизнь при императорском дворе.

– Ты уверена?

Слезы горели в ее глазах, когда она смотрела, как улыбающиеся, насмехающиеся императорские солдаты поднимают Оками на ноги.

– Я никогда ни в чем не была так уверена в своей жизни.

Конец

Это была необычная чайная церемония.

В необычном месте. В необычное время ночи. Но ведь ее император всегда был необычным человеком.

Ее Императорское Величество Ямото Гэнмэй, Императрица Ва, медленно направлялась к павильону любования луной, каждый ее шаг был путешествием. Напоминанием.

Ее нервы были натянуты до предела. Но она этого не показывала. Годы, проведенные в замке Хэйан, научили ее, что нельзя выставлять свои эмоции на всеобщее обозрение.

Император попросил ее присоединиться к нему за чаем сегодня вечером. Прошли годы с тех пор, как он предлагал ей заняться чем-то вместе. Годы с тех пор, как он просил разделить с ним что-нибудь под звездами. А павильон любования луной был одним из его любимых мест в середине теплого лета. На самом деле этот павильон был построен именно для нее. Для его шлюхи Канако.

Гэнмэй остановилась. Она залезла в рукав и достала крошечный стеклянный пузырек. Капнула каплю под язык и глубоко вдохнула, позволив настойке растечься по горлу. Охладить ее горящие нервы.

Она высоко подняла голову. И продолжила свой путь. Император попросил ее присоединиться к нему этой ночью. Это не было ошибкой.

Гэнмэй наконец дошла до павильона любования луной. Император уже был там. Сложив руки за спиной, он повернул голову к звездам. После того как она сняла свои лакированные дзори и поклонилась, взойдя по ступеням, он повернул голову к ней.

– Я рад, что ты здесь, – сказал он с улыбкой.

– Мой государь просил меня прийти.

– Ты могла отказаться.

– Я никогда и ни в чем вам не отказывала.

– Тем не менее сегодня ночью ты могла это сделать.

Гэнмэй опустила голову:

– Моя жизнь посвящена служению моему императору.

Император снова улыбнулся. Он кивнул ей на татами, стоящий перед железной жаровней для чая:

– Присоединишься ли ты ко мне за чаем?

Гэнмэй снова поклонилась:

– Только если мне будет позволено подать его.

Император с теплотой кивнул.

Шелк элегантного кимоно и носков таби Гэнмэй заскользил по циновкам, когда она опустилась на колени перед жаровней. С предельной осторожностью и аккуратностью она начала с того, что сложила кусок чистой оранжевой ткани втрое, а затем свернула его в аккуратный жгут. Используя одну сторону ткани, она сняла крышку с железной жаровни.

Император уселся на колени напротив нее. Выпрямился, черты его лица были почти мягкими.

Гэнмэй взяла бамбуковый ковш с длинной ручкой, чтобы начерпать дымящуюся воду в маленькую глазурованную фарфоровую чашу. Она ополоснула пиалу, затем другой стороной оранжевой ткани вытерла ее досуха, прежде чем аккуратно положить три крошечные ложки бледно-зеленого порошка маття[68] в фарфоровую чашу.

Бамбуковым венчиком и еще одной ложкой дымящейся воды Гэнмэй взбивала чай, пока тот не стал легким и пенистым. Каждое ее движение было точным. Спокойным. Искусным.

Такова была чайная церемония. Наполненная гармонией. Уважением. Чистотой. И умиротворением.

Она еще раз вытерла края, прежде чем поставить чашу перед императором. Прислуживая ему с почти нерешительной улыбкой.

Между ними было так много всего. Столько невысказанных чувств.

Император сделал большой глоток из чаши. Поставил ее обратно.

Гэнмэй ополоснула ее и повторила весь процесс, чтобы она тоже могла выпить из той же чаши. Разделить с ним эту церемонию гармонии и уважения.

– Я не был добр к тебе, – тихо сказал император, когда Гэнмэй допила свой чай.

Она ничего не сказала. Отказалась позволить надежде проникнуть в ее разум.

Надежда была ядом для ее мира.

– Я не хотел, чтобы все произошло таким образом. Но я хочу, чтобы в будущем это изменилось, – продолжил он.

– Прошу прощения, мой государь, но как может что-то измениться, пока… пока она все еще здесь? – спросила Гэнмэй, и ее слова были пропитаны ядом.

– Канако – моя императорская супруга. Она не покинет замок Хэйан. – Тон императора был тверд. – Но я действительно хочу наладить отношения между нами. Я действительно хочу создать мост между нашими мирами.

– Зачем?

– Потому что я смотрю на нашего сына и хочу, чтобы он был лучше нас, Гэнмэй. – Император вздохнул. – Я хочу, чтобы перед ним был лучший пример.

– Року уже лучше, чем мы.

– Я знаю, что могу быть лучше. Что мы можем быть лучше. – Император поднялся и направился к ступеням павильона любования луной. Он подождал Гэнмэй.

То, чего он никогда не делал раньше.

Каждое ее движение было полно настороженности, когда Гэнмэй присоединилась к нему. Они надели свои дзори и вместе пошли к краю пруда. Восковые подушечки лилий блестели под призрачной полной луной. Лягушки и цикады пели вместе нестройным хором.

Император прочистил горло:

– Между нами ненависть.

– Так и есть, – согласилась Гэнмэй.

– Неужели ты не согласишься стать выше нашей ненависти? Ради нашего сына?

Гэнмэй повернулась к нему. Заглянула своему императору в глаза.

Он кашлянул, когда встретился с ней взглядом. Его лицо покраснело.

Было время, когда она отдала бы все, чтобы