Клуб Ракалий - Джонатан Коу

И все-таки его подношение тронуло Сисили, в этом Бенжамен не сомневался. Подвигаясь мало-помалу к такому, допускающему отнюдь не одно толкование, выводу, он не видел в лице Сисили ни тени замешательства, музыку она слушала с неослабным вниманием. Слегка приоткрыв губы, она даже покачивалась еле приметно в такт. И когда Бенжамен взволнованно замер, когда наступил ключевой момент с его долгожданным эффектом — единственное, как полагал Бенжамен, место, по-настоящему интересное в смысле гармонии, — именно тогда Сисили повернулась к нему и под заключительные аккорды спросила:

— О, а это что?

— Смена тональности, — гордясь собой, пояснил Бенжамен. — Переход от соль минор к ре. Просто его в этом месте не ждешь.

— Нет, там был какой-то шум. На втором плане.

— Шум?

— Как будто кошка мяукнула.

Музыка смолкла. Бенжамен выключил магнитофон.

— А, это кот. Его зовут Желудем. Это он в комнату просился, туда, где я делал запись.

— Я и не знала, что у тебя есть кот. А какой он породы?

— Это не наш. Живет у дедушки с бабушкой. Сисили сказала, что музыка ей очень понравилась, сказала, как она тронута, и Бенжамен видел, что говорит она искренне. И все-таки он испытывал разочарование. Не стоило показывать ей это. Он совершил ошибку.

— Я, пожалуй, отнесу его назад, дяде Глину, — сказала Сисили, беря с кровати магнитофон. — Да, кстати, — она приостановилась у двери, — сегодня вечером он приглашает нас с тобой в паб. Я здесь уже четыре недели, и он ни разу меня не позвал, а стоило появиться тебе, как он пожелал отправиться туда с нами обоими. Просто поразительно: по-моему, ты ему и вправду понравился.

* * *

Мысль о поездке в паб встревожила Бенжамена. Что, если они отправятся в одно из тех заведений, в которые заглядывают и члены его семьи, — в Аберсох или Ллангедан? Выяснилось, впрочем, что волновался он понапрасну. Глин остался неколебимым в своем желании держаться подальше от отпускников, и путь, им выбранный, вылился в приятную двадцатиминутную поездку к одному из самых отдаленных и редко посещаемых уголков полуострова. Они проехали через Абердарон, где все еще жил, служа приходским священником, поэт Р. С. Томас («Великий человек, очень великий», — проинформировал своих спутников Глин), потом, где-то над Учминиддом, плавно повернули к холмам. В нескольких сотнях ярдов от побережья возвышался скалистый Инис-Енлли, остров Бардси, на котором стоял некогда монастырь, легендарное место паломничества.

Дом, к которому привез их Глин, на паб не походил совершенно. А походил он на выбеленное известью фермерское жилище под соломенной крышей. Пятерка овец пощипывала у двери тощую травку, машин поблизости не наблюдалось, как не наблюдалось и вывески, зазывавшей людей вовнутрь. Бара в доме также не обнаружилось — лишь пара столов да огромная дубовая бочка у каменной стены; клиенты — если это верное слово — просто нацеживали себе из бочки красноватого, еще не перебродившего пенистого пива. При этом никакие деньги из рук в руки вроде бы не переходили.

За одним из столиков уже сидело трое мужчин. Увидев Глина, они встали. Последовали, и во множестве, хлопки по спинам, рукопожатия и валлийские приветствия. Мужчины поприветствовали и Бена с Сисили («Добрый вечер»), однако дали им также понять — не напрямую, но твердо, — что сесть обоим лучше наособицу, за другой столик. Вскоре стало ясно, что такое распределение мест более чем разумно. За столом четверки друзей начала набирать ход замысловатая игра в криббидж, перемежавшаяся долгими разговорами, порой громогласными, порой ведомыми вполголоса и серьезно, при этом собеседники время от времени мерили непрошеных английских гостей критическими взглядами.

— Я этих людей уже видела, — сказала Сисили, отважно хлебнув пива и сморщась от густой его терпкости. — Они иногда заходят к нам — обычно после того, как тетя ложится спать.

— О чем они разговаривают?

— Думаю, о политике. Все они ярые националисты.

Бена это шокировало. О валлийских националистах он знал из выпусков новостей. Они поджигали коттеджи, в которые люди приезжали сюда на летние отпуска.

— Так твой дядя националист?

— Разумеется. Он то и дело высказывается на этот счет в английских газетах, наживая кучу неприятностей. Он и ИРА одобряет.

Тут уж Бенжамен и вовсе вытаращил глаза. Годы и годы, с самого взрыва бомбы в том пабе, а может, и до него, он не слышал об ИРА ни от родных, ни от друзей, ни от школьных учителей, ни от телевизионных политиков — ничего, кроме слов поношения и презрения. Тех, кто состоял в этой организации, какими только кличками не награждали — от детоубийц до безумцев и психопатов. Ему и в голову никогда не приходило, что на них можно смотреть как-то иначе. Глин мог вести себя устрашающе, однако он приходился Сисили дядей, и она явно любила его, и потому Бенжамен не мог сомневаться в том, что человек он по сути своей достойный. И вот вам. Оказывается, он принимает сторону ИРА! Сторону тех, кто убил Малкольма, кто причинил Лоис ужасные страдания. Как же это возможно? Или мир еще даже более сложен, чем ему представлялось, и у каждого аргумента имеется своя оборотная сторона? И как тогда людям наподобие Дуга удается — в таком-то мире — сохранять твердость и с такой уверенностью держаться за свои четко очерченные политические убеждения?

— ИРА причинила моей сестре столько страданий, — сказал он. То была простая констатация факта, придумать что-либо лучшее он не смог.

— Как она, Бен? Он вздохнул.

— Да не так уж и плохо. В последние дни даже повеселела. Мама с папой надеются, что в ближайшие два-три года она сможет вернуться в шестой класс, сдать экзамены повышенного уровня, а там, может быть, и об университете подумать.

— Столько времени уже прошло, правда? Почти четыре года.

— Ну ты же понимаешь, временами ей становилось хуже. С ней и сейчас надо обходиться очень осторожно. Всего несколько дней назад Пол снова ее расстроил.

— А что произошло?

— Да поставили мы под вечер стол рядом с прицепом, решили полакомиться сосисками. Папа поджарил их на барбекю. И тут — помнишь ту жуткую драку, о которой я тебе рассказывал, между Калпеппером и Стивом, — ну вот, Пол начал меня о ней расспрашивать. И расспрашивал, и расспрашивал. Причины драки или еще что его не интересовали, ему просто требовались кровавые подробности. «Так он ему нос сломал? И много натекло крови? А трещины в черепе не было?» — в таком вот роде. А Лоис и слышать-то эти разговоры не может. Слишком они напоминают ей о том, как… как, наверное, выглядел Малкольм. Она начала кричать на Пола: «Перестань! Перестань! Перестань!» — а потом запустила в него сосиской, ушла в прицеп и часа два проплакала. На следующий день она все утро пролежала в постели, а мы отправились в Пулхели за покупками — все, кроме папы, он остался присматривать за ней. И где-то около полудня она просто встала, оделась и сказала, что хочет пойти погулять. И пропала до самого вечера. Конечно, все мы места себе не находили от беспокойства, хоть я и не сомневался, что в конце концов она возвратится. Она и возвратилась. Но только говорила потом, что ничего не помнит, не может сказать, где была, вообще ничего.

Сисили сжала его ладонь. И это был не просто утешительный жест.

— Мне так жаль, Бенжамен. Бедная Лоис.

Он отошел, чтобы наполнить их стаканы, а вернувшись, попросил Сисили рассказать о матери. Валлийское происхождение ее было для Бенжамена новостью.

— Вообще-то ее отношение к этим делам с чувствами дяди Глина и рядом не лежало. Все мужья мамы были из разных стран, по-моему, ей просто нравится думать, что у нее вообще нет национальности. Во всяком случае, сейчас она в Нью-Йорке и только об Америке и говорит. — Сисили понизила голос. — На самом деле, Бен, валлийские пристрастия дяди немного преувеличены. Глин с мамой родились в Аберистуите, но еще малыми детьми попали в Ливерпуль и большую часть жизни провели в Англии. Дядя снова заинтересовался Уэльсом, лишь прослышав о своем нынешнем доме, узнав, что может получить его за гроши и зажить сельским джентльменом. А тетя — вся ее семья родом из Танбридж-Уэлса. Разумеется, это не означает, будто он говорит не то, что думает. Просто не стоит слишком уж пугаться, слушая его, вот и все.

Бенжамену вдруг показалось, что Сисили выглядит усталой, довольно скоро заметил это и дядя Глин. Он попрощался с друзьями, похоже обосновавшимися здесь на всю ночь, и повез Бенжамена и Сисили обратно в «Плас-Кадлан». Бенжамен сидел впереди, рядом с ним.

— Ну что, англичанин, как тебе понравился вкус настоящего валлийского пива? В туристских пабах или на вашей стоянке (следующее слово выплеснулось из его гортани, точно комок слизи) прицепов такого не получишь.

— Не называй его «англичанином», — сказала Сисили, — ужасно грубо звучит.