Ложь во спасение - Ольга Егорова

– Это Пабло Гавальда, – объясняю кошке. – Испанский певец. Сегодня он проведет со мной ночь. Не бойся. Он не ест кошек.

– Привет, кошка. Я правда не ем кошек, – подтверждаешь ты, не слишком уверенно усаживаясь в кресле.

Оставляю вас в обществе друг друга, удаляюсь в ванную комнату. Движения привычные и нетерпеливые. Полностью поглощенная своими манипуляциями, не замечаю, как открывается дверь. Делаю последний вдох и вижу тебя на пороге. Невозмутимо спрашиваю:

– Присоединишься?

Секунду подумав, ты отрицательно мотаешь головой. Правильный. С ума сойти можно. Мне не впервой чувствовать себя в роли плохой девчонки. Эта роль мне даже нравится, она мне по душе.

– Так вот почему ты такая, – слышу твой голос.

– Такая – это какая? – Разглядываю в зеркале свое отражение. Спутанные ветром белокурые волосы, круглые глаза и родинка на щеке. Ничего особенного. Или, может, я просто привыкла к себе?

– Как будто не по земле, а по облакам ходишь. Как будто живешь на облаке.

– Может быть, – соглашаюсь я. Сейчас мне так хорошо, что я готова согласиться со всем на свете. – Может быть, и на облаке.

Остатки белого порошка отправляются обратно в потайной кармашек белой сумочки, я строю тебе рожицу в зеркале, хватаю за руку и снова тяну за собой в комнату. Запах цветов на столе – пряный и резкий, от него начинает кружиться голова. Открываю настежь окно, включаю проигрыватель, ставлю диск наугад. Слышу первые аккорды – Лучано Паваротти. Совсем не плохо, пора бы уже и отдохнуть от печальных испанских баллад. Достаю из бара бутылку белого французского вина и отправляю тебя на кухню за штопором. Выслушав подробные инструкции о его местонахождении, ты, на секунду замешкавшись, делаешь шаг навстречу. Подходишь ближе, совсем близко – я вижу твои глаза, которые сейчас столкнутся с моими, – наклоняешься и целуешь меня в родинку на щеке.

Мне приятно. Стайка мурашек сбегает вниз по позвоночнику.

Мы оба еще не знаем, что все закончится слишком быстро.

– Иди уже, Женька, – легонько подталкиваю тебя в плечо. – Иди, я умираю от жажды.

Ты уходишь, а я усаживаюсь на подоконнике. За спиной – чернота неба, усыпанного звездами, холодный ветер продувает насквозь. Запрокидываю назад голову – звезды кружатся перед глазами, как в калейдоскопе. Желтые, белые, голубые, разноцветные звезды танцуют на небе причудливым хороводом, маня за собой. Крошечное облако на небе – пушистое, уютное и мягкое, мне хочется потрогать его руками.

Протягиваю руку, облако совсем близко. Дотянуться до него – пара пустяков. Нас разделяют лишь жалкие несколько сантиметров. Звезды светят в глаза, приходится зажмуриться, чтобы не ослепнуть. Небо светлеет, становится вдруг белым, как снег, и я неожиданно понимаю, что лечу.

Я лечу. Я парю в облаках под аккомпанемент лучшего в мире итальянского тенора, и мне совсем не страшно. Эти несколько секунд полета – лучшее, что можно испытать в жизни. Жаль только, что встреча с землей неизбежна.

А ведь кто-то, наверное, решит, что я просто вывалилась из окна.

– Ну, и где же твоя гитара, Пабло Гавальда? – спросила она, не двигаясь с места.

Ее низкий голос, родинка на щеке, растрепанные ветром белокурые волосы и пронзительно-синие глаза – все было знакомым. Все, особенно голос – казалось, что он слышал его только вчера, как будто и не было этих долгих лет, которые пролегли между ее смертью и его жизнью.

От страха у него, казалось, зашевелились волосы на голове.

– Я больше не играю… на гитаре, – выдавил он, с трудом переводя дыхание. Это было странно – разговаривать с человеком, который давным-давно умер. Странно и страшно. И тем не менее они разговаривали. – Не играю с тех пор, как ты…

– С тех пор, как ты… – Перебив его, она сделала сильное ударение на слове «ты». – Как ты столкнул меня с пятого этажа. Ты это хотел сказать?

– Я тебя… не сталкивал. – Собственный голос прозвучал жалко и неубедительно. До такой степени неубедительно и жалко, что на секунду Евгений вдруг усомнился: а правду ли он говорит? Что, если все эти годы он только внушал себе, что не виноват в ее смерти, что не смог спасти ее потому, что не успел, а совсем не потому, что не захотел} Внушал долго и настойчиво и наконец поверил в собственную невиновность? Что, если…

– Не сталкивал, – повторил он упрямо.

Она молчала и смотрела на него невероятно синими своими глазами, ожидая, видимо, продолжения.

Он помнил этот вечер. Несмотря на то что прошло целых восемь лет, до мельчайших подробностей помнил небо, усыпанное мелкой крошкой звезд, теплый ветер, налетавший порывами и уносивший в небо головные уборы. Тогда тоже была осень, и в воздухе пахло сыростью и прелыми листьями. Нахохлившиеся от холода воробьи так же сидели на голых ветках сонных деревьев, а на асфальте не успевали от дождя до дождя просыхать лужи. И еще очень хорошо помнил цветы на столе в ее комнате. Белые цветы с крупными, причудливой формы бутонами, источающие терпко-сладкий запах, от которого начинала кружиться голова. Этот запах до сих пор иногда чудился ему, преследовал по вечерам в магазинах, в салонах чужих машин, в парикмахерской. Именно из-за боязни снова ощутить его Евгений восемь лет назад начал потихоньку выбрасывать в мусорный контейнер пузырьки с туалетной водой и лосьонами после бритья, которые периодически дарили ему коллеги по работе и случайные женщины. Выбрасывать, даже не открыв крышки и не успев ощутить аромата. Он боялся, что аромат окажется похожим на тот, что стал для него ароматом смерти.

Случайной, глупой и нелепой смерти, случившейся у него на глазах.

Сейчас этот запах витал в воздухе, вытесняя кислород, и с каждой секундой дышать становилось все труднее.

– Цветы, – зачем-то проговорил он вслух. – Там, на столе в твоей комнате, были цветы.

Легкий холодок пробежал по мокрой от выступившего пота спине. Шевельнулся, словно от ветра, уголок белой скатерти, покрывающей стол. В абсолютно замкнутое пространство наполненной страхом тишины внезапно ворвались звуки – далекий сигнал автомобиля, детские голоса и отчаянное мяуканье кошки. Евгений вдруг понял, что за спиной у него открыто окно.