Дочь леди Чаттерли - Дэвид Лоуренс

— Я надену темные очки и вуалетку.

Он опять немного подумал.

— Ну что ж, — сказал он, — хочешь, как всегда, себя побаловать.

— Но разве тебе от этого будет плохо?

— Не будет, конечно, — сказал он нахмурившись. — Куй железо, пока горячо, как говорится.

— А знаешь, что я еще придумала? — вдруг выпалила она. — Меня осенило сию минуту. Ты возведен в рыцарское достоинство. И теперь ты «Рыцарь пламенеющего пестика».[22]

— Ха! Ну а ты? Леди пламенеющей ступки.

— Вот здорово! — воскликнула она.

— Выходит, Джон Томас теперь сэр Джон. Под стать своей леди Джейн.

— Ура! Джон Томас посвящен в рыцари. Я вся в цветах, и сэра Джона тоже надо осыпать цветами!

И Конни воткнула две розовые смолевки в облако золотистых волос внизу его живота.

— Вот! — сказала она. — Очаровательно. Просто очаровательно, сэр Джон. Будешь помнить свою леди Джейн.

Затем украсила незабудками темные волосы над сосками и поцеловала его соски.

— Ишь, сделала из меня алтарь, — рассмеялся он, и цветы с его груди так и посыпались.

— Подожди, — сказал он и пошел открыть дверь. Флосси, лежавшая на пороге, поднялась и посмотрела на него.

— Лежи, лежи, это я! — сказал он.

Дождь перестал. Всюду был разлит влажный, тяжелый, полный весенних ароматов покой. Заметно вечерело.

Он вышел и двинулся в сторону, противоположную верховой тропе. Конни провожала взглядом его тонкую белую фигуру, и он показался ей призраком, привидением, уходящим от нее, готовым раствориться в воздухе.

Вот его фигуру поглотил лес, и сердце у нее екнуло. Она стояла в двери сторожки, завернувшись в одеяло, вглядываясь во влажную, неподвижную тишину.

А он уже возвращался легкой пружинистой походкой. Она немного побаивалась его, он представлялся ей неким мифическим существом. Подойдя ближе, он взглянул ей прямо в глаза, но она еще не умела читать его взгляд.

Чего только он не набрал в лесу: водосбор, смолевки, пучок свежескошенной травы, еще нераспустившуюся жимолость, дубовую ветку в нежных листочках. Веткой он убрал ей грудь, в волосы воткнул несколько колокольчиков, в пупок розовую смолевку, а темный треугольник под животом украсил незабудками и ясменником.

— Царица во всей своей славе! — рассмеялся он. — Леди Джейн празднует свадьбу с Джоном Томасом.

И принялся украшать себя. Обвил вьюнком свою мышцу, сунул в пупок колокольчик гиацинта. Конни, затаив дыхание, следила за его странной игрой. Но потом и сама включилась в нее, воткнула ему в усы смолевку, и она смешно закачалась под носом.

— Джон Томас женится на леди Джейн, — сказал он. — А Оливер с Констанцией пусть делают что хотят. Может, все-таки…

Он сделал торжественный жест и вдруг чихнул, стряхнув цветы из-под носа и из пупка. И снова чихнул.

— Может, что? — спросила Конни.

— Что? — он удивленно взглянул на нее.

— Может — что? Ну, говори же, что? Что ты хотел сказать?

— А что я хотел сказать?

Он начисто забыл конец оборванной фразы. И это осталось для Конни одним из самых больших разочарований в жизни.

Над деревьями вспыхнул последний солнечный луч.

— Солнце! — сказал он. — Помнишь, когда ты пришла? Время, ваша милость, время! Что без крыльев, а летит — не догонишь? Неуловимое время!

Он потянулся за своей рубашкой.

— Скажи до свидания Джону Томасу.

Он в крепких путах вьюнков. Сейчас его вряд ли назовешь: «Рыцарь пламенеющего пестика».

И он стал натягивать через голову фланелевую рубашку.

— Самый опасный миг для мужчины, — сказал он, высунув из ворота голову, — когда он натягивает рубашку. Это все равно, что лезть головой в мешок. Вот почему я люблю американские рубашки. Их надеваешь как пиджак.

Конни все стояла и смотрела на него. Затем он натянул короткие кальсоны и застегнул на животе.

— Поглядите на Джейн! — воскликнул он. — Осыпана цветами! А кто будет осыпать ее цветами через год? Я или кто другой? «Прощай, мой колокольчик, и помни обо мне!» Терпеть не могу эту песню. Напоминает мне начало войны.

Он сел и стал натягивать носки. Конни все еще не двигалась места. Он положил ладонь ей на бедро.

— Милая маленькая леди Джейн! — сказал он. — Может, в Венеции ты встретишь мужчину, который украсит тебя жасмином и гранатовым цветом! Бедная маленькая леди Джейн.

— Не говори глупости, — сказала Конни. — Ты говоришь это, чтобы сделать мне больно.

Он опустил голову. Потом сказал на своем диалекте:

— Может, и так… Ну да ладно. Сказано и забыто. А ты давай одевайся и ступай в свои хоромы, богатые да просторные. Вышел срок сэру Джону и маленькой Джейн. Надевайте свой пеньюар, леди Чаттерли! А то ведь поди без пеньюара-то в одних цветочках не сразу и признают. Вот я сейчас возьму и раздену тебя, бесхвостая трясогузка.

Он вынул колокольчики из влажных еще волос, поцеловал их, убрал ветки с грудей и поцеловал груди. Незабудок, однако, не тронул.

— Пусть они тут и останутся. Вот ты и опять голая, ласонька моя, леди Джейн. А теперь одевайся, тебе пора поспешать отсюда. Не то леди Чаттерли опоздает к ужину. И будет ей, моей голубушке, хорошая взбучка.

Конни всегда терялась, когда он переходил на свой диалект. Она молча оделась и заспешила домой, чувствуя, что провинилась.

Он пошел проводить ее до верховой тропы. По дороге заглянул к фазанятам: вид у них был довольный, точно никакой грозы не было. Свернули на тропу и нос к носу столкнулись с побледневшей, испуганной миссис Болтон.

— О, ваша милость, — запричитала она, — мы думали, с вами что приключилось.

— Что со мной могло приключиться?

Миссис Болтон посмотрела в лицо мужчины и не узнала его, такой любовью оно светилось. Глаза чуть насмешливо улыбались, впрочем, он всегда смеялся в неловкую минуту, но была в них и явная приветливость.

— Добрый вечер, миссис Болтон! Я больше не нужен вашей милости? Позвольте мне откланяться. До свидания, ваша милость. До свидания, миссис Болтон!

Егерь козырнул и пошел обратно.

ГЛАВА XVI

Дома Конни ожидала пытка перекрестного допроса.

Клиффорд выехал из дому часов в пять, вернулся перед самой грозой. Ее милости дома не было. И никто не знал, куда она делась. Миссис Болтон предположила, что она вышла прогуляться в лес. В лес? В такую грозу? Клиффорд взвинтил себя почти до нервического припадка. Вздрагивал при каждой вспышке молнии и белел как полотно от каждого раската грома. Он глядел в окно на потоки проливного дождя с таким ужасом, будто пришел конец света. Нервы у него расходились все сильнее.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});