Доминум - Полина Граф

себе. В ушах нарастало жужжание, словно тысячи насекомых сгрудились в комнате. Я листал и листал, шум усиливался. Мои спутники не беспокоили меня, лишь Стеф с тихими причитаниями накладывал на всех манипуляции. Внезапно из кучи выпала зарисовка молодой девушки в форме адъюта. Лицо ее казалось таким знакомым, что я с минуту всматривался в лист.

Хлопнула входная дверь, и я немедленно сорвался с места.

– Мама!

Она обернулась и первые секунды хмурилась, видно пытаясь вспомнить, где же видела меня раньше. Я не стал ждать и крепко обнял ее. Как же мне этого не хватало.

– Светлые звезды, я так скучал.

– Ты стал часто заходить, – усмехнулась она, обняв меня в ответ. – Макс, у тебя все в порядке?

– Да! – заверил я. – Скоро все закончится, и тогда все для всех навсегда будет в порядке.

Я не видел ее лица, но ощутил, как она напряглась.

– Что-то случилось?

Отстранившись, я кивнул.

– Да. Из-за этого мы и здесь.

Тут она заметила остальных: Сара и Фри стояли чуть поодаль, а Стеф сидел в кресле с самым мрачным видом.

– Сказал бы раньше, что нагрянете такой толпой, я бы что-нибудь приготовила, – сказала мама.

– Было не до того, – ответил я, провожая ее к дивану. – Да и мы не для посиделок. Вообще, скоро я снова уйду, но перед этим хочу, чтобы ты ответила на мои вопросы…

Тут она с любовью провела ладонью по моей щеке, давая увидеть свое пшеничное поле и рубиновое дерево с широкой раскидистой кроной. Одна из самых прекрасных душ, что я видел в своей жизни.

– Ты так быстро вырос, – с мягкой улыбкой произнесла мама и обернулась к остальным. – А был таким хорошим мальчиком, можете себе представить?

– Слишком ярко представляю, – буркнул Стеф.

– Мама… – позвал я, но она уже отошла к шкафу. Каждое ее движение было быстрым, бойким, так и пылающим жизнью. Морок заставлял ее многое игнорировать, и потому вела она себя странно.

Мама показала на фотографию, стоящую рядом с книгами. Там был запечатлен я где-то лет в десять – улыбающийся, с подбитым глазом и заклеенным пластырем подбородком.

– Макс так хорошо учился – все тянул, учителя его хвалили. Много читал, выигрывал в соревнованиях по стрельбе. Только вот в детстве постоянно дрался. Я все спрашивала, ради чего: пришлось защитить кого-то или кто-то тебя обижал, – но ты отвечал, что тебе просто хотелось. Я не знала, что и думать. Хорошо, что это прошло…

– Расскажи об отце, – не вытерпел я.

Просьба сбила маму с толку.

– Зачем? Тебе и так все известно.

– Так нужно. Все, что знаешь. Прошу тебя.

Она отвела глаза и перевела дух, пытаясь собраться с мыслями. Тема была для нее неприятной.

– Что ж, когда он оставил нас…

– Нет, раньше. Расскажи, что было до этого. Каким он был для тебя? Что говорил о работе?

Мама задумалась сильнее.

– Каким был… Пожалуй… потерянным. Понимаешь, эта работа так на него давила, что он никогда не мог найти себе места. Вечно беспокоился о чем-то. Казалось, что он не от мира сего. Не понимал самых простых вещей, но видел смысл в трудном и необъяснимом.

– Ну как не стать невротиком, когда столько времени проводишь на заданиях с монстрами, которые хотят тебя сожрать, – пробурчал Стефан.

Фри пнула его по голени, чтоб вразумить.

– Но он волновался о нас с тобой. – На лице мамы возникла осторожная улыбка. – До ухода он правда любил нас. Любил тебя.

– Хоть и бывал с нами редко.

– Знал бы ты, как отец носился с тобой, когда ты был маленьким. Он считал, что детские книжки не помогут ребенку в развитии, и, хоть я ему не раз за это выговаривала, он читал тебе на ночь учебники по точным наукам. – Она скорчила утомленную гримасу. – Собственно, благодаря его стараниям твоим первым словом было не «мама», а «вакуум».

Стеф прыснул.

– Что еще можешь рассказать? – настаивал я.

– Ну, когда я впервые увидела твоего отца, он совершенно мне не понравился. Какой-то оборванец, весь в грязи. Как сейчас помню. Но прошло время, мы узнали друг друга получше, поженились, потом родился ты.

Я показал ей подвеску со звездой.

– Ты когда-нибудь видела это у него?

– Не думаю, но могла забыть.

– И ты никогда не замечала за отцом ничего странного? Он не приносил стекла с символами? Оружие, помимо лука?

– Оружие? – с усмешкой переспросила она. – Нет, ничего такого, ну, кроме антикварного.

– А что произошло перед его уходом? Он не был взволнован или опечален?

– Нет. Все было как обычно. А потом он взял и бросил нас.

В груди кольнуло.

– Без объяснений, без ответа, – продолжала она. – Это было ужаснее всего – не знать, почему так произошло. А еще ты заболел! Сразу после его ухода. Такой тяжелый выдался год. Все деньги ушли на твое лечение, ты просто не покидал больницы, и никто не мог сказать, что с тобой.

– Да, это моя вина в том, что потом средств у нас было не ахти…

– Вовсе нет, ты ни в чем не виноват! Сколько раз мне об этом говорить? Но год правда был трудный. И ведь прежде все было хорошо. Твой отец старался уделять нам каждую свободную минуту. Мне постоянно хотелось как-то помочь, поддержать его. Он нуждался в этом больше кого бы то ни было, хоть никогда не говорил об этом вслух. Словно видел и знал гораздо больше, чем мог вынести. Потому он так боялся потерять сначала меня, а потом и тебя. Это даже иронично, ведь поначалу он был наотрез против детей.

– Что? – удивился я. Морок слишком сильно развязал ей язык.

– Да, – кивнула мама, подойдя ближе. – Но, знаешь, когда ты родился, был сильный снегопад, все движение на дорогах встало, и он бежал в больницу от самой работы. И, впервые взяв тебя на руки, твой отец долго молчал, все разглядывал, точно не мог поверить, что ты перед ним. А затем он пообещал, что сделает этот мир светлее для тебя. Для тебя одного, представляешь? И имя тоже подобрал он. Я хотела простую форму – Макс, в честь твоего покойного деда, но твой отец заявил, что, раз мы с ним заранее верим, что тебе предстоит прожить хорошую, полную жизнь и делать все на пределе своих возможностей, то пускай даже имя на это намекает. Максимус.

Она лишь сильнее помрачнела от воспоминаний, но улыбка не сходила с ее лица. Мама взяла меня за руки. Ветер в ее душе усилился, рубиновое дерево оглушительно скрипело. Я увидел то, о чем она говорила: отец даже не снял куртку адъюта, так