Зарубежный криминальынй роман. М. Спиллейн, В. Каннинг - Микки Спиллейн

Барди пользовался ею, как пользовался женой, Марией, Кадимом… и многими другими. Барди, Лонго, Скорпион… имена менялись, неизменной оставалась лишь привязанность к нему Доротеи, и когда он улыбался ей, она понимала, что принадлежит ему всецело.

«Интересно, — вдруг подумала она, — сумею ли я когда-нибудь восстать против него? Ведь рано или поздно он бросит меня, и я получу свободу… поступить как Мария — она смирилась с тем, что ее втоптали в грязь, или как жена — та восстала, и ее жизнь загубили.

Не снимая очков, Доротея улыбнулась ему в ответ, и он не спеша поднял стакан, отсалютовав им ей; и все же, несмотря на страстное желание отдаться ему, она сознавала: Барди не любит ее. Скоро он допьет виски и, погасив свет, ляжет рядом… Лишь в темноте приходил он к ней, и его нежность и страсть заставляли ее забыть обо всем, кроме желания быть с ним.

Он тихо сказал:

— Скоро ты вычеркнешь Эрнста из памяти. Ведь о других ты забыла уже давно.

— Да. — Она кивнула. — Верно.

Он встал и медленно подошел к занавешенному окну, произнес:

— С Конвеем мы сплоховали. Лодель не должен был терять самообладания. А Марии следовало поверить байке Конвея о бензине и не задерживать его. Став у Конвея поперек дороги, мы засветили себя. Надо было просто не обращать на него внимания — пусть бы бился головой в глухие стены.

— Ты веришь, что его послала миссис Пиннок?

— Нет. Впрочем, теперь он опасен для нас независимо от того, на кого работает. — Он повернулся к Доротее, на губах его играла прежняя улыбка. — Лаборд все еще хранит у себя записи об Элзи?

— Нет.

— А о Кадиме? Разве данных о нем у Лаборда в тетради нет?

— Есть.

Улыбка мгновенно исчезла с лица Барди, он резко произнес:

— Завтра же прикажи этому глупцу уничтожить их. А где сам Кадим?

— В Каннах. В эти выходные начнутся его гастроли в Аннеси. Сообщить ему, что Конвей, возможно, станет его разыскивать?

— Да. И добавь, что я приеду к нему в Аннеси. А еще нужно предупредить о Конвее всех Бьянери. Я хочу знать о каждом его шаге. — Он осушил стакан и, поставив его на столик, сел на край кровати, положил руку Доротее на бедро. Она даже глаза прикрыла — от одного его прикосновения тело ее словно воспламенилось.

— Помнишь, как мы познакомились? — Барди переменил интонацию, что означало — деловой разговор окончен.

— Да, помню, — отозвалась она.

Это случилось в Гамбурге. Она работала расчетчицей в отеле, где Барди остановился с женой. Доротею он из-за какого-то несоответствия в счете пригласил прямо в номер — жена ушла за покупками. Происшедшее там напоминало сон. Доротея, застенчивая, с лицом страшным как смертный грех, на которое никогда не заглядывались мужчины, вдруг ощутила, как Барди взял ее за локти и внезапно грубо бросил на кровать, приручив таким образом навсегда. А теперь, лежа в постели, полная воспоминаний, она видела, как он снял халат, протянул руку и снял с нее очки. Она закрыла глаза, услышала щелчок выключателя и вдруг почувствовала, как Барди прижался к ней, ощутила все его твердое мужское тело, которое входит в ее мягкое, женское. Страсть Барди заглушила все ее муки, только едва слышный голос в глубине сознания несмело молил о свободе.

В понедельник Джордж и Николя решили на денек съездить из Парижа в Орлеан. Номер в парижской гостинице они за собой оставили. Перед отъездом Джордж позвонил Берни, а потом Сайнату. После гибели Эрнста напрямую к Скорпиону можно было подобраться только через Доротею Гюнтэм и Лаборда. Однако Джордж понимал: от них ему ничего не добиться, а помня о трагической судьбе Фрагонара, он тем более не спешил появляться у них на глазах. Ясно было, что за спиной этих двоих стоит Скорпион, однако выйти на него благоразумнее было бы через Рикардо Кадима, гастроли которого начинались в Аннеси лишь в субботу. Так у Джорджа и Николя появилось несколько свободных дней.

Но Константайну не терпелось действовать. Потому, вспомнив, как Берни говорил, что мадам Аболер уехала из Швейцарии и обосновалась в одном из французских замков, он взял у министра ее адрес. Ведь любые сведения о прошлом могли помочь в поисках Скорпиона.

Сайнату Джордж представил полный отчет о происшедшем и напрямую спросил, на какую сумму можно рассчитывать, если сведения придется покупать. Он помнил о корыстолюбии Эрнста и не желал в будущем попадать впросак.

— Я оплачу любые расходы, которые вы посчитаете разумными, — ответил Сайнат.

Мадам Аболер жила в замке под Орлеаном у деревеньки Боженси, что на Луаре. Джордж и Николя приехали туда в начале третьего пополудни. Это было крытое голубой черепицей здание с многочисленными башнями. Прекрасный заливной луг, окруженный вязами и липами, тянулся перед ним до самой Луары.

Дорогу в поместье перегораживали огромные ворота кованого железа. Джордж вышел из машины и постучал в дверь небольшой сторожки. Показался пожилой небритый мужчина в рубашке, зеленом переднике грубого сукна и черном берете.

Джордж назвался подлинным именем и сказал, что желал бы повидаться с мадам Аболер, если она дома. Едва он собрался попросить привратника передать хозяйке, что он, Константайн, — друг Берии, как мужчина произнес:

— Так это вы и есть месье Константайн? Мадам ждет вас. — И с этими словами он шагнул в сторожку, снял телефонную трубку, нажал кнопку, после чего огромные ворота медленно распахнулись. Мужчина жестом пригласил Джорджа проезжать.

— Видимо, Берии известил мадам Аболер о нашем приезде, — не удивился Джордж, садясь в машину. — Интересно, много ли он ей рассказал?

Ответ они получили уже через несколько минут от самой хозяйки замка. По огромному коридору их провели в оранжерею с высоким потолком, выходящую к реке и лугам. Размерами она не уступала теплицам лондонского ботанического сада «Кьюгарденз». Этот зеленый влажный мир населяли самые разнообразные экзотические растения, которыми, будь у него время, Джордж мог бы весьма долго любоваться. Посреди оранжереи располагался бассейн, заросший лилиями и другими водяными цветами, под покровом которых плавали рыбы.

Мадам Аболер сидела в кресле на колесах и курила длинную тонкую сигару. Дворецкий доложил ей о Джордже и Николя, она концом сигары указала на низкую каменную скамью у края бассейна, и на чистом английском сказала:

— Садитесь. Берни позвонил мне, и я ждала вас. Надеюсь, вас не пугает здешняя жара. И моя сигара. — Она улыбнулась Николя. — Когда был жив муж, я курила их тайно. Он видеть не мог меня с сигарой. Но теперь он умер, и я курю когда хочу. А он где-то там, на небесах, несомненно, ругает меня за эту шалость. Мужчины — зануды и жадины. Хотят заграбастать все греховные удовольствия себе. Ну да ладно. Хотя Берни ничего такого не сказал, по его тону я поняла, что он попал в беду. И я с удовольствием его выручу. Но предупреждаю: я — старуха очень болтливая, однако не против, если меня перебивают. Мало того, вам, вероятно, придется делать это не раз, иначе я собьюсь с темы. Дело в том, что Эбби мне рта не давал раскрыть. Так же, как и курить сигары. Но теперь я себе ни в чем не отказываю.

Джордж с Николя молчали, ожидая, когда схлынет первая словесная волна. А мадам Аболер все не унималась, окруженная уже целым облаком голубого сигарного дыма, — сухонькая старушка, которой могло быть и восемьдесят, и девяносто, и сто лет, хрупкое существо с напудренным лицом, седыми волосами, по-старомодному собранными в пучки за ушами, и огромной ниткой жемчуга, свисавшей с тощей шеи почти до самых колен, закрытых длинным черным вечерним платьем. У мадам Аболер было морщинистое удлиненное овальное лицо и большие серые глаза. В молодости, по словам Берии, она считалась писаной красавицей. Теперь от ее прелестей остались одни огромные серые глаза, по-девичьи живые и выразительные.

В конце концов Джордж оправился от изумления и довольно бесцеремонно оборвал замечание старушки о жемчугах — о том, что она всегда надевает их, отправляясь в оранжерею, ведь они, как и она, любят тепло.

— Берни попал в беду, — произнес Константайн, — и все мы пытаемся его выручить.

Мадам Аболер кивнула и откликнулась:

— Тогда скажите, чем могу помочь ему я. — Одной рукой она приподняла ожерелье, тотчас выпустила его, и ее понесло снова: — Конечно, Эбби дарил мне драгоценности. Самые разные. Но только не жемчуга. Он не любил их. И вообще он был очень забавный. Ко многим пустякам относился с неприязнью. Это ожерелье я купила сама — и меня, без сомнения, обманули. Но, с другой стороны, что хорошего…

— Нас интересует, — довольно нахально перебил ее Джордж, — не было ли у вас до смерти мужа — особенно во время пребывания в Швейцарии — слуг, которым вы не доверяли или которых вам даже пришлось уволить из-за их нечестности или по другим необычным причинам.