Тибетское пророчество - Мэйдлин Брент

Стоял необычно хмурый для сентября день, когда я привезла Адама Гэскуина к его семье, в фамильный дом на Честер-Гарденс и поселилась там сама.

Первая неделя была сущим кошмаром для каждого из нас. Мы все старались вести себя совершенно естественно, в результате же держались неловко, натянуто и заторможенно. В этом не был виноват никто. Между Адамом и его родителями пролегла пропасть в много лет. Он убежал от них мальчишкой, а вернулся мужчиной под тридцать, которому не хотелось рассказывать о своих приключениях и вообще ни о чем из прошлого.

При первой встрече с отцом он протянул руку и предложил:

– Забудем прошлое, отец, хорошо?

– Я буду очень признателен, Адам, если ты это сделаешь, – ответил сэр Чарлз.

Мать Адама боролась со слезами, вызванными отчасти радостью, отчасти шоком от вида аккуратной, но убогой одежды и незрячих глаз.

– Джейни сказала, что я был очень жесток. Прости меня, мама, – произнес Адам.

Начало было настолько хорошее, насколько я могла надеяться, но тут внезапно выяснилось, что говорить больше не о чем, может быть, потому, что говорить нужно было слишком о многом. После первых двух дней я начала бояться, что испытание оказалось для Адама слишком тяжелым, и заставила его дать обещание, что он не убежит однажды ночью и не растворится среди огромного лондонского населения. Судя по неохоте, с которой он его дал, такая мысль уже приходила ему в голову.

Четвертый день, к явному облегчению Адама, мы провели полностью вдвоем, потому что отправились на поезде до Борнемута и дальше на кэбе до Ларкфельда, чтобы взять в коттедже необходимые мне вещи. Его костюм был куплен в магазине готового платья, потому что заказанные для него вещи были еще не готовы, но я совершенно искренне уверила Адама, что он выглядит в высшей степени элегантным и красивым. Он рассмеялся.

Я была безумно счастлива оттого, что то, что могло превратиться в проблему, разрешилось в самом начале. Я боялась, что гордость Адама не позволит ему долго жить на деньги родителей, но вопрос об этом даже не встал. Утром после его приезда в Честер-Гарденс меня вызвал сэр Чарлз и попросил прочитать Адаму завещание его деда по материнской линии, умершего пятнадцать лет назад.

Будучи богатым человеком, он оставил треть своего состояния Адаму под попечительством до того, как ему исполнится двадцать пять. Теперь Адам был, в сущности, человек с независимыми средствами.

Я надеялась в первый же день своего приезда в Ларкфельд встретиться с Дэвидом Хэйуордом и познакомить его с Адамом, но мне не повезло. Дэвид рано утром уехал в Саусхэмптон, чтобы пронаблюдать за выгрузкой и транспортировкой племенной лошади, которую выписал из Франции коннозаводчик из Бишопс Тенби. Мистер и миссис Стэффорд устроили для нас чудесный ужин на ферме, во время которого нас посвятили во все самые свежие ларкфельдские сплетни и безмерно меня нахваливали Адаму, повергнув в полное смущение.

– Видели бы вы мисс Джейни с животными, сэр, – говорил мистер Стэффорд, качая головой словно в недоумении. Затем на лице его появился ужас – он понял, что сказал нечто совершенно неподходящее незрячему человеку. – О Боже, я не хотел… надеюсь, вы меня простите, сэр…

Адам совершенно непринужденно рассмеялся.

– Все в порядке, мистер Стэффорд. Вообще-то я видел, как Джейни ведет себя с животными и как она с ними разговаривает. У нас был як, с которым она вела долгие беседы.

– Як? А что же это такое, сэр?

– Вроде индийского быка. Он покрыт длинной шерстью.

– Ага?! И она, значит, разговаривала с ним на иностранном языке?

– Да, именно так. И, клянусь, як понимал каждое слово.

– А вот что вы скажете, сэр, на то, что мисс Джейни разговаривает по-иностранному с нашими добрыми английскими животными, и они тоже ее понимают? Как вы это объясните, а, сэр?

Адам торжественно покачал головой.

– Воистину, это выше моего понимания, мистер Стэффорд. Полагаю, все дело в том, что она – исключительно умная молодая леди.

– Ууу, это да, сэр. Помню, когда она приходила к нам с мистером Хэйуордом, чтобы помочь нашей Мэйбл…

Перед тем, как возвращаться в Лондон, я спросила про Элинор, но про нее не было ничего нового.

– Мисс Элинор теперь ни для кого нет дома, – вздохнула миссис Стэффорд. – Ее нет, даже когда заходит жена викария.

– На следующий день я написала Элинор, что нашла Мистера и что он воссоединился со своей семьей. Мне следовало написать Вернону Куэйлу, потому что найти своего старого друга мне удалось благодаря ему, но я просто не могла этого сделать, к тому же у меня было горькое убеждение, что Вернон Куэйл прочитывает каждое письмо, которое получает Элинор. Еще я написала майору Эллиоту, рассказав ему, что смогла помочь сэру Чарлзу и леди Гэскуин найти их сына и что некоторое время буду гостить у них в Лондоне.

Мое письмо Дэвиду Хэйуорду было длиннее и содержало больше подробностей. В заключение я говорила, что испытываю вину из-за того, что нахожусь так далеко от Элинор, но Адам нуждается во мне, чтобы приспособиться к жизни в родительском доме. Это была далеко не полная правда, потому что дело прежде всего было в том, что я любила Адама и вовсе не хотела его оставлять. Когда мы гуляли вдвоем и его рука опиралась на мое плечо, я чувствовала, что сердце у меня прямо-таки разрывается от желания, чтобы он обнял меня, прижал к себе и целовал до тех пор, пока у меня не перехватит дыхание. Это было замечательное ощущение, словно вдруг вся начинаешь таять внутри.

Дэвид немедленно ответил, написав, что я ничего не могу сделать для Элинор и должна перестать чувствовать себя виноватой. Он очень жалел, что не оказался на месте во время нашего короткого визита в Ларкфельд, но надеялся, что вскоре мы приедем еще.

Дней через десять в Честер-Гарденс дела пошли немного лучше, мы стали вести себя естественней. Я понимала, что решить наши проблемы сможет только время. Привычные мелочи совместного существования, которые, сколь бы банальны они ни были, являются общими для всех, обеспечивают темы для разговора и создают чувство принадлежности к одному миру.

Когда я и Адам оставались одни, он расслаблялся и охотно говорил о прошлом, вспоминая проведенные нами вместе недели. Я рассказывала ему о моей жизни в Смон Тьанге, а он спорил со мной обо всем на свете. Порой у меня возникало чувство, что он затевает спор не потому, что думает иначе, а просто для того, чтобы заставить меня шевелить мозгами и высказывать свое мнение.

Было неловко сознавать, что Адам чувствует со мной себя гораздо свободнее, чем с родителями, но их это, по-видимому, не сердило, и более того, они часто обращались ко мне за советом, как им действовать в том или ином случае, чтобы Адам был доволен. Я, как дура, чувствовала себя весьма польщенной этим обстоятельством, пока до меня не дошло, что играя в маленькую мисс Всезнайку, я ничуть не помогаю делу. Вместо того, чтобы превращаться в посредницу, мне следовало постараться сблизить Адама и его родителей.