Последний корабль в Бессмертные Земли - Павел Комарницкий

Вэон упрямо сжал зубы. Нет, так не может, не должно быть! Фионна жива! Она должна быть жива, иначе весь этот мир несправедлив и никому не нужен!

Он вновь сосредоточился, посылая зов. Так зовут, находясь на большом расстоянии. Такой зов можно услышать, даже находясь на другой стороне планеты. Так безмолвно кричит каждый день и каждую ночь её мать, и её сестра тоже зовёт…

Нет ответа. Как холодно, и как пусто… Этот мир вообще устроен неправильно. Узкая полоска вдоль экватора, где теплится жизнь, и чудовищные льды, сковывающие высокие широты. От них, от этих льдов, веет мертвящий морозный ветер. Они, эти льды, воспроизводят сами себя, отражая свет Солнца. Оно, Солнце, и радо бы прогреть полярные просторы — летом на полюса приходит гораздо больше света, чем даже к экватору — но что делать, если несчастная земля не принимает тепла?

Взгляд молодого Хранителя упал на кристалл материализатора. Сердце Тланты, способное исполнять желания. Блокировка снята, и квалитет ответственности не нужен. Сейчас Сердце Тланты способно исполнить любое желание Хранителя Вэона. Любое? Да вот не любое… Зачем тогда вся эта накопленная мощь?

Вэон тряхнул головой. Как бы там ни было, а он найдёт Фионну. Найдёт живой. И растают наконец полярные льды…

Гул под сводами гигантской Пирамиды нарастал, креп, по граням кристалла побежали сполохи огня.

«Команда воспринята и будет исполнена. Исполнить?»

«Смысл операции?»

«Растопить полярные льды. Исполнить?»

«Да!» — это вырвалось откуда-то из недр души, минуя волю и разум Хранителя.

«Процесс пошёл»

Теперь грани материализатора сияли сполохами непрерывно, Пирамида гудела, точно гигантский колокол. Вэон опомнился. Всё, конец его службе Хранителя.

«Отмена и очистка буфера»

«Процесс пошёл. Отмена невозможна»

«Отмена!»

«Процесс пошёл. Отмена невозможна»

«Отмена аварийно!!!»

«Процесс пошёл. Отмена невозможна»

* * *

— …Всё записывается на скрижали, моя госпожа. Каменные плиты толщиной в полпальца готовят каменотёсы, специально обученные этому искусству…

«… Они не могли быть вместе, потому что отец был служителем Храма, а мама невестой на выданье из знатной семьи. И меня могло не быть, поскольку средств, вызывающих выкидыш, известно не так уж мало…»

Киллиан никогда не сказал здесь бы вслух ничего из того, что сейчас рвалось из недр души. Никогда, потому что слуховые трубы, ведущие в неприметные каморки, делают каждое слово, произнесённое вслух в этом зале, достоянием Повелителя.

А вот мысли его сейчас доступны только ей, девушке с острыми ушами.

— Но ведь это очень трудно, с вашим инструментом?

— О, вовсе не так трудно, госпожа. Ветровое колесо в каменоломне приводит в действие множество медных пил, собранных воедино. Человек, следящий за устройством, лишь подсыпает под те пилы песок…

«…Тебе, должно быть, неизвестно, что девушек из знатных семей осматривают ежемесячно, и куда тщательнее, чем наложниц в гареме какого-нибудь владыки. Утрата невинности — полбеды, эта проблема решается… Есть среди жрецов-целителей Храма такие умельцы, что восстановят порушенную невинность за дюжину золотых колец, и ещё дюжина заткнёт им рот до могилы. Но вот сторонняя беременность… Её пресекают сразу, как заметят…»

Огромные нечеловеческие глаза смотрят напряжённо и внимательно. Она понимает. Она всё слышит.

— …Каллиграф наносит на поверхность камня нужные знаки, после чего уже не торопясь высекается надпись, рассчитанная на века и тысячелетия.

«… Мою мать никто не спрашивал, хочет она этого ребёнка или нет. И отец бессилен был помешать… Меня точно не было бы — подмешали бы матери в питьё нужное зелье, либо открыто влили в рот силой, и все дела… Но вмешался случай. Правда, я не могу назвать его счастливым…»

Она смотрит и слушает. Там, в потайных каморках за стенами золотого зала, слухачи-шпионы старательно заносят произнесённые вслух ненужные слова. Слова непроизнесённые и нужные — для неё одной.

«…Тот мор был страшен. Болезнь, как помнится, принесли дикие кролики. Сперва возникал слабый зуд, становившийся всё сильнее и сменявшийся болью. На всём теле вскакивали шишки… Кролики умирали за три дня, человек жил на день дольше. Из всей богатой и знатной семьи уцелела только моя мать, мор её почему-то не тронул. Осиротевшую девушку взяли в Храм — благо Храм с удовольствием принимает сироток с богатым приданым — где я и появился на свет…»

— Не лучше ли делать записи на глиняных табличках?

— Видишь ли, госпожа моя… Камень, как мы видим, пребывает в неизменности миллионы лет. Многие миллионы. Что станет с керамикой даже через десять тысяч лет, никто не знает.

«… Их счастье было довольно долгим. Я рос, окружённый заботой матери, в садах, где порхали и пели птицы… Так было до трёх лет. А на четвёртый год, когда отец уже стал Верховным жрецом, некоторые решили, что пост сей он занял не по праву, и пора бы освободить его»

Она смотрит и слушает. Она видит все его мысли. Значит, она понимает, что у него на душе.

— Но ведь это нужно очень много места, чтобы хранить столь массивные записи.

— О, места у нас достаточно, госпожа моя. Подвалы при Храме, отведённые под хранилище скрижалей, столь обширны… И потом, ведь записи на скрижали подлежат отнюдь не все сведения, только самые важные…

Пустой разговор для отвода глаз. Для тех, кто сейчас записывает.

«… Они ужинали вместе, и мама выпила бокал, как я понимаю, предназначавшийся отцу. Это был вполне хороший яд, первые признаки отравления возникли лишь спустя пару дней. А ещё спустя пять её не стало»

Нечеловеческие, огромные глаза, наполненные слезами. Она понимает и чувствует его боль.

— Любопытно было бы взглянуть на эти ваши Хранилища Мудрости. — Её голос дрожит, но те, кто слушает через слуховые трубы, тонких нюансов не улавливают.

— Это вполне возможно устроить, госпожа моя…

«… Время не лечит, время просто рубцует раны. Лишившийся ног может приспособиться, привыкнуть к их отсутствию. И днём, в суете, даже не задумываться особо. А ночами кричать от боли в ногах, которых больше нет. Был я полусирота. Теперь вот полный…»

И тут случилось то, чего не должно быть. Потому что кто такой он, мохнорылый хомо, жалкий эфемер, рождённый, чтобы поскорее сдохнуть, и кто она, бессмертная эльдар, прекрасная, как мечта?

Фионна медленно, осторожно провела рукой по волосам Киллиана.

— Бедный…

Глава десятая

Последний день

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});