Третья сила. Россия между нацизмом и коммунизмом - Александр Казанцев

Правительство заявило, что к Праге подходят части Красной Армии и что оно советует власовской дивизии сложить оружие и ждать здесь их прихода.

Офицеры ответили, что оружие складывать они не будут, что с Красной Армией у них особые отношения и что их основная цель — борьба против коммунизма.

— Тогда вам нет места в городе, потому что из 12-ти членов правительства 8 являются коммунистами.

Передовые части советской армии под командованием маршала Конева были действительно в одном дневном переходе от Праги.

Оставаться здесь в этом городе, спасенном от разрушения и смерти ценой крови и жертв, в городе, в течение нескольких часов ставшем из благодарного враждебным, было невозможно. Дивизия, сопровождаемая злобными взглядами и выкриками высыпавшего на улицу населения, вечером вышла из Праги, а утром наследующий день в нее вошли первые части Красной Армии.

Участники боя за освобождение чешской столицы рассказывают, что после того, как отгремели выстрелы и были разоружены последние немецкие солдаты, по городу было трудно ходить, так бурно приветствовало население своих освободителей. Офицеров и солдат зазывали в дома, не знали, куда посадить, угощали. Лучшим украшением и мужчин, и женщин в этот час был скромный значок с тремя буквами РОА — Русская Освободительная Армия. Прага ликовала. Она подняла восстание, вписала славную страницу в историю движения сопротивления, спасла свою честь и, в общем, с ее стороны очень недорогой ценой.

В тот момент, как разнеслась весть о сформировавшемся временном правительстве, лицо города изменилось, как по мановению магической палочки. Оно вдруг стало злым и враждебным. Для освободителей уже не находилось ни времени, ни внимания. Нужно было торопиться снимать портреты Власова и вывешивать портреты маршала Конева и едущих за ним в обозе Бенеша и Готвальда.

Судя по газетным сообщениям, в Праге на гранитном пьедестале поставлен «танк-освободитель», то есть танк Красной Армии, якобы, освободившей Прагу, который вошел в город первым. Не знаю, внесет ли потом поправку беспристрастная история и скажет ли о том, что этот «танк-освободитель» находился минимум в шестидесяти километрах восточнее в то время, как молодые офицеры-власовцы поднимали национальный чешский флаг над центром освобожденного ими города.

Трудно понять, почему дивизия после совещания старших командиров круто изменила свой курс и пошла на Прагу. Мы этого не узнаем никогда, так как из участников совещания не осталось никого в живых. Можно предположить, что неожиданно родился план, вероятно, подсказанный чехами, руководителями восстания, — освободить Прагу, провозгласить независимой Чехословакию и тем самым предотвратить оккупацию ее частями Красной Армии. Если это было подсказано чехами, то было подсказано совсем искренно. Они, вероятно, верили в это, так как Штаб восстания, по-видимому, не был коммунистическим. Власов, может быть, надеялся собрать все силы Движения на территории Чехословакии и потом уже двинуться на восток. Если это было так, то было наивно и со стороны чехов, и со стороны русских. Может быть, поворот к Праге был просто откликом на все время несущиеся крики о помощи. Прага могла быть, действительно, в последние дни уничтоженной, могла еще успеть повторить судьбу Варшавы, так как многие немецкие, главным образом, эсэсовские части были брошены на подавление восстания. Об этом можно только гадать. Несомненным остается одно, что четыре дня были потеряны в то время, как историческое значение имели не только дни, не только часы, но и минуты.

Выйдя из Праги, дивизия устремилась к своей основной цели, на соединение с остальными силами Движения, но в двух дневных переходах от чешской столицы она была стиснута двумя фронтами, по немецкой терминологии западным и восточным.

Рассказы немногих уцелевших в живых говорят о том, что после неудачи в Праге, после того как стало ясно, что с остальными частями Движения дивизия соединиться не успеет и что то, к чему люди готовились и чего ждали четыре года, останется неосуществленным, от нее и, прежде всего, от ее руководителей как-то отлетела душа. Все последующее шло уже помимо, а часто и вопреки их воле.

Была послана делегация к американцам. Она вернулась с предложением сложить оружие, оставаться на месте и ждать дальнейших распоряжений. Оружие было сдано, кроме разрешенного оставить — по одной винтовке на каждые десять солдат и личное оружие офицеров. В это время с востока в расположение дивизии врезались советские танки. На требование советского командования отдать людей дивизии в качестве военнопленных американцы ответили отказом.

В 12 часов дня 12 мая, около деревни Шлиссельбург, командир дивизии объявил, что ее больше не существует, и предложил каждому в отдельности решать свою судьбу.

Вместе с танками появились среди солдат дивизии провокаторы и советские пропагандисты, призывающие солдат переходить на советскую сторону. Несколько десятков солдат во главе с двумя или тремя офицерами отозвались на этот призыв. Это были первые и последние, ушедшие туда добровольно. У советского командования не хватило терпения отвести этих людей хотя бы на несколько километров в тыл — они все до одного были тут же, на глазах у остальных расстреляны Особым отделом НКВД. В рядах безоружных людей началась паника. Многие небольшими группами пытались просочиться через линию американского фронта. Иногда это удавалось, иногда нет. Большинство бросилось врассыпную.

Около места остановки дивизии, по окрестным деревням и дорогам, собрались большие группы чешских партизан. Эти партизаны были снедаемы огнем патриотизма и жаждой подвига: Германия капитулировала три дня тому назад. В разбегающихся безоружных солдатах первой власовской дивизии они нашли обильную и безопасную жатву. Им в этой деятельности помогало и население.

12 мая умерла первая дивизия. Вместе с ней прекратил существование и Штаб Освободительной Армии и руководство Движения. Находившиеся южнее части Движения каждая агонизировала в отдельности, каждая, повторив, в основном, судьбу первой дивизии.

Власов, еще за день до того, как первая дивизия сложила оружие, с небольшим штабом офицеров поехал в сторону Пильзена, занятого американской армией. Всего шло три машины. В первой — он с адъютантом и переводчицей, во второй — офицеры и в третьей, небольшом крытом грузовике, шесть человек солдат тоже с офицером, капитаном Т. — группа охраны. Недалеко от Пильзена им перерезала дорогу идущая с севера на юг какая-то часть СС. С большой быстротой двигались сотни разнообразных машин и танков. Небольшая группа Власова оказалась разделенной этим потоком.

Когда вторая машина пришла в город, американскими постами она была направлена к тюрьме. По словам солдат, Власов должен был находиться там. В тюремном дворе машины не оказалось: его увезли куда-то дальше. Начались поиски. — Мы пережили на этом тюремном дворе очень тяжелые минуты, — рассказывали потом пассажиры второй машины.

Через час после нашего прибытия пришел какой-то чех и, увидев наши значки РОА, подошел и рассказал, что полчаса тому назад он видел, как немцы-эсэсовцы расстреляли Власова и всех, кто был с ним.

Это оказалось правдой наполовину. Была расстреляна группа охраны. Что произошло, — установить не удалось. По всем признакам эсэсовцы, знавшие о боев Праге, увидев солдат РОА, хотели их арестовать. По словам чеха, произошел короткий бой. Солдаты охраны были вооружены ручными гранатами, автоматами и последним немецким изобретением «панцер-фаустами». В результате боя вся группа погибла. С ней вместе погиб, якобы, и один из крупнейших руководителей НТС, инженер Дмитрий Брунст[9], за несколько дней до этого вышедший из берлинской тюрьмы. Он поехал на поиски отставшей машины, нашел ее и сам сел за руль…

Власов в это время находился в американском Штабе, а потом был отправлен вместо остановки дивизии в Шлиссельбург.

Там на шоссе, которое являлось демаркационной линией между советскими и американскими частями, в доме, стоящем у самой дороги, он пробыл несколько дней. Переводчица, которая была с ним до последнего часа, рассказывает: — Нас встретил капитан-американец. Он встал из-за стола, подошел к Власову и сказал: «Ну, что же, генерал, всему конец? Вы напрасно меняли хозяев, генерал».

Власов ответил: «Капитан, я всю жизнь служил одному»

— «И это?» — спросил он

— «Это — русский народ».

Они разговаривали больше часа.

— Вы знаете, — рассказывает переводчица, — я никогда Андрея Андреевича не видела таким. Он говорил так убедительно, так спокойно и верно, что капитана после этого разговора мы между собой в шутку называли власовцем. Он несколько дней спасал его и нас всех от тянущейся к нам со всех сторон смерти. Этот дом был одновременно занят почему-то американцами и советскими. Внизу, в первом этаже были американцы. Во втором, в пустующих двух комнатах, расположились мы. А в третьем, над нами, — какие-то советские партизаны-парашютисты. Дом был большой, в несколько десятков комнат.