Жизнь и судьба Михаила Ходорковского - Наталья Точильникова

А потом его заставили обвинить Ходорковского в сексуальных домогательствах и объяснить этим причину покушения.

Преступление Кучмы квалифицировали как «умышленное причинение легкого вреда здоровью». Начать по этой статье уголовное преследование можно только по заявлению потерпевшего.

Ходорковский писать заявление отказался. И передал адвокатам, что молодой человек вряд ли заслуживает сурового наказания, поскольку так же, как он, сидит в неволе, тяжело переживает эту ситуацию и, видимо, не «ведает, что творит».

– После того, как он порезал Михаила Борисовича, у Ходорковского остался шрам, нос перевязан, – рассказывает Наталья Юрьевна. – Конечно, это было очень неприятно. Михаила Борисовича поместили в так называемое «безопасное место» [191] : в ШИЗО, правда, в отдельную камеру, но в помещение ШИЗО. И он отсидел там 30 суток. Его поместили туда где-то 18 апреля и выпустили в середине мая. Хотя все возражали, даже Кучма.

20 апреля адвокат Ходорковского Юрий Шмидт созвал пресс-конференцию.

«Он жил в бараке и никакой угрозы не ощущал, – рассказал он о своем подзащитном. – Об истории с подозрениями в сексуальных домогательствах зеки лучше нас знают, что это ложь, и сказали Ходорковскому, что он может быть совершенно спокоен. Одиночка как раз опаснее: там проще что-то с ним сделать, потому что свидетелей нет. Бояться-то Ходорковскому некого, подлянки же он ждет только от власти».

– Это одиночка самая настоящая, специально запланированная, чтобы его изолировать, – говорит Наталья Терехова. – Он объявлял сухую голодовку по этому поводу. Попал в медицинский изолятор, где его лечили три дня, а потом поместили обратно в это же безопасное место.

– А сколько времени он держал голодовку?

– Четыре дня. С 27 апреля. И 30-го вечером его перевели в медицинский изолятор.

– Он отказался от голодовки после этого?

– В принципе, да. Мы говорили, и прежде всего я: ну, кому лучше-то от этого будет.

– Отговаривали?

– Я, да. Естественно, потому что в данном случае протестовать своим здоровьем, своей жизнью – безрассудство полнейшее. Таким противостоянием с другой стороной ничего не докажешь совершенно. Единственно, что мы могли спровоцировать – это чтобы ему насильно кололи. Кстати, было обещано. Искусственное кормление. Этого нам еще не хватало! Это было очень тяжелое время для Михаила Борисовича: тот апрель.

– Если один заключенный нападает на другого, «помещение в безопасное место» – насколько распространенная практика?

– «Помещение» бывает, эта практика есть. Но когда есть реальные основания опасаться чего-либо. В данном случае кого должны были изолировать?

– По-моему, Кучму.

– Вот именно. А Михаилу Борисовичу, наверное, создать какие-нибудь условия, а не помещать в ШИЗО или одиночку. Кучму, кстати, поместили в то же ШИЗО. В соседнюю камеру. Двоих наказали. Только Михаила Борисовича непонятно за что и сроком гораздо большим: 30 суток.

– А Кучму когда освободили?

– Его почти сразу увезли в другую колонию, на камерный режим. У него там отдельно судьба развивалась. Он порезал еще одного заключенного. Я говорю, что человек с неуравновешенной психикой.

– И Кучму увезли, а Михаил Борисович все сидел в этом ШИЗО?

– Конечно. Кучму увезли через неделю.

– Понятно. И никак это не объясняли логически?

– Да что вы говорите? Кто с нами, когда, о чем-то советовался? И что касается документов по взысканиям: они мне обязаны были их давать. Мне их ни разу не дали, эти документы. Хорошо, что я такой человек доскональный и вообще не люблю, когда мне «нет» говорят. Я им всегда писала заявления: «Дайте». И даже чтобы зарегистрировать мое заявление, нужно было усилие. Потому что сразу закрывались все двери, все окошки. Приходилось либо телеграммой им отправлять, либо почтой, либо еще каким-то образом.

– Администрации?

– Администрации ИК-10. Это с огромным трудом. Тех, кто у меня брал заявление или жалобу, потом наказывали. Ну, я понимаю, подневольные девочки, что они в канцелярии там? В канцелярии женщина, правда, сидит. Я понимаю, что я ей доставляю неприятности. Она говорит: «Меня ругают за это. Меня за это наказывают». И я и ей сочувствую, но в гораздо худшем положении находится человек за решеткой. И я выполняю свою работу. Там очень сложная обстановка, даже для сотрудников. Они выполняли эти ужасные указания начальства под страхом увольнения.

Дело о двух лимонах

Следующее ШИЗО Ходорковского было в июне. 3 июня в его личных вещах якобы обнаружили 2 лимона и яблоко, которые ему якобы не передавали в передачах. И из-за этого он получил 10 суток ШИЗО.

– Этого тоже не бывает, да? – спрашиваю я у Натальи Тереховой.

– Ну, о чем вы говорите! Они друг дуга угощают, и что же теперь? Может быть, там что-то не проходило по передачам. А на самом деле знаете, как было? Когда Михаила Борисовича поместили в «безопасное место» (там у них общее место для хранения вещей и продуктов), заключенные брали, пользовались продуктами, и когда он должен был вернуться, ему их отдали. Это же нормально. Так люди себя ведут. Вот и появился этот лимон. Когда он пришел, они сказали: «Борисыч страданул изрядно». Даже они так оценили эту ситуацию.

– Насколько я знаю, потом было принято постановление о том, что заключенным нельзя меняться продуктами…

– Нет. Есть правило внутреннего распорядка, в котором обмен запрещен, и дарить друг другу запрещено. Но о чем речь-то ведется? Речь о том, чтобы заключенные не менялись так: у меня квартира в Сокольниках в Москве, а у меня сарай. И они поменялись. Это чтобы исключить подобные сделки, когда один сильнее физически, а другой соглашается из страха. Но извините меня, когда угощают одним лимоном – это совсем другое дело.

Мы по этому поводу обращались в Верховный суд, и он давал нам разъяснения. Такие вещи, как лимон, не могут считаться нарушением. Это совершенно очевидно. Но очевидно для нас с вами, а не для администрации колонии.

Мы обжаловали это взыскание и получили положительное решение. Из всех взысканий мы из тактических соображений не обжаловали одно: эпизод с чаем.

Я смотрела материалы личного дела Михаила Борисовича и поняла, что тома, которые посвящены жизни Ходорковского в колонии Краснокаменска, пусть будут на совести сотрудников колонии. Они столько насобирали материала, что видно, что следили за каждым его шагом. Они пытались выслужиться, писали рапорты.

Когда он сидел в ШИЗО, открыли пол, и там обнаружились какие-то заржавевшие металлические предметы. И рапорт пишут. Очевидно, Михаил Борисович вскрывал пол и туда это помещал. Мелко это, подло. О чем говорит? Прежде всего, о характере. Если бы у человека, который руководит колонией, и у сотрудников был характер, и они бы сказали, что никогда не будут этого делать – они бы и не стали. Но они слепо выполняли устные распоряжения каких-то лиц. Пусть это будет на их совести. Хотя крови они попортили море.

Все наши последующие встречи, как и первая, были в помещении ШИЗО, и он стоял за сеткой. Только так. Мы и писали по этому поводу, и жаловались. Только с 1 марта 2006-го положение изменилось. Свидания перевели в корпус, где обычно встречались с адвокатами заключенные, отбывающие наказание в Краснокаменске.

Там был оборудован отдельный кабинет, но все равно Михаила Борисовича заводили, закрывали. Но, по крайней мере, он был не в клетке, а как бы в отдельной комнате, и между нами было стеклянное окошечко. Не дай бог, мы бы сидели за одним столом! Нас разделяла стена. Я потом говорила Михаилу Борисовичу: я вас все время вижу в клеточку, и уже не понимаю, какое у вас лицо. Хотя мы писали жалобы по этому поводу.

Чита

– Из Краснокаменска он уехал 20 декабря 2006 года. И у него начался период СИЗО. Уже в Чите, – рассказывает Наталья Терехова. – Его перевели совершенно неожиданно. Я была в Москве, в командировке, а в Краснокаменске остался Семен Леонович Розенберг, еще один читинский адвокат. Он был у Михаила Борисовича 19 декабря 2006 года, беседовал с ним, и никто не был поставлен в известность о том, что на следующий день Ходорковского переведут в Читу. Его перевели 20-го. Неожиданно и для Михаила Борисовича, и для сотрудников колонии. Приехал специальный конвой, привез приказ о переводе, и спецконвоем он был этапирован в Читу. Не на общих основаниях. Обычно это поезд со спецвагоном, в котором этапируют заключенных.

Он был этапирован один в сопровождении специального конвоя. Поэтому очень быстро собирался. Что-то успел взять, что-то не успел. Многое, в том числе его многочисленные записи, остались в колонии, и мы их так и не смогли забрать. Например, документы, с которыми он работал.

20-го он оказался в Чите. И опять никого об этом не известили. Узнал Семен Леонович Розенберг от заключенных СИЗО, своих подзащитных. Они говорят: «А вы знаете, что здесь Ходорковский?» Он: «Да вы что! Я вчера с ним разговаривал. Он был в Краснокаменске». «Нет, он здесь».