Абель-Фишер - Николай Михайлович Долгополов

простой, в какой-то момент показалось ему, что хватит. Благодаря беседам с Абелем сотрудничество продолжилось еще на некоторое время. Потом он от нас как-то отошел. А фигура эта реальная. Его никогда не называли настоящим именем. Мне оно тоже неизвестно.

— Он, по-видимому, жив?

— Я думаю, умер. Точнее, не думаю, что он сейчас жив.

Награда нашла героев всего полвека спустя

Две расхожие мудрости. Первая: как веревочке ни виться… И вторая: справедливость восторжествует. Атомным разведчикам все-таки присвоили звание героев России. В июне 1996 года вышел президентский указ. Леонид Квасников, Анатолий Яцков, Леонтина Коэн удостоены этого звания посмертно. Мой собеседник Владимир Барковский, без которого, быть может, не было бы ни этой главы, ни, что более важно, советской атомной бомбы, и его коллега Александр Феклисов дожили до нежданного дня. Еще в 1995 году звание Героя России присвоено Моррису Коэну. Правда, тоже посмертно. Моррис так и не подержал в руках Золотую Звездочку.

Абеля — Фишера в списке не оказалось. Но хочется верить, что не зря полковник Соколов сказал, что звание героя присвоить никогда не поздно.

Мы богаты на таланты и скупы на награды для истинных героев. Но есть же в нашем русском языке такое понятие: лучше поздно, чем никогда.

Из секретов выжали бомбу

По словам Владимира Борисовича Барковского, одним из главных направлений деятельности Абеля — Фишера в США стала атомная разведка, так что неплохо бы вспомнить о том, как же непосредственно использовалась секретнейшая информация, добытая в том числе и действовавшими в США нелегалами. Это здорово поможет понять значимость труда резидента Марка.

Замечу, что даже после сообщений Маклина и Кэрнкросса раскачивались в СССР долго. Хотя до атомной ли бомбы было осенью 1941-го, когда немец стоял под Москвой? Но уже в марте 1942-го Сталин тщательно изучал письмо-меморандум, в котором на основании данных разведки настоятельно предлагалось «рассмотреть возможность создания специального органа <…> в целях изучения проблемы координации и руководства усилиями всех ученых <…>, принимающих участие в работе над проблемой атомной энергии урана». А все «находящиеся в настоящее время в распоряжении НКВД документы по урану» предлагалось передать с соблюдением режима секретности на ознакомление специалистам.

Скрепя сердце признаю, что провидцем и главным двигателем, как подчеркивалось в меморандуме, «использования урана-235 в военных целях» выступил Лаврентий Берия. Фигура, на мой взгляд, исключительно неприятная и противоречивая, однако именно Берия сумел в отличие от вождя всех народов и его сатрапов понять, что же все-таки ждет СССР, останься он в стороне от разработки атомной бомбы.

Меморандум Лаврентия Павловича получил одобрение Сталина, но тут же все опять надолго застопорилось. То ли из-за тяжелого положения на фронтах, а может, из-за всегдашней бюрократии или, тоже вероятно, недооценки важности атомной темы. Лишь в феврале 1943-го Государственный Комитет Обороны (ГКО) принял постановление о начале исследований использования атомной энергии. Еще месяц — и в марте руководителем всех работ был назначен молодой ученый Игорь Васильевич Курчатов.

И только тут закрутилось-завертелось. Курчатову не надо было объяснять всю важность проекта, он не отмахивался от ответственности, как гораздо более старшие по возрасту и по весомости научных званий академики, не решавшиеся взвалить на себя тягчайший и опаснейший — во всех отношениях — груз по изготовлению невиданного оружия.

Курчатов, быстро ознакомившись с данными разведки, уже в конце марта 1943-го поставил перед разведчиками конкретные вопросы, попросив «разведывательные органы выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке». И получал вполне конкретные ответы.

Достаточно сказать, что по некоторым источникам неутомимый Курчатов лишь за один месяц перелопатил более трех тысяч (!) страниц переданных в его распоряжение секретных материалов. Это позволяет представить не только его работоспособность, но и всю ударную мощь работы советской разведки за рубежом. Курчатову было понятно, что, отбросив всяческую словесную шелуху, вопрос поставлен прямо: кто кого? Какое-то время молодой руководитель испытывал разочарование. Постановления и решения принимались, но сами научные работы не то чтобы тормозились, но шли вяло…

На помощь Курчатову опять пришел Берия. Зловещий Лаврентий оттеснил от кураторства проекта медлительного Вячеслава Михайловича Молотова, превратившись из его первого зама в официального начальника «работ по урану».

Становилось понятно и иное: немцы постепенно отстают в этой гонке умов; англичане не выдерживают взятого было рекордного темпа по изготовлению первой атомной бомбы; все лучшее, что только и могла дать наука, собрано в США.

И тут Берия еще больше повысил роль разведки. Барковский несколько саркастически отзывается об отделе «С» под руководством Судоплатова. Не думаю спорить с Владимиром Борисовичем, но все же благодаря концентрации данных в одних судоплатовских руках скорость передачи разведывательных материалов из-за рубежа непосредственно Курчатову резко возросла. Прямо через секретариат Берии Игорь Васильевич получал иногда в день по 200 страниц только что присланных из США, к примеру, донесений. Грозный Берия сумел организовать дело так, что никакой утечки информации за все годы работы не произошло. Создание бомбы в СССР явилось для мира грандиозным, как и говорит Барковский, сюрпризом — для многих неприятнейшим.

В наведении тотальной секретности, конечно, сыграли свою роль не только внушаемый Берией страх, но и, отдадим ему должное, умелая конспирация. Работа, скорее, пошла не потому, что все ученые были запуганы, а благодаря некой созданной Берией атмосфере доверия или, если хотите, внушаемой им в академиков вере: все равно создадим, другого выхода нет. Пошли и на то, чтобы познакомить нескольких руководителей проекта во главе с «Бородой» — Курчатовым с Судоплатовым и его людьми. Даже жесточайший генерал Наум Эйтингон[11], прозванный после уничтожения Троцкого «карающим мечом Сталина», нашел общий язык с двумя-тремя ведущими научными светилами.

Кстати, Берия любил в своем кругу прихвастнуть, что это его ведомство сделало Курчатова академиком. Как сказать… Действительно, существовала угроза, что даже осенью сурового 1943-го академическое сообщество может проявить так и не выжженное расстрелами и чистками свободолюбие и накидать молодому Курчатову черных шаров при тайных выборах в Академию наук. Тогда было создано дополнительное место — и Курчатов закономерно, а главное, без нервотрепки, сделался равным среди равных.

В общем, как ни крути, а именно дальновидности Берии-чекиста мы во многом обязаны той скорости, с которой в обескровленной войной стране создавалась атомная бомба. Научный прорыв