Православие и свобода - Олеся Николаева

Итак, некоторые зрелищные, игровые и поведенческие компоненты юродства отдалённо напоминают постмодернистские шоу. Однако «лицедейство» юродивых имеет целью славу Божию, в то время как постмодернистские манипуляции лежат исключительно в сфере интересов человеческого «я», разорвавшего свои связи с Творцом и Спасителем мира. Царство не от мира сего, которое проповедают юродивые, и мир постмодернистских симулякров вряд ли могут соприкоснуться.

Мир симулякров и есть, по сути, геенна огненная (Мф. 18, 9) − место, где нет Бога, где реальность и смысл, явление и сущность, означающее и означаемое разошлись навеки. Там плач и скрежет зубов (Мф. 8, 12).

Православная культура, от которой мы были оторваны семидесятилетним вавилонским пленом, жива и как никогда актуальна. Православные самосознание и творчество, породившие её, до сих пор не выпускают нас из своего поля. Во всяком случае, мы до сих пор узнаём в «новых людях» всё тех же старых знакомых.

Постмодернисты с их симулякрами − ба, да это ж любезный Чичиков при всех его мёртвых душах «на вывод», со всей их «виртуальностью»! Гениальный Гоголь прозрел «бойкую необгонимую тройку», везущую этого родителя виртуальной реальности − да так, что шарахаются народы: «не молния ли это, сброшенная с неба?» и «что значит это наводящее ужас движение?»…

Да тут, впрочем, все: Хлестаков, Ноздрёв с перформансами, капитан Лебядкин с виршами, Смердяковы, Плюшкины, Собакевичи, Верховенские, господа Голядкины… Все эти двойники, перевёртыши, големы… Нос майора Ковалёва − «перемещённый предмет» par excellence!

Русская классика, выношенная в лоне Православия, ещё раз − образно − свидетельствует, что разрыв человека с Первоисточником его бытия ведёт к вырождению и смерти. Тревожное ощущение (и самоощущение) постмодернизма, что культура исчерпала себя и дальнейшее творение её невозможно, есть следствие духовного оскудения человека, уповающего на свою самодостаточность. Разрыв культуры с Церковью оборачивается ущербностью, упадком и, в конечном счёте, − смертью культуры.

В свете христианской эсхатологии нет места для исторического оптимизма: нынешние небеса и земля, содержимые тем же Словом, сберегаются огню на день суда… небеса с шумом прейдут, стихии же, разгоревшись, разрушатся, земля и все дела на ней сгорят. (2 Пет. 3, 7, 10). Вопрос о культуре упирается в конечные судьбы мира и требует своего разрешения перед лицом огня. Это не значит, однако, что всё сгорит, но что всё будет подвергнуто огненному испытанию: Строит ли кто на этом основании (Иисусе Христе. − О. Н.) из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, − каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасётся, но так, как бы из огня (1 Кор. 3, 12–15).

Строительство это и надо понимать как раскрытие всех творческих способностей человека, «приумножение талантов», которые будут взысканы с человека. Те дела, которые в огне устоят, ожидает преображение, ибо мы, по обетованию Его, ожидаем нового неба и новой земли, на которых обитает правда (2 Пет. 3, 13). Конечно, это не значит, что в будущем веке сохранятся все человеческие шедевры и вообще то, что мы в мире сем называем культурой, но в каждом творчестве есть нечто, содержащее в себе семя вечности, «логос», роднящий его с Логосом. И эти энергии Духа, коснувшиеся когда-либо души человеческой, не могут исчезнуть бесследно. Вдохновение же, выражаясь языком святителя Григория Паламы, и есть одна из энергий Духа.

И здесь снимаются противоречия Церкви и культуры, Православия и творчества. Культура − не абсолютная ценность, и всё же она есть свидетельство человечества об идеальной реальности. Идолопоклонство в отношении её столь же утопично, сколь и её полнейшее отвержение. Творчество есть призвание и послушание человека, осуществляемое на путях исполнения воли Божией. Воля Божия состоит в том, чтобы взыскать и спасти погибшее (Мф. 18, 11), преобразить и обожить его. Творческая идея не может осуществляться автономно от идеи спасения, так же как спасение невозможно при зарытых талантах. Путь же спасения лежит через Христову Церковь.

Православная культура есть пока лишь замысел, идеал. Как таковой он, возможно, неосуществим. Но в стремлении к нему собирается творческая энергия, формируется личность, испытуются любовь и вера. Ибо даже неосуществимость этого идеала рождает дивные вещи, бесценный жемчуг:

По небу полуночи ангел летел

И тихую песню он пел.

И месяц, и звёзды, и тучи толпой

Внимали той песне святой.

Он пел о блаженстве безгрешных духов

Под кущами райских садов,

О Боге великом он пел, и хвала

Его непритворна была.

Он душу младую в объятиях нёс

Для мира печали и слёз,

И звук его песни в душе молодой

Остался − без слов, но живой.

И долго на свете томилась она,

Желанием чудным полна,

И звуков небес заменить не могли

Ей скучные песни земли[453].

Комментарии

1

Лосский В. По образу и подобию. М., 1995. С. 113.

2

Архимандрит Иустин (Попович). О первородном грехе. Пермь, 1999. С. 35.

3

Творения преподобного Иоанна Дамаскина. Христологические и полемические трактаты // Слова на Богородичные праздники / Перевод и комментарии священника Максима Козлова, Д. Афиногенова. М., 1997. С. 117.

4

Достоевский Ф. ПСС: В 30 т. Л., 1975. Т. 14. С. 286.

5

Там же. С. 26.

6

Основы социальной концепции Русской Православной Церкви. М., 2000. С. 15–16.

7

Там же.

8

Там же.

9

Достоевский Ф. ПСС. Т. 5. С. 174.

10

Там же. С. 113.

11

Именно такой перевод дан у блаженного Августина. (Блаженный Августин. Исповедь. М., 1992. С. 78.) В синодальном переводе: воды краденые сладки, и утаённый хлеб приятен (Притч. 9, 17).

12

Вышеславцев Б. Этика преображённого Эроса. М., 1994. С. 214.

13

Достоевский Ф. ПСС. Т. 10. С. 311.

14

См.: Митрополит Московский и Коломенский Макарий (Булгаков). Православно-догматическое богословие. СПб., 1883. Т. 2. С. 27.

15

Святитель Иоанн Златоуст. Творения: В 12 т. СПб., 1898. Т. 4, кн. 2. С. 758, 759.

16

Там же.

17

Там же. Т. 4, кн. 1. С. 135.

18

Там же. Т. 4, кн. 2. С. 759–760.

19

Преподобный Макарий Великий. Наставления о христианской жизни // Добротолюбие. Paris, 1988. Т. 1. С. 156, 157.

20

Преподобный Максим Исповедник. Творения: В 2 кн. М., 1993. Кн. 2. С. 110.

21

Там же. С. 218.

22

Там же.

23

Там же. С. 219.

24

τρόπος ὑπάρξεως («тропос существования») сущности

25

См. там же. Кн. 1. С. 298.

26

Преподобный Симеон Новый Богослов. Творения. 2-е изд. М., 1892. Т. 1. С. 22.

27

Святитель Иоанн Златоуст. Творения. Т. 4, кн. 2. С. 766, 767.

28

Крайности именно такого понимания первородного греха унаследовала от блаженного Августина западная римско-католическая Церковь. По её учению, первородный грех отразился не столько на самой природе человека, сколько на отношениях Бога с человеком (см.: Огицкий Д., священник Максим Козлов. Православие и западное христианство. М., 1999. С. 82).

29

Блаженный Августин. Исповедь. С. 41.

30

«И гордость ведь прикидывается высотой души, хотя Ты один возвышаешься над всеми, Господи. <…> И жестокая власть хочет внушить страх − но кого следует бояться, кроме одного Бога? <…> И нежность влюблённого ищет ответной любви − но нет ничего нежнее Твоего милосердия, и нет любви спасительнее, чем любовь к правде Твоей... И любознательность... усердно ищет знания, но Ты один обладаешь полнотой его. Даже невежество и глупость прикрываются именами простоты и невинности − но ведь ничего нельзя найти проще Тебя. <…> Лень представляется желанием покоя − но только у Господа верный покой. Роскошь хочет называться удовлетворённостью и достатком. Ты − полнота и неиссякающее изобилие сладости, не знающей ущерба. Расточительность принимает вид щедрости − но ведь все блага в избытке раздаёшь Ты. Скупость хочет владеть многим, Ты владеешь всем. Зависть ведёт тяжбу за превосходство − что превосходит Тебя? <…> Люди убиваются в печали, потеряв то, чем наслаждалась их жадность, которая не хочет ничего терять, − но только от Тебя нельзя ничего отнять» (Блаженный Августин. Исповедь. М., 1992. С. 61–62).