Приключения англичанина - Алексей Шельвах

И вот она принялась их читать, заправски завывая и украдкой поглядывая на авторитетного слушателя, поскольку пыталась угадать, нравятся они ему или нет. Увы, Оливер на слух стихи вообще не воспринимал, а уж после нескольких глубинных бомб тем более.

– Что вы думаете о моих пробах пера? – закончив чтение, спросила королева.

– Вы прекрасны, Ваше ичество, – отвечал Оливер, икая, – но зачем вам, смертному нашему божеству, сочинять стихи? Ужели в этом заключается предназначение вашего, – он снова икнул, – ичества?

Королева, конечно, была уязвлена равнодушием, которое проявил Оливер к ее сонетам, но держалась молодцом и сумела с улыбкой ответить:

– Мое предназначение действительно заключается в том, чтобы быть смертным божеством. Как видите, мне известно определение, которое дал монарху сэр Томас Гоббс. Кстати, тот же самый сэр, говоря о верховной власти, употребляет еще и метафору «искусственная Психея» что само по себе звучит, конечно, не слишком утешительно, поскольку искусственное есть сотворенное и, стало быть, заведомо бренное. Но не будем о грустном. Верховная власть в пределах отпущенного ей времени занимается важнейшими государственными делами, по сравнению с которыми сочинение стихов может кому-то показаться досужим занятием, и все же именно оно более, чем другие искусства, способствует воспитанию смертной Психеи, которая в миг сотворения не обладает присущим божеству всеведением и всепониманием, но приобретает нужные ей знания во времени и находит образцы для подражания в окружающей ее природе и человеческой истории. Иными словами, сочинение стихов способствует самопознанию, то бишь осознанию своего предназначения в подлунном мире. Таким образом, монарх научается различать в себе дурное и хорошее, что-то там в себе же улучшает, исправляет, что-то искореняет, ну, а вместе с ним, подобно телу, в коем воцарился здоровый дух, крепнет и государство, смягчаются нравы подданных…

Слушая королеву, Оливер исподволь мрачнел. Ему всегда становилось грустно, когда в его присутствии женщины принимались философствовать. К тому же нынешняя собеседница явно имела склонность выражать свои мысли развернуто и не спеша, что напомнило ему манеру Эмилии отвечать исчерпывающим образом на самый пустяковый вопрос, каковая манера, забавлявшая его в начале совместной жизни, со временем стала несколько утомлять.

Мало того, что графоманка, с досадой подумал он, так еще и зануда. Наполнил бокал и выпил. Впрочем, выпил залпом, как бы желая показать, что спешит продолжить беседу.

Пояснил, виновато улыбнувшись:

– Простите, Ваше Величество, в горле пересохло. Так, значит, на чем мы остановились?..

– Вы спросили, в чем заключается мое предназначение, – терпеливо напомнила королева. – Разумеется, оно не связано напрямую со стихотворством. На моих плечах лежат заботы о благосостоянии нации, армия, флот, я созываю и распускаю парламент, назначаю и отправляю в отставку министров и других высших должностных лиц, заключаю и ратифицирую международные договоры. Мне вменено в обязанность предупреждать народные волнения и, по мере возможности, стихийные бедствия. В общем, дел у меня хватает, но я с ними справляюсь, – она уже начала раздражаться, – и поэтому не вижу оснований отрицать за мной право сочинять стихи.

– Стихи… – задумчиво повторил вслед за королевой Оливер и вдруг встрепенулся: – Да известно ли вам, что такое «сочинять стихи»? – Он снова налил и выпил. – Возможно ли… нет, невозможно… невозможно, Ваше Величество, заниматься параллельно двумя одинаково важными делами. Или – нет! Вру, Ваше Величество, вру! Параллельно с геологией очень даже возможно заниматься, например, филологией. Или, будучи биологом, находить время и силы для астрономических исследований. А впрочем, не вру. Не в прочем, а в главном-то и не вру! Потому что параллельно со стихотворством заниматься каким-либо другим делом не-воз-мож-но! Я хочу сказать – заниматься с равным успехом. А безуспешно заниматься стихотворством – и смысла нет.

– Погодите, – заволновалась королева, – постойте, а как же… вот Гете, например, межчелюстную косточку открыл… а русский поэт Ломоносов, так тот вообще…

– Исключения лишь подтверждают правило, – вздохнул Оливер.

– Это не ответ, – возразила королева. – Кто же, извините, не мнит себя исключением?

– Ваше Величество, – Оливер снова наполнил бокал, – умоляю, не надо демагогии. Мы же с вами не в Гайд-парке.

– Не хотите ли вы сказать, что стихотворство, особенно успешное, предполагает сосредоточенность всецело на этом занятии? – спросила королева. – А знаете, в чем-то вы, пожалуй, правы. Я и сама замечала, что сочинение даже простенького стихотворения про тучку какую-нибудь там или птичку забирает порой слишком много духовной энергии. Бывает, пишешь-пишешь ночь напролет, забыв про экономику, внешнююю и внутреннюю политику, про все на свете, и свеча простая, восковая горит на малахитовом столике, и только шелест шелкового платья на сквозняке заставляет иногда очнуться и поглядеть в окно, где чернеют кроны Букингемского парка, или Сент-Джеймского, или Кенсингтонского, в зависимости от того, в каком из моих дворцов посетило меня вдохновение, и вот, очнувшись, глядишь в окно, ничего, разумеется, в темноте не видишь, слышно лишь, как шумит ветер, хлещет дождь и перекликаются часовые, славные мои гвардейцы…

При слове «гвардейцы» Оливер нахмурился, у него еще ныло плечо после удара прикладом.

– Гвардейцы, говорите? Ваше Величество, да не отвлекайтесь вы на пустяки. Угодно вам было завести разговор о стихотворстве – извольте быть серьезной. Подумаешь, гвардейцы. Скажите лучше, каким, по вашему мнению, материалом располагает стихотворец для создания своих произведений?

– Языком, – ответила королева, не очень понимая, куда клонит собеседник.

– Аб-солютно верно! Вы правы, ваше ик-ичество! А что же это за штука такая – язык? Можете дать определение?

– Постойте, постойте… – задумалась королева. – Язык – это… сейчас, сейчас… Нет, я пока не готова ответить на этот вопрос… Я лучше расскажу еще раз, в чем заключается мое предназначение. Надеюсь, вы помните мой полный титул: Милостью Божией Королева Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, а также других Ее королевств и территорий. Глава Британского содружества наций, Защитница Веры, Суверен Британских рыцарских орденов. Я назначаю посланников, министров и консулов, предоставляю в своем лице Британию во всех ее отношениях с иностранными державами, принимаю послов, наблюдаю за строгим исполнением общественных законов, поскольку являюсь главой исполнительной власти и судоустройства. От моего имени назначаются архиепископы, епископы и даже университетские профессора, ведутся все уголовные дела, выдаются патенты офицерам. Каждый день около трех часов я трачу на рассмотрение и прочтение государственных документов, которые приносит мне премьер-министр в красных таких кожаных портфелях. Прибавьте к вышеперечисленному еще и заботы о каждой английской семье, контроль за воспитанием детей, собрания, отчеты, приемы, размещение поступающих в государственный фонд статуй, картин…

– Я думал, что всеми этими делами занимаются ваши подчиненные, – удивился Оливер.

– Если бы! – саркастически засмеялась королева. – Нет, конечно, и они тоже. Но я отвечаю за надлежащее исполнение ими своих обязанностей.

– Ну ладно, мы снова отвлеклись. Так что же такое «язык», Ваше Величество?

– Ну… – протянула королева, – я думаю, что когда-то, в доисторические еще времена, люди осознали, что жить в коллективе безопаснее, чем порознь. То есть понятно, что в одиночку-то в полном смысле этого слова они никогда и не жили, но проявления индивидуализма встречались на каждом шагу. Итак, люди стали образовывать сообщества, а чтобы делать это было им легче, выработали средства коммуникации, поначалу, естественно, элементарные, но, главное, распознаваемые и запоминающиеся: жесты там всякие, возгласы, ворчание и прочее. Все это происходило само собой, постепенно и, вероятно, очень медленно, поскольку способность человека к речи – свойство отнюдь не врожденное, оно приобретается, потому что и рот, и зубы, и язык, и гортань, и глотка, и легкие имеют для нас прежде всего биологическую значимость, посредством этих органов мы пробуем пищу, потребляем ее, дышим, наконец. Да ведь и мозг первоначально лишь помогал нам приспосабливаться к окружающей среде, ну, там координировал движения, и лишь позднее (и до сих пор не у всех) стал озабочен мыслительным процессом. Таким образом, можно сделать вывод, что речь, язык суть социальные производные физиологических функций, и сам по себе индивид не в силах ни создать язык, ни изменить его. По крайней мере, так считается. Язык – это коллективный договор, и если мы хотим, чтобы нас понимали, нам приходится беспрекословно подчиняться законам языка, на котором говорит коллектив, и безоговорочно принимать все условности и абстракции, имеющие значимость в этом коллективе. Ведь мысли-то наши образуются с помощью все того же коллективного языка, образуются понятиями, логическими отношениями, грамматическими формами…