Мои останкинские сны и субъективные мысли - Эльхан Мирзоев

Процесс. У НТВ — тут своя роль. Обслуживать недовольных властью. Людей с пассивной гражданской позицией. Жителей страны. Псевдолиберальную аудиторию. Которая любит возмущаться — только возмущаться. У других телеканалов — своя роль. Своя аудитория. Сбалансированная информационная картина из суда. Получите! Ешьте!

Заказывали, заказывали…

Платите! платите!..

Согласен с мнением, что здесь (в Мещанском суде) в этот период (во время процесса над Ходорковским М.Б. и Лебедевым П.Л.) имели место символические для страны события. Показательные. Значимые.

Однако не считаю, что главными на процессе Ходорковского и Лебедева были бывший председатель правления, совладелец НК «ЮКОС» и его коллега, бывший председатель совета директоров Международного финансового объединения «МЕНАТЕП». Нет-нет. И не адвокаты, и не судьи, и не обвинение играли тут основную роль. И не общество, и не право, и не Закон, и, тем более, не мораль. Нет-нет.

Главным действующим лицом — с самой символичной, показательной ролью — тут был другой человек…

Подлинного имени его я не знаю…

Настоящее имя его — тайна….

И это тоже очень символично…

Себе он придумал прозвище «Иван Иванович» — а, может, это была его официальная кличка-идентификатор, ну, конспиративное имя, о котором он всегда мечтал… Да, так и представлялся. Цинично, нахально, с издевкой — так как не скрывал, что это его не настоящие имя и отчество. Да, типичное, характерное, простое русское имя. Ну, ассоциативно-образное — мол, человек из простого народа. Ну, дескать, «Россия вся единый Иван» и т. д. Вот так вот…

Лет «Иван Ивановичу» было тогда под 50. Телосложения крепкого, но роста невысокого. Одет невзрачно — как привыкли одеваться многие «силовики»: серый, невыразительный пиджак (почти весь процесс проходил в одном и том же) — дешёвый, угловатый и заношенный; старые штаны — обычно, странного качества «варёнка» — вылинявшие, с растянутыми коленками. И такая одежда, кстати, на нём смотрелась гармонично. Но иногда «Иван Иванович» приходил в белом костюме, который никак ему не шёл — видимо, посоветовали купить на прибавку к зарплате. Внешность у него колоритная, запоминающаяся — ярко рыжие волосы, ярко рыжие усы, рябое лицо. Живое лицо. Говорящее лицо — оно рассказывало о многолетнем прозябании в провинции, в безвестности, о чувстве наслаждения властью, что, наконец, свалилась ему в руки, о мести, которую теперь можно излить на всех этих бесполезных, сытых нахлебников-«гражданских».

Помимо чёрствого блеска в глазах, у «Иван Иваныча» были еще две отталкивающие черты — вздрагивающие на скулах желваки и нервно сжимаемые кулаки. Мимика у него была крайне сдержанная, иногда он громко смеялся, приподняв подбородок и широко открыв рот со здоровыми крепкими зубами, но продолжая следить настороженным — даже, испуганным — мраморным взглядом за собеседником. Да, его настоящую профессию можно было определить издалека. Какую он роль тут исполнял официально — никто не мог точно сказать: одни утверждали, что «Иван Иванович» руководит группой судебных приставов, другие — дескать, ему подчиняются спецназовцы Минюста и сотрудники милиции Мещанского суда, а по ещё одной версии, мол, он только координировал проход желающих попасть на процесс.

Все это было неправдой! То есть неполной правдой. «Иван Иванович» был на процессе главным распорядителем. Да, он распоряжался всем. И всеми. Как хотел. Как главный режиссер этого «спектакля». Ему позволено было всё. И не только в отношении нас, журналистов — как отечественных, так и иностранных коллег. Он решал — кто пройдёт в зал, а кто нет из адвокатов, из родственников Ходорковского и Лебедева или обычных посетителей — а суд-то, напомню, был открытый! И он же обладал властью объявить в заседании перерыв (устами, конечно, судьи — да-да, формальности соблюдались) и сколько он продлится. И часто этой властью пользовался. Мог спокойненько во время паузы пройти в комнату судей — кстати, даже не стучался в дверь и там держался по-хозяйски. Да, каждый, кто приходил в Мещанский суд, проходил через руки «Ивана Ивановича» — вынужденно здоровался с ним (а тот мог ответить на приветствие, а мог — проигнорировать); уничижительно протягивал ему документы (а тот мог сразу посмотреть в них, даже улыбнуться предъявителю и пошутить с ним, а мог отвернуться или — еще грубее — не замечать раскрытого у лица удостоверения очень долго, даже если рядом больше других людей не было); вынужден был отвечать на все его вопросы, а, часто, и терпеть издевательства… Иногда этот человек демонстрировал благодушное настроение — шутил со всеми, даже позволял в перерыве фото- и видеосъёмку, даже позволял журналистам порасспросить себя и даже что-то отвечал в ответ. Чаще, несерьёзно. А иногда являл свое плохое настроение — это была игра — запрещал разговаривать в коридоре даже шёпотом или приказывал спецназовцам выгнать из здания суда всех, кого не пустил в зал. И жертвы его дрессировки пугливо скучковавшись у входа, терпеливо и послушно ждали, когда «Иван Иванович» выйдет покурить, чтобы покорно и виновато заглянуть ему в глаза. Так «Иван Иванович» расставлял акценты. Давал знать, кто тут главный, самец-лидер…

По своему, этот человек талантлив. Так как сумел не только передать идею и дух сценария процесса, но и внести в него свой авторский стиль. Как играющий режиссёр. Потому что те, кто соприкоснулись с «Иваном Ивановичем» — словно прошли через бесцеремонный и хамоватый коллоквиум врачей-проктологов в качестве публичного объекта изучения. И полностью осознали свою ничтожность, слабость, ущербность. Чтобы каждый понял, перед ними он, «Иван Иванович», божество… Они будут отрицать… Но так и есть… Так и сеть… Потому что боялись возразить — подавляющее большинство! катастрофически подавляющее большинство![57] — и поставить его на место. Журналисты — чтобы исполнить задание редакции. Родственники и защита — чтобы не навредить подсудимым. Приставы, милиционеры и спецназовцы Минюста — так как выполняли приказ. Судебные работники и даже сторона обвинения, потому что согласились на новый порядок, и им было что терять — обещанные подачки. Да, подачки. Эти неравноценные подачки.

У всех находилось оправдание. Даже у этих храбрых спецназовцев, которые беспрекословно слушались «Ивана Ивановича» и как псы ретиво исполняли его самые абсурдные команды. Даже у них… И даже эти добрые мОлодцы его ненавидели. Да, не все. Я общался с некоторыми из них — да, признавались и жаловались… Тихо, озираясь… И даже они не знали его настоящего имени, настоящего звания, настоящей должности… Но приказы исполняли ретиво.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});