Профилактика - Владимир Ильин

Мне показалось, будто прошла вечность, но на самом деле в ближайшее отделение «Скорой помощи» мы прибыли за несколько минут. Мангул вел грузовик на максимальной скорости, оглашая вечерние улицы завыванием сирены и сигналами клаксона — это когда какой-нибудь зазевавшийся остолоп не уступал дорогу на перекрестке.

В отделении нас уже ждали.

Я полагал, что, увидев безжизненные (и, по-моему, уже начинающие остывать) тела, медики возмутятся и откажутся принимать их — и по-своему будут правы, потому что нет смысла тратить напрасно время и силы на оживление мертвецов. Однако никто из встречающих нас теток в белых халатах и слова не сказал. Только одна из них, которая, видимо, уже знала Старшину, бросила ему на ходу: «Что, Борис Саныч, опять нам материал для диссертаций подбрасываете?» Старшина отвел ее в сторону и принялся что-то вполголоса объяснять, то и дело оглядываясь на нас с Ранчуговым.

Когда санитарки увезли из приемной Полышева и автоинспектора на каталках в глубь здания, я спросил Старшину:

— Ну что, есть хоть какая-то надежда?..

Борис сумрачно покосился на меня и процитировал тривиальное: «Надежда умирает последней». Потом подумал и загадочно добавил: «А иногда — и первой тоже...»

Глава 6

Старшина был прав. Каким-то чудом Полышеву удалось выжить.

Вот только прежним он так и не стал.

Врачи объяснили нам, что клиническая смерть, которую пережил наш товарищ, пагубно сказалась на его мозге. Что из его памяти стерлись все воспоминания, и сейчас она — как девственно-чистый лист.

Когда на второй день после трагедии я, Старшина, Туманов и еще несколько ребят из отряда пришли навестить Виктора, то нашим глазам предстало печальное зрелище. На больничной койке лежал человек, перебинтованный так, что на лице был виден только один глаз и щель для рта. Он не мог ни говорить, ни двигаться. Медсестра предупредила нас, что ему нельзя подниматься с койки, потому что он не умеет держать равновесие. Кормили его с ложечки, как младенца. Меняли испачканное белье и бинты.

Мы посидели немного и ушли.

На обратном пути мы долго молчали. Потом Мангул сказал:

— Если бы я был на его месте, то лучше бы я умер, чем вот так...

— Что ты мелешь? — одернул его Старшина. — Человек чудом остался в живых, а ты...

— Да кому нужна такая жизнь? — сказал Мангул. — Это же все равно что смерть! И даже хуже. Потому что, если человек умер и если это был хороший человек, его хоронят с почестями и он навсегда остается в памяти тех, кто его знал. А тут и хоронить нельзя, и родным — горе. А ведь до конца они все равно ему память, наверно, не восстановят...

— Восстановят, — уверенно сказал Старшина. — И не только память. Всю его внешность восстановят в прежнем виде...

— Откуда ты знаешь, Борис? — спросил его я.

Он покосился на меня и скупо сообщил:

— Уже были такие случаи.

— Кстати, — вспомнил я, — а что с тем автоинспектором, которого мы привезли вместе с Витей?

— Скончался, — сказал Старшина. — Завтра похороны.

— В закрытом гробу? — сами произнесли мои губы.

Старшина поглядел на меня долгим взглядом. Потом сказал медленно:

— Ты же видел, как ему досталось.

— Да вроде бы лицо у него не особо пострадало, — возразил я.

— Так положено, Алик, — сказал вдруг Туманов. — Есть специальное распоряжение Правительства. Теперь всех погибших в результате несчастных случаев хоронят только в закрытом гробу.

— Но почему? — не понимал я.

Ребята молчали, а Старшина пожал плечами:

— Откуда мы знаем? Правительству виднее.

* * *

— Привет, Витя, — сказал я, входя в комнату. — Здравствуйте, Вера Захаровна.

После больницы Полышева перевели в реабилитационный центр для инвалидов, где с ним занимались по какой-то специальной методике, как с грудным ребенком. Учили произносить слова и устанавливали связь в его сознании между звуками и конкретными предметами. Учили простейшим навыкам и движениям. Пока что он, как ребёнок, умел только плакать и смеяться.

Жена и дети первое время приходили к нему часто, потом — все реже. Их можно было понять. Тот, кого они видели в этой комнатке, лишь внешне был похож на их мужа и отца. По сути, теперь это был совсем другой человек.

Поэтому в нашем отряде установилась неписаная общественная нагрузка: по очереди навещать Полышева.

Сейчас Виктор сидел за столом и, сосредоточенно сопя, возводил из кубиков метровый небоскреб. Рядом с ним сидела психолог-куратор и приговаривала: «Та-ак... Молодец, Витюша, молодец... Хороший мальчик, умница... Нет, не сюда... поставь кубик лучше вон там».

На мое приветствие Виктор поднял голову и заулыбался. С самого начала он почему-то выделял меня среди всех остальных.

— Доброе утро, — неестественно чисто выговорил он. — Смотри, какую башню я сделал...

— Молодец, — похвалил я, опускаясь на стул напротив него. — Башня прямо-таки Вавилонская у тебя получилась...

— Вера, — спросил он, поворачиваясь к психологу. — А что такое — Вали... Лавивонская?

Та возвела очи горе. Видимо, сегодня он ее уже успел достать своими вопросами.

— Посмотри, что я тебе принес, Витя, — сказал я, доставая из сумки коробку с дардами. — Это называется дарты. Их надо бросать так, чтобы они попадали в мишень. А вот и мишень. Ее вешают на стену... или на дверь... Помнишь, как тебя Старшина ругал за порчу двери в «дежурке»?

— Алик, — укоризненно сказала Вера Захаровна, — что вы такое говорите? Какие могут быть дарты? У него еще на кубики едва координации хватает, а вы хотите, чтобы он кидал эти штуки с иголками в мишень...

— Ничего, ничего, — бодро сказал я, но коробку положил подальше от Виктора на стол. — Может, это поможет ему хоть что-то вспомнить. Раньше-то он увлекался дартами, просто фанатиком был...

Виктор посмотрел на меня, перевел взгляд на Веру, сморщил лицо, явно собираясь зареветь, но потом взгляд его упал на кубики, и он продолжил градостроительную деятельность.

— Ну, как ваши успехи, Вера Захаровна? — спросил поспешно я, чтобы перевести разговор. — Алфавит уже выучили?

— И не только алфавит, — с гордостью просияла Вера Захаровна. — Витя, расскажи-ка Алику стишок...

Витя с неохотой отложил в сторону очередной кубик, на котором был нарисован красавец-петух, встал и, держа руки по швам, продекламировал без выражения:

Прибежали в избу дети,Второпях зовут отца:«Тятя, тятя! Наши сетиПритащили мертвеца!»

— Достаточно, Витя, — торопливо перебила его Вера Захаровна. — Молодец, умница. Садись, играй дальше кубиками... Впечатляет? — обратилась она ко мне.

— Впечатляет, — уныло согласился я. — Вы прямо семимильными шагами продвигаетесь, Вера Захаровна. Глядишь, через полгодика программу начальной школы освоите.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});