Боевые паруса. На абордаж! - Владимир Коваленко

Пока их на улицах мало, но волшебное имя великой державы превращает трусов в наглецов. Если за спиной испанский десант — значит, все можно! Слуги превращаются в убийц, а родные стены хватают хозяев за горло языками огня и душат едким дымом. Праздник! День огня и крови! День, когда тьма, скопившаяся в душах, осветит пожаром тропическую ночь.

Впрочем, не все англичане недовольны таким оборотом дел. Католики — на острове таких немало, и вовсе не только пленных — спешат высунуть нос. Иначе не разберут. А добрых католиков испанцам резать не стоит.

— Пресвятая Дева и Рим!

Навстречу удары наспех расхватанными клинками:

— Парламент и Испания!

Противники короля тоже проснулись. Тоже надеются, что испанцы — за них. Политически-то испанцев принято считать союзниками парламента, пусть только для того, чтобы королевские приватиры могли брать призы. Уж не они ли и приманили десант?

Каждый клич рождался при встречах на темных улицах, в попытке выйти из города или замкнуться в форте. Ведь главную опасность видели именно в шагающих по Эспланаде, ведущей к центральному форту, закованных в сталь идальго.

Только до форта нужно еще добраться, а на улицах стычки уже не только между рабами и хозяевами! Английские партии схватились между собой. И капитан-роялист, пытающийся рассмотреть с высокой стены форта первые пожары и расслышать, что же там происходит, приходит к решению — в форт впускать только сторонников короля. Отдать приказ не успевает.

Более чуткий лейтенант первым расслышал крики, свидетельствующие, что до острова докатилась гражданская война. Что ж, железо панциря не спасет командира — зато помешает почувствовать упершееся в спину дуло. Палец выжимает спуск. Осечка… Остается рвануть из ножен шпагу, надеясь прихватить растерянным.

Судья Джонс проснулся именно от этого. От криков и звона оружия. Сунулся за пистолетом — вовремя, снизу раздался шум… Правда, никаких звуков борьбы, скорей — разговор. А потому — накинуть халат, вставить руки в рукава, невзирая на подагрический прострел. Слуги, конечно, исчезли все, ну да чего от них ждать? Спуститься. То ли умереть, то ли помочь… Неважно, в любом случае следует оставаться джентльменом.

Даже когда перед тобой — небольшая толпа людей в рогоже. Голые до колен ноги, особенно красные при свете факелов. Тропическое солнце не любит ирландской кожи. В руках у незваных гостей мачете. Значит, мятеж. И смерть.

— Судья? Мы здесь, чтобы охранять вас и вашу семью.

Нельзя так с пожилым сердцем — сжать и отпустить. Вот только что стоял… А теперь ноги подогнулись, и дышать стало нечем. Стучит о зубы стакан, холодная вода возвращает чувства. Круги перед глазами проходят. Жена, в одной рубашке — перед чужими людьми, тем более — голодранцами, но язык не поворачивается упрекнуть. Зато произносит то, что обязан.

— Вы все равно мятежники.

«Красноногие». Привычное название для ирландских повстанцев. Им даже гордятся.

— Возможно, вы приговорите нас к повешению. Потом. Но сейчас — мы вас защитим.

— Любопытно… — Судья запахнулся поплотней, попробовал сесть. Больную руку снова схватила боль: некстати оперся. — Чему обязан? Вы же, наверное, всех англичан и епископалов режете? Я в снисхождении не нуждаюсь. Хотя, если вы защитите жену и детей — спасибо.

— У ирландцев тоже бывают жены и дети, ваша честь. Так что за семью не беспокойтесь, да и вас нам резать никакой охоты. Вы человек, а людей среди английской породы немного.

— И как вы пришли к столь лестному для меня выводу?

— Просто. Вы догадались, что у священников нет хвостов!

Судья улыбнулся. История была не то чтоб веселая, но занятная.

Несколько лет назад — поток рабов тогда только набирал силу — Джонсу довелось ознакомиться с крайне любопытным документом. В нем значилось, что в связи с поступлением на остров значительного количества ирландцев и католическим мятежом на самом зеленом острове, на Барбадосе следует ввести закон о наградах за голову. В Индиан-бридж местные депутаты сдуру скопировали закон метрополии.

В результате изумленный Джонс выяснил, что на острове отныне введены награды за голову волка — в пять фунтов стерлингов и волчицы — в десять. В качестве доказательства, что зверь действительно убит, предлагалось требовать уши и хвост.

Все расписано подробно и обстоятельно, да вот беда — на Барбадосе нет ни одного волка. Никогда не водились. Самый крупный хищник — мангуст, и тот привезен из Ост-Индии для истребления крыс, которые приехали сами. Сказать, что судья был удивлен, значит, несколько преуменьшить. Достопочтенного Джонса настолько проняло, что он счел необходимым потратить день на поездку в Индиан-бридж. Даже не дочитав нового закона.

Так что, явившись на прием к губернатору, Джонс сунул под превосходительский нос бумагу.

— Они там что, с ума сошли? — спросил. — Может, перекрасить нашу Ассамблею под бедлам? Сэр Филип! Это, в принципе, пережить можно. Но если наши избраннички еще такого отсыплют, я подам в отставку. С этим нужно что-то делать, сэр. И срочно.

После чего испытал на себе вихрь губернаторской приязни. Филип Белл отдавил ему руку крепким пожатием — слава Богу, подагра в левой, а то там бы дух и испустил — усадил в кресло. И распечатал бутылку вина.

— Я рад, что обрел союзника! — возгласил губернатор.

В это мгновение Джонс понял, что зря не дочитал дурацкую бумаженцию до конца. А сэр Филип продолжал:

— В дни, когда королевская казна почти пуста, парламент желает усилить позиции, заставив колонии тратить доходы на месте, не пересылая их суверену. К сожалению, поведение островного парламента ненамного лояльней. Вот и теперь… Плата за головы католических священников им нужна! Наверняка таких среди мятежников немало, их нам шлют не разбирая, оптом. Увы, я не могу восстать против закона, а в юридических тонкостях не силен. Джонс, если вы придумаете, как нам избавиться от расхода, я выбью для вас должность главного судьи Спайтстона. Сами знаете, какая там практика, не то что в вашем северном городишке из двадцати домишек… Ну?

— Надо думать, — только и сказал Джонс. — Давайте-ка я еще раз прочту текст.

Губернатор вернул бумагу и с напряженным ожиданием уставился на судью.

— Ногой не топочите, — буркнул Джонс. Начальства он уже не замечал, а постукивание губернаторской ноги по полу отвлекало. — И не бегайте по кабинету. Посидите спокойно, сэр Филип. Я уже вижу решение… Что у вас с руками?

— Нервы… Какое решение?

— Простое. Соблюдать закон. С точностью до буквы. — Джонс не сразу понял, отчего лицо губернатора вытянулось. Как понял, поспешил уточнить: — Тогда платить не придется. Смотрите — кто-то убил или поймал живьем некоего падре. И хочет на основании этого получить… Да, как за самку волка, десять фунтов…

Скоро эта сценка разыгралась на деле. Доносчик радостно тыкал в незаросшую тонзуру на голове связанного человека.

— Это не доказательство, — объявил тогда Джонс, — согласно легальной процедуре, описанной в принятом парламентом острова законодательном акте, способом удостоверения факта уничтожения оцененного субъекта является предъявление ушей, кои я прекрасно вижу, и хвоста. Так что показывайте хвост священника или проваливайте!

Исправить закон до следующих выборов парламент не успел, а после — в него набилось достаточно роялистов, чтобы сорвать принятие поправок.

Губернатор сдержал слово. Так Джонс и стал главным судьей в большом торговом городе, который все чаще называют маленьким Бристолем. А заодно, оказывается, спас жизнь своей семье. Кому бы ни достался остров, ему, Джонсу, хорошо не будет. Припомнят ему красноногую охрану. Но, по крайней мере, семья останется жива. Так что теперь судью в большей степени интересует: если бы губернатор не попросил избавить казну от лишних расходов, остался бы он человеком? Или нет?

Спайтстон по меркам Нового Света защищен совсем неплохо. Три форта, четыре сотни ополченцев, батарея на господствующей высоте к северу от гавани. Внешнюю атаку отразить он может. И мятеж — тоже. А вместе?

Полыхнет ли город восстанием, неизвестно, но пушки, готовые простреливать подходы, не вдруг перенацелишь. К тому же «Ковадонга» закрыта высоким бортом приватира, а что такое приватир в порту? Беззащитная лохань с десятком человек, оставленных присмотреть, чтобы корабль не украли. Все спят, причем двое — на посту. Если кто и рассчитывал, что рядом стоящий приватир присмотрит за испанской канонеркой, делал он это напрасно.

Двести человек отчаянной команды давно обзавелись жильем в городе. На борту — дежурная команда. Два десятка человек, из которых пятнадцать спят в койках, пятеро — на постах. Через борт лезет пятерка Хайме, за ним — остальная команда «Ковадонги». Капитан, как и положено, покидает корабль последней, и некому рассмотреть на ее лице недоумение. Она была готова застрелить любого, кто помешает десанту лезть по трапу, но стрелять не пришлось. Даже тревогу никто не поднял! Короткая заминка — надо выловить стюардессу из-под банки, куда та по привычке забилась, толкнуть на трап. Ничего неприличного, внизу-то тоже женщина. А для бодрости хватило шепнуть: «Не отставай, одна останешься».