6. Остров Пингвинов. Рассказы Жака Турнеброша. Семь жен Синей Бороды. Боги жаждут - Анатоль Франс

— Дорогая, вы входили в «малый кабинет». Как бы это не привело к печальным последствиям для вас и для меня! Эта комната оказывает гибельное влияние, от которого я хотел вас уберечь! Если бы оно сказалось на вас, я был бы безутешен. Простите меня, но ведь любовь располагает к суеверию.

Как только он это сказал, юная г-жа де Монрагу, хотя она никак не могла испугаться Синей Бороды, ибо в его словах и голосе выражались только печаль и любовь, — юная г-жа де Монрагу завопила благим матом: «На помощь! Убивают!»

То был условленный знак; услышав его, шевалье де ла Мерлюс и сыновья г-жи де Леспуас должны были броситься на Синюю Бороду и пронзить его своими шпагами.

Но явился один только шевалье де ла Мерлюс, которого Жанна заранее спрятала тут же в спальне, в шкафу; когда он с обнаженной шпагой в руке бросился на г-на де Монрагу, тот стал в оборонительную позицию.

Жанна в ужасе убежала и в галерее столкнулась со своей сестрой Анной, не стоявшей, как гласит предание, на башне, — ведь макушки башен были снесены еще по приказу кардинала Ришелье. Анна де Леспуас старалась ободрить своих братьев: бледные, дрожащие, они не решались пойти на такое отчаянное дело.

Жанна кинулась к ним и стала молить: «Скорее! Скорее! Братья, спасите моего возлюбленного!» Тогда Пьер и Ком подбежали к Синей Бороде; тот меж тем успел обезоружить шевалье де ла Мерлюса, повалил его на пол и коленом придавил ему грудь.

Предательски подкравшись сзади, братья пронзили его шпагами и долго еще кололи после того, как он испустил дух.

У Синей Бороды не было наследников, Все его богатства перешли к его жене. Часть их она дала в приданое сестре своей Анне, еще некоторую часть употребила на то, чтобы купить каждому из братьев чин капитана, а все остальное взяла себе и вышла замуж за шевалье де ла Мерлюса, ставшего, как только он разбогател, вполне порядочным человеком.

ЧУДО СВЯТОГО НИКОЛАЯ

Святой Николай, епископ Мирликийский, жил во времена Константина Великого[252]. Все писатели, когда-либо повествовавшие о нем, даже самые древние и самые суровые, прославляют его добродетели, труды и заслуги; все они приводят обильные доказательства его святости, но ни один из них не говорит о чуде с кадкой солонины. Не упоминается о ней и в «Золотой легенде»[253]. Это молчание весьма знаменательно, и все-таки не хочется подвергать сомнению столь прославленное событие, удостоверенное всемирно известной народной песенкой:

Ребяток трое было там,Сбиравших колос по полям…

Этот замечательный литературный памятник совершенно определенно говорит о том, что жестокий колбасник положил мальчиков в кадку «и засолил их, как поросят». Это, очевидно, надо понимать в том смысле, что он разрубил их на куски и хранил в рассоле. Именно так производится засол свинины; но мы с удивлением читаем дальше, что ребятишки пролежали в рассоле семь лет, между тем как обычно месяца через полтора мясо начинают при помощи деревянной вилки вынимать из бочонка. Памятник не оставляет места сомнению: именно через семь лет после преступленья, по словам песенки, великий святой Николай вошел в проклятую харчевню. Он спросил поужинать. Хозяин сказал, что может предложить хорошей ветчины.

— Нет, мне не нравится она.— Тогда телятины кусок?— Нет, не пойдет она мне впрок.Я б солонинкой закусил,Что ты семь лет как засолил. —О том услышав, живодерПоспешно выбежал во двор.

И тут же, возложив руки на кадку с солониной, божий человек воскресил три кроткие жертвы.

Таков в основном рассказ древнего безыменного летописца; он содержит в себе неподражаемые черты душевной чистоты и простосердечной веры. Скептицизм берет на себя неблагодарную задачу, нападая на самые живучие памятники народного самосознания. Именно поэтому я не без горячего чувства удовлетворения нашел возможность согласовать правдивость народной песенки с умолчанием древних жизнеописателей мирликийского первосвященника. Я рад, что могу обнародовать плод моих долгих размышлений и ученых изысканий. Чудо с кадкой солонины достоверно по крайней мере во всем наиболее существенном. Но совершил его не блаженный епископ из Мир Ликийских. Совершил его другой святой Николай, ибо их двое: один, как мы уже сказали, был епископом Мирликийским; другой, менее древний, — епископом Тренкебальским в Вервиньоле. Мне было дано установить их различие. Трех мальчиков из кадки с солониной извлек епископ Тренкебальский. Я это докажу на основе подлинных документов, и людям, таким образом, не придется оплакивать утрату этой легенды.

Мне посчастливилось разыскать всю историю епископа Николая и воскрешенных им мальчиков. Я изложил ее в рассказе, который, надеюсь, будет прочитан и с пользой и не без удовольствия.

I

Николай, происходивший из знатной вервиньольской семьи, уже с самого раннего детства выказывал признаки святости, а четырнадцати лет от роду дал обет посвятить себя служению господу богу. По принятии им духовного сана, еще совсем юным, был он по единогласно выраженной воле народа и по желанию капитула возведен на кафедру святого Кромадера, святителя вервиньольского и первого Тренкебальского епископа. Он благочестиво выполнял свой пасторский долг, мудро управлял подчиненными, просвещал народ и не боялся призывать знатных к справедливости и воздержанию. Он был щедр, раздавал обильную милостыню и уделял бедным большую часть своего состояния.

Его замок, расположенный на холме, господствующем над городом, гордо вздымал свои зубчатые стены и башни. Святой Николай создал из него убежище, где находили себе приют все, кому грозило мирское правосудие. В нижней зале, самой обширной во всем Вервиньоле, обеденный стол был до того длинен, что людям, сидевшим на одном конце, он казался неясным острием, терявшимся где-то в отдалении; а когда на нем зажигали огни, он напоминал хвост кометы, которая появилась в Вервиньоле как предвестница смерти короля Кома. Святой епископ Николай занимал место во главе стола. Здесь он угощал знатнейших лиц города и королевства, а также множество всяких людей светского и духовного звания. Но справа от него всегда стояло кресло, предназначенное для бедняка, который может постучаться у его ворот, прося подаяния. Особенно душевно заботился добрый святой Николай о детях. Он умилялся их невинностью и при виде их чувствовал в себе отцовское сердце и утробу матери. Добродетели его и образ жизни были чисто апостольские. В простой одежде монаха, с грубым посохом в руках, ежегодно навещал он свою паству, желая видеть все собственными глазами, и, чтобы ни одна горесть, никакое зло не могли ускользнуть от него, он, в сопровождении только одного служителя, объезжал наиболее глухие уголки своей епархии, переправляясь зимой через разлившиеся реки, взбираясь на покрытые льдом горные вершины и углубляясь в дремучие леса.

И вот, однажды, проездив с самого раннего утра верхом на муле, в сопровождении дьякона Модерна, по темным лесам, обиталищу рыси и волка, среди древних елей, покрывающих вершины Мармузских холмов, божий человек углубился на исходе дня в чащу колючего кустарника, сквозь который мул с большим трудом, медленно прокладывал себе извилистый путь. Дьякон Модерн едва поспевал за ним на муле, нагруженном тяжелой поклажей.

Одолеваемый усталостью и голодом, божий человек сказал Модерну:

— Приостановимся, сын мой, и, если у тебя осталось немного хлеба и вина, поужинаем здесь, ибо силы мои иссякли и я не могу продолжать путь, да и ты, хотя и моложе годами, наверное утомился не меньше меня.

— У меня не осталось, владыко, ни капли вина и ни крошки хлеба, так как я по вашему приказанию все роздал в пути людям, которые гораздо меньше в том нуждались, нежели мы с вами.

— Что и говорить, если бы у тебя в суме еще осталось несколько корок хлеба, — возразил епископ, — мы съели бы их с удовольствием, ибо кормчим церкви надлежит питаться объедками бедняков. Но раз у тебя ничего больше нет, такова, значит, воля господня и, разумеется, он пожелал этого для нашего блага и ради нашей пользы. Возможно, что он навсегда скроет от нас причины такого благодеяния, а может быть, наоборот, не замедлит обнаружить их. В ожидании этого нам остается, полагаю, продолжать наш путь, пока мы не найдем диких яблок или тутовых ягод для себя, травы для наших мулов и, подкрепившись таким образом, не сможем отдохнуть на ложе из листьев.

— Как вам будет угодно, владыко, — ответил Модерн, подгоняя своего мула.

Они ехали всю ночь и часть утра и наконец, взобравшись по крутому склону, вдруг очутились на опушке леса и увидели у ног своих равнину, прикрытую бурым небом и пересеченную четырьмя неясными дорогами, терявшимися в тумане. Они избрали левую из этих дорог, древний римский тракт, которым некогда пользовались купцы и паломники, но пустынный с тех пор, как война разорила эту часть Вервиньоля. На небе, в котором стремительно летали птицы, собирались плотные тучи; удушливый воздух давил на мертвенно-серую, молчаливую землю; яркие отблески мерцали на горизонте. Они подхлестнули усталых мулов. Вдруг сильный порыв ветра склонил верхушки деревьев, прошумел в ветвях и застонал в затрепетавшей листве. Загремел гром, и крупные капли дождя пролились на землю.