Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

«Виктор Иваныч!» – обратился Толя к старшине, ездившему накануне в управление бригады и доставившему, очевидно, нам оттуда очередной «подарок» для перевоспитания. «Вы что это такое привезли нам в дивизион?!»

Старшина, смущаясь, доложил, что младшего сержанта Герценберга перевели к нам из клуба для дальнейшего прохождения службы.

«Почему он в клоунском виде?! Даю Вам 10 минут, чтобы постричь, побрить этого Герценберга, привести его форму одежды в порядок и представить на беседу в канцелярию!!! Чтобы я больше „обозных деятелей“, в таком виде, в строю не видел!». (Толя всегда слегка недолюбливал свинарей, кочегаров, художников и поваров, именуя их презрительно «обозниками», или просто «обозом»).

Старшина, вместе с Герценбергом, отправился в казарму, а мы продолжили развод.

После развода старшина представил в канцелярию на беседу постриженного и побритого Герценберга. На нём красовалось и новое обмундирование, выданное взамен испоганенного прежнего. (Надо отметить, что наш старшина умел мастерски стричь бойцов, под модный ныне полубокс, одним движением руки. Не успел Герценберг и глазом моргнуть, как причёска его стала образцовой. Он сильно расстроился, да было поздно, после этого заставить побриться и переодеть его в уставную форму старшине удалось без особых усилий).

В беседе выяснилось, что Евгений Ханааньевич Герценберг служил в клубе бригады художником, а там довольно быстро обнаглел и распоясался. (Его невыговариваемое «ветхозаветное» отчество у нас быстро заменили на кличку «Хананий», так его и стали звать бойцы и офицеры).

«Скурвился» совсем он в клубе, молодёжь начал обижать, водку жрать, пусть у вас послужит!» – так объяснил мне по громкой связи Бабрак Кармаль причину неожиданного откомандирования «Ханания» в наш дивизион.

Я поставил условием «перевоспитания» то, что обратно в клуб Ханания забирать не будут, а оставят его у нас «до дембеля». Бабрак радостно подтвердил это.

Хананий, выслушав этот диалог (он состоялся в его присутствии), впал в пессимизм и заявил, что служить в нашем «дисбате» он отказывается категорически, потребовав личной встречи с комбригом. Прямо скажем, такая амбиция была нечастым явлением, видно было, что Хананий хлопот нам доставит немало.

(Надо отметить, что в то время молодые люди еврейской национальности ещё служили в нашей армии в качестве воинов срочной службы, и служили, как правило, хорошо. Но, видимо наш Евгений Ханааньич был из того колена «сынов Израилевых», которое рождало Троцких, Блюмкиных, Лёв Задовых и прочих еврейских бунтовщиков и террористов. Конфликтности, наглости и апломба у него хватало на пятерых).

Ознакомительная беседа с ним шла долго и нервно, Хананий показал себя во всей красе.

Первым делом он сообщил мне, что отказывается рисовать у нас стенды, стенгазеты и ленинскую комнату. Тут вышла его промашка. Я ответил ему, что в художниках дивизион не нуждается, а Хананий будет служить у нас по основной боевой специальности.

«Вы кто по ВУСу, на кого учились в «учебке»? – поинтересовался я у него.

«Командир расчёта пусковой установки, только я никогда им не был, я только рисовал» – угрюмо ответил Хананий.

«Ну, так вас никто командиром и не назначит, будете служить простым номером расчёта стартовой батареи. А вот и ваш командир батареи, капитан Агашин» – сообщил я Хананию, показывая на зашедшего в канцелярию Железного Комбата.

Это новость вызвала новую вспышку ярости и отчаяния у Ханания. Он завопил, что объявляет голодовку до личной беседы с комбригом о своей судьбе.

В общем, беседа с Хананием продолжалась довольно долго. Видно было, что он не на шутку обижен на жизнь (да и на Бабрака Кармаля лично), подкинувших ему перспективу вместо вольной жизни художника в клубе – «крутить ручку» в стартовой батарее до самого морковкиного зАговения, по обещанию БМП.

Итогом собеседования было Толино решение выделить Хананию в столовой отдельный стол, на котором накрывать ему отдельную порцию на период хананьевской «голодовки».

«Пусть, если хочет – ест, не хочет – никто ему в глотку совать насильно еду не собирается», – резюмировал БМП свой приказ.

Я же пообещал Хананию, что возьму его наутро на «громкую» и на «радионяне» доложу комбригу о его голодовке и жажде личного общения с Левитаном.

Так и сделали. Обед и ужин Хананий героически сидел перед накрытым ему столом и не ел.

Наутро я взял с собой Ханания на «радионяню». После традиционной утренней «накачки» Левитан, как обычно, поинтересовался «вопросами».

Я ему бодро доложил, что прибывший к нам из управления бригады мл. сержант Герценберг служить у нас отказывается, объявил голодовку и требует личной встречи с комбригом.

Эта новость взбесила обычно спокойного Левитана: «Хрен ему, а не встречу со мной!» – заревел он по ГГС, используя ненормативную лексику, что с ним случалось не часто.

«Номером расчета его назначить! Полностью! Ручку крутить!!! Не хочет жрать – пусть не жрёт, будет убегать – под трибунал его отдадим!!! Полностью! В тюрьме будет свои порядки устанавливать!!! Полностью!», — даже я не ожидал такой острой реакции Левитана на ультиматум Ханания, а уж он – тем более.

Вместе с деморализованным Хананием я прибыл в казарму. Он позавтракал (забыв о своей «голодовке») и печально встал на развод в строю стартовой батареи.

Там он поначалу пытался «шланговать», но у Железного Комбата «не забалуешь». Увидев, что расчёт Ханания перестал укладываться в норматив, комбат усилил тренировки с ним, проведя пару заряжаний «в условиях применения условным противником ОМП», в ОЗК и противогазах.

Это была сложная задача, требовавшая предельного напряжения сил всего расчёта.

Старший номер расчета ефрейтор Кудраускас запросил у комбата перекур. Толя дал добро, оставаясь на всякий случай неподалеку от своих гвардейцев. Кудраускас завёл весь расчёт за угол здания ракетного хранилища и там кратко, но энергично объяснил Хананию (устно, «без рук»!!!), что впустую бегать весь расчёт из-за одного «фраера с гондонной фабрики» (а этот термин БМП крепко врезался в память воинов) – не будет.

Так что: либо Хананий начинает стараться и будет крутить ручку как следует, не сачкуя, либо ему объяснят это более доходчиво.

Мнение коллектива в армии – великая сила, и Хананий был вынужден взяться за ум и «ручку».

Спустя несколько недель Железный Комбат даже похвалил его за усердие на тренировках перед строем.

«Недолго дёргалась старушка в гусарских опытных руках!» – говорил в таких случаях БМП.

…

Через пару месяцев Железный Комбат, слегка смущаясь, попросил «добро» на использование таланта Ханания для оформления класса стартовиков. «Добро» мы дали, при условии того, что рисовать Хананий будет не в ущерб занятиям по боевой подготовке. Хананий с радостью вернулся к любимым кистям и фломастерам и «заделал» комбату отличный класс, потом, в основном в выходные дни, заново оформил ленинскую комнату и обновил всю наглядную агитацию в дивизионе. Мы не могли на него нарадоваться, хотя периодически он и «взбрыкивал», по старой привычке.

Тут и настал сказке конец. Приехали с какой-то проверкой к нам Никита Сергеич с Бабраком Кармалем, подивились на красоты, созданные рукой Ханания и вызвали его к себе пообщаться. Поначалу Бабрак даже не узнал в подтянутом стартовике (а Хананий прибежал в канцелярию прямо с тренировки по заряжанию пусковой установки, в бушлате и с противогазом на боку) «нарушителя клубного спокойствия». Потом обрадовался его чудесному перевоплощению и заявил, что они его откомандируют, «на время», поездить по другим дивизионам «порисовать».

Зная, чем это закончится, я напомнил Бабраку обещание не забирать от нас перевоспитанного Ханания, чтобы его снова не «испортили».

Бабрак обиделся и сказал, что в таком случае он заберёт от нас Ханания «насовсем». Единственное, на чём я настоял – это на обещании второй раз нам Ханания не присылать. Чудеса два раза подряд не совершают.

На этом и порешили.

Месяца через 3, будучи на сборах в бригаде, я увидел строй арестованных, шагавших на какие-то работы, под руководством начальника гауптвахты прапорщика Проходы. В третьей шеренге, с огнетушителем на плече, браво шагал остриженный наголо Хананий. Увидев меня, он печально махнул рукой.

«Что, опять дорисовался, Хананий?» – не удержался я от вопроса. Хананий в ответ только грустно улыбнулся. Больше я его не встречал.

БМП славился умением мастерски парировать дежурные отговорки разгильдяев. Одним из традиционных ответов попавшегося на каком-либо прегрешении воина была фраза Василия Алибабаевича из незабвенного фильма, мол: «Все побежали – и я побежал!»