В тот день… - Вилар Симона

Но, подумав, добавила:

– Когда я со старшим Колояровичем боролась, то показалось, что какой-то звук послышался со стороны. Даже подумала, что кто-то рядом, а значит, помогут мне сейчас. Но теперь утверждать, что мне это не померещилось, не стану. Вроде как из опочивальни Мирины звук доносился, но, опять же, не уверена. Там ведь еще кладовка между нашими с ней покоями, могла я и ошибиться. Но тут важно другое: Озар говорил тогда, что ему стражники-обходники помогли пробраться в дом, но сдается мне, что солгал он. Уже ведь упоминала, как ловко может лазить Озар. И что ему стоило просто забросить веревку на частокол и взобраться во двор без помощи каких-то там стражников? Он же утверждал, что ему помогли. Если и впрямь помогли, то уже ничего не докажешь. А если не помогал никто?

– Ты хочешь, чтобы я нашел этих стражников и спросил, когда Озар вернулся от Златиги? – медленно произнося каждое слово, спросил Радко.

Яра напряглась. Если не поверил ей, то все… Но самой ей как-то не верилось, что городские обходники могли оказаться как раз подле их усадьбы на Хоревице в столь нужное для волхва время. Яра в Киеве давно жила и знала, что ночные стражи скорее Подол низинный обходить будут и дальние концы града, чем станут подниматься на возвышенности Киева, где обычно живут бояре и нарочитые купцы, у которых имеются и своя охрана, и псы сторожевые. И даже если бы, возвращаясь, Озар встретил их, то навряд ли уговорил оставить службу и идти помогать ему попасть в усадьбу. Это раньше, когда волхв одним из первых перунников в городе был, он мог приказывать любому. Но теперь волхвов в Киеве не сильно почитали. Значит, скорее всего, сам пролез. И наверняка думал вернуться так же тайно. А потом бы явился наутро – и на него никаких подозрений. Но вот же заступился за нее, открылся. А потом погубил… Ей бы подумать еще, почему именно на нее указал Добрыне? Ну да сама уже объяснила Радко: она больше иных подходила, чтобы опорочить и указать на нее как на головницу злостную.

Яра чувствовала, как внимательно смотрит на нее Радко. Помолчав немного, сказала:

– Ты ходил в тот вечер в дружинную избу. Там у тебя знакомые есть. Может, кто из кметей или гридней скажет тебе, кто той ночью службу обходников во граде нес? Было бы неплохо расспросить их. И если они скажут, что никакому волхву лазить по оградам не помогали, то мне удастся подловить Озара на лжи. Все остальное лишь мои слова. А тут могут быть и видоки, какие со стороны. Добрыня наверняка обратит на то внимание. И это может мне помочь. Мне ведь… – она всхлипнула, – мне так умирать не хочется…

Радко вдруг иное сказал:

– Я знаю, чем удавил мою Мирину Озар. Поясом из пеньковой веревки. Он всегда подпоясанным ходил. А силы у него немало, чтобы навалиться и задушить сонную бабу, используя пояс как удавку. И когда он говорил, что веревкой Мирину душили, эта самая веревка и была у него на поясе. Из этой же веревки он мог соорудить петлю, чтобы забросить на бревно частокола и взобраться во двор. Лохмач его знает, вот и не поднял шум. Да, думается мне, так все и было.

Радко говорил спокойно, взвешенно. Яра искоса посмотрела на него: когда обычно бесшабашный Колоярович начинал вести такие речи, значит, он на что-то решился. Она ждала, что скажет Радко, но он долго сидел и молчал, то сжимая, то разжимая пальцы, сцепленные на колене.

Наконец вскинул голову, поднялся.

– Вот что скажу, Яра. Сейчас я пойду и впрямь попробую вызнать, кто из дружины обходил в ту ночь улицы Киева. Даже если это не дружинники были, а кто-то из местных киевлян, то старшины киевских концов должны знать. И обещаю – я их найду. И если уличим Озара во лжи…

Он резко умолк, желваки заходили под кожей, брови нахмурились грозно.

Яра сказала тихо:

– А если не разыщешь таковых… то и я узнаю, каково это, когда петля на шее до смерти…

– Ну, я этого не позволю. Жалко только, что Добрыня уже уехал, – с ним бы у меня проще вышло переговорить и все объяснить. Добрыня толковый, он сразу бы все понял. Но я до самого князя дойду… Или до царицы его. Последнее даже лучше – я ведь знаю, как к бабам подход найти. Смогу и саму кралю эту цареградскую заставить меня выслушать и понять. Поговаривают, что она разумна и милосердна. Вот и выслушает новоокрещенного купца Радомила Колоярова сына. Брата убиенного при всем честном народе Дольмы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

У Яры гулко застучало сердце. Неужели… у нее появилась надежда?

– А сумеешь ли все так рассказать, чтобы поверила? Особенно царица. Она ведь иноземка, может не понять.

– Ну, толмачи у нас в Киеве не самые простецкие. Да и Анна, как я слышал, речи наши уже научилась понимать.

Яра робко спросила:

– Может, лучше мне самой попробовать? А то вдруг ты запутаешься, не так все изложишь?

Радко хмыкнул:

– Сомневаешься во мне, что ли? Так вот напомню, что отныне я большим хозяйством должен заниматься. Думаешь, неразумному это доверили бы? Или считаешь, что не справлюсь?

И когда она подтвердила, что он-то обязательно справится, продолжил:

– Вот-вот. И уж поведать все, что от тебя услышал, точно смогу. И, может, у меня получше получится все объяснить да растолковать, чем у тебя. Это ты со мной разоткровенничалась, а вот перед чужими… Ты ведь, Яра, обычно молчунья. Все таишь в себе.

– Я привыкла лишь на себя полагаться. Я всегда одна.

Радко уже потянулся к факелу, но вдруг застыл, подумал о чем-то и вернулся к ней. Опустился рядом на колени и ласково погладил древлянку по щеке, убрал в сторону нависающие пряди.

– Ты больше не одна, Яра.

И вдруг нежно привлек ее к себе. Она молчала, оглушенная его нежностью, теплом объятий.

Он же говорил:

– Ты не чужой мне человек. Ты из моей челяди, ты моя хозяйка заботливая, ты всегда со мной доброй и нежной была. Думаешь, забыл? Может, потому и пришел сюда, что в голове не укладывалось то, во что все уже поверили. И если я справлюсь и все докажу, то заберу тебя к себе. Будешь и дальше хозяйствовать в моей усадьбе на Хоревице высокой. А там… Мне ведь лучше тебя никого не найти. И ты больше одной не будешь – женой тебя возьму. А вместе мы многое сможем.

Яра слова вымолвить не могла. Радко? Она с ним? Где-то в груди словно обвал происходил, сердце билось у самого горла. А из глаз текли и текли слезы. Радко ласково стер их ладонью.

– Ну успокойся. Не бойся ничего.

– Я не верю… Не верю в такое счастье.

– А ты поверь. Это как во Христа поверить и успокоиться. Молись же Ему. Он защитит. С моей помощью, но защитит. И жди меня. Я приду за тобой!

Он ушел. Взобрался по лестнице и исчез. А Яра все сидела, оглушенная, как будто не веря, что не пригрезилось ей все. Она будет спасена? Радко выяснит все и вернется за ней? Именно за ней, чтобы потом женой назвать. Он хоть и вертопрах, но слову его верить можно.

Яра пыталась последовать его совету и молиться новому могущественному Богу. Но была в таком состоянии, что только нервно повторяла:

– Господи… О Господи…

Но отчего-то знала, что и этого достаточно. Если Всевышний прислал к ней самого Радко, значит, уже ничего плохого с ней не случится. И она больше не будет одинокой. И слабой больше не будет. У нее есть тот, ради кого хотелось жить. А это такая сила!

Глава 12

Озар шагал широко, размашисто, вдыхал всей грудью привольный воздух над Днепром. Давно остался позади людный Киев с заполненными судами гаванями, где-то в стороне исчезли за кудрявыми кронами деревьев башенки княжеских теремов в Берестове, миновал он и место, где была паромная переправа через Днепр возле устья речки Лыбеди. Озар шел не оглядываясь, и путь его лежал в отдаленный город-крепость Родню, где несколько лет назад варяги победителя Владимира зарубили его брата Ярополка. Там же Ярополка и похоронили. И если при жизни этого князя считали поборником христианства, то погребли его по старому обряду, с тризной, с насыпным курганом, с гулянием великим. Ибо Родень считалась оплотом поборников старого бога Рода – отсюда и само название Родни. Как поговаривали, капище Рода-прародителя там еще не было разрушено. Пустовало – да, ибо люди Владимира следили, чтобы обряды не проводились. Но немало волхвов еще жили в окрестностях Родни, и народ все еще почитал их, как и в старые добрые времена.