Блондинки начинают и выигрывают - Светлана Успенская

Потом все наливали бокалы, чокались, кричали «ура», пили, ели, опять наливали, целовались, потом вприсядку шли плясать под гопающую и ухающую музыку, которая оглушительно лилась откуда-то из-под потолка.

И я тоже вместе со всеми чокался, целовался, выкрикивал тосты, ел и прилежно выбрасывал ноги в залихватской присядке. Но не пил ни капли. Я был ужасающе, патологически трезв.

В разгар веселья тоненько запикал телефон в кармане босса. Я находился неподалеку и потому невольно услышал этот омерзительный электронный звук.

Неторопливо обтерев масленые губы, Дерев вынул трубку, бросил в нее ленивое «алло». И застыл с брюзгливым выражением лица…

Что ж, дело обычное. Какие-то служебные неурядицы. Начальство — на то оно и начальство, чтобы бдить даже в разгар всеобщего веселья…

Закончив разговор, Дерев буркнул пару слов верному помощнику, угодливо подскочившему под локоток. Петин, даже не дожевав осетрины, с готовностью вспорхнул со стула и мгновенно скрылся из поля зрения.

Через минуту он вернулся, уже без осетрины во рту, с недоумевающим, опрокинутым лицом. С дрожащими губами и затравленным взглядом. Или мне показалось?

Однако я был олимпийски спокоен. Они ничего не знают, ничего! Они не могут узнать так быстро, это нереально. Потребуются дни, недели, месяцы работы, пока они…

Вася наклонился к хрящеватому уху начальства и испуганно пролепетал в него пару фраз.

Вскинулись хмурые кустистые брови, льдисто блеснули крошечные глазки, вспыхнул отраженным светом бриллиант в безвкусно массивной печатке, — босс что-то удивленно переспросил. Вася испуганно кивнул, истерически задрожал, как будто его трясли за плечи, и вновь выбежал прочь.

Какие-то их мелкие делишки, неполадки в пробирной палатке, усмехнулся я иезуитской усмешкой. Суетня мальков в прозрачной от солнца береговой воде. Но приплыла матерая щука, ам! — и слопала мальков. И, вильнув замшелым, зеленоватым хвостом, ушла на глубину, в тинный омут. И ищи ее теперь, свищи…

И черт с ним, с Кешей, наконец… Зачем забивать голову? Через минуту я отсюда незаметно исчезну, а вместо меня конечно же они получат его. Его-то и повесят за жабры. Они вытряхнут из него все, что он знает и чего не знает. А я в это время буду далеко, очень далеко, на белом берегу в тени лохматых пальм…

Запыхавшийся Вася вскоре вернулся, испуганно кривя залитое смертельной бледностью лицо. Дерев нахмурился еще пуще и повелительно буркнул Недыбайле короткую фразу. Тот тоже подхватился и выкатился из залы, неуклюже пробираясь среди танцующих пар.

Кажется, что-то серьезное… Как бы в этом серьезном не оказался замешан и я. Не лучше ли отбыть пораньше? Если зацепят из-за какой-нибудь неправильно оформленной закорючки в бумаге, увязну надолго.

Но где же Кеша?..

— Пожалуй, здесь жарковато, — заметил я Алине, не отлипавшей от меня весь вечер. — Пойду подышу свежим воздухом.

— Я с тобой! — Она с готовностью вскочила на ноги.

Неужели эту девицу приставили, чтобы она следила за мной? Эта кошачья цепкость, эта бдительная настороженность, эта…

Нет, вряд ли. Девочка просто безнадежно свихнулась на идее замужества. А все остальное — вымысел, фантазия, галлюцинация. Бред.

Мы вышли на круглое крыльцо с перилами. Высокое бездонное небо, полное до краев мелких игольчатых звезд, мавританским куполом нависло над головой. Серебристый месяц, точно радивой хозяйкой начищенный к приходу дорогих гостей, сиял посреди небосвода, венчая собой исламскую красоту холодной ночи. Чернел редколистный шепотливый лес, шумной волной подкатывая к поляне, полной зыбучих теней и звуков.

— Как чудно! — промолвила девушка, набирая полную грудь прохлады.

— Действительно, — вежливо поддержал я, не зная, как половчее от нее отвязаться.

Сказать, что хочу побыть один? Попросить зайти в номер за зажигалкой? Оттолкнуть ее в сторону? Она ударится головой о металлические перила и…

— Эх, кажется, я забыл в машине бумажник, — проговорил я, хлопнув по карману. — Сейчас вернусь.

И оглянулся. И сразу понял, что пропал, безнадежно пропал: из глубины танцующего зала ко мне спешили темные фигуры, полные мрачной решимости.

— А, старичок, — послышался знакомый баритон с напряженной, деланой веселинкой. — Слушай, там непонятки кое-какие возникли, тебя главный к себе требует.

— Ага, — произнес я спокойно, — сейчас только бумажник из машины возьму. Один момент!

— Это срочно, старичок, — преградил путь Вася.

— Срочно! — подтвердил Недыбайло, трехстворчатым шкафом возвышаясь рядом с ним.

— Срочно? — глуповато удивилась Алина, зачем-то оглядываясь. — Ах, срочно! — понимающе усмехнулась она.

Я понял, что это конец. И прекратил сопротивление.

А ведь я так здорово придумал, так чудно все разыграл… Мне опять не хватило каких-то тридцати секунд, не хватило нескольких лишних вздохов, не хватило десяти шагов до вожделенной свободы… Это конец!

В сопровождении несговорчивой охраны я поднимаюсь по витиеватой лестнице. Шаги приглушенно звучат по устланному дорожками полу.

Что делать? В каскадеры я не гожусь, но…

А что, если… Удар под дых, а когда Вася сложится, как нож, применить болевой прием к Недыбайле… Только если он подействует, этот болевой прием, сквозь дециметровый слой жира… Нет, пожалуй, рискованно. Слишком рискованно.

Картины Шишкина на стенах бесконечного коридора, мягкий свет ламп…

А что, если кинуться к окну, выбить стекло и мягко приземлиться на подвявшую клумбу? Эти офисные работники, пленники остеохондроза, заложники геморроя, не успеют и глазом моргнуть, как…

Нет, не пойдет: на окнах чернеют кованые кружева решеток.

Вот дверь моего номера… Замедляю шаг по ковровой, вытертой посередине дорожке. Сейчас створка откроется и…

Сделаю резкое движение, врываюсь первым, захлопываю дверь, запираюсь изнутри, а потом…

Дверь отворяется беззвучно. В кресле, натужно стонущем под массивным телом, вольготно развалился сам Дерев. Перед ним на журнальном столике — мой ноутбук. Распотрошенный портфель вывалил на полированную поверхность бумажные внутренности.

Но как они догадались, как?! Ведь я так хорошо все продумал…

Воздух вокруг главного словно искрился грозовым электричеством. Сгущались воображаемые тучи, виртуальное солнце безнадежно тонуло во мраке неминуемой грозы…

— Садись, Александр, — мягко кивнул Дерев, указывая на кресло напротив себя, — в ногах правды нет.

— Собственно говоря, а что…

— Нам идти, Станислав Петрович? — прорычал Недыбайло.

— Нет, останьтесь. Втроем, надеюсь, мы скорее доберемся до истины.

Я нехотя опустился в кресло, все еще просчитывая в уме варианты спасения.

Проход к двери заграждает хлюпик Вася… Один удар, вылететь в коридор, сразу в машину, в аэропорт, любой рейс в любую страну, а там…

— Может, сам объяснишь? — перебив мои тайные мысли, с мерзкой ухмылкой спросил босс, по-наполеоновски скрестив руки на груди.

— Что именно? — Я тянул время.

— Что это все значит? — Кипа бумаг, шурша, рассыпалась в воздухе и плавно опустилась на пол.

— А что это значит? — С деланым недоумением я приподнял двумя пальцами листок и уставился на него с первозданным любопытством.

— Не узнаешь? А ведь эти документы у тебя в портфеле нашли.

— Да? — удивился я еще больше.

Рыжий портфель вынырнул из темноты.

— Портфель ведь твой, если не ошибаюсь? И бумаги твои.

— С чего вы взяли, что он мой?

— Надпись «А.Ю. Рыбасову от коллег».

— Господи, какая глупость! — радостно усмехнулся я, шалея от собственной смелости. — С чего вы взяли, что я какой-то А.Ю. Рыбасов?

— А кто ты? — оторопел Дерев.

— Господа, меня зовут Иннокентий Иванович Стрельцов! Очень приятно познакомиться. Я работаю в Детском драматическом театре, артист. Так сказать, служитель Мельпомены. А в здешних пенатах отдыхаю от театрального напряжения и артистических интриг… — Я мелко, по-дурному хихикнул и, внезапно подскочив в кресле, пронзительно заорал во все горло, выгребая из закромов памяти жалкие остатки школьных знаний: — «Мороз и солнце, день чудесный…»

Доорать я не успел, как был вновь водворен в кресло могучей и неласковой рукой.

— Ладно, ладно… Пошутил и хватит, — миролюбиво проговорил Дерев. — Так вот, Александр, твои махинации раскрыты. Тебе придется вернуть всю сумму. Деньги-то не малые… Контракт на поставку кокосовой копры будет объявлен недействительным, а сделка признана ничтожной.

— Не понимаю, что вы от меня хотите? — С туповатым удивлением я оглядел присутствующих. В моем театральном баритоне переливалось благородное возмущение. — Какие деньги? Какой контракт? Какая копра? Я бедный актер погорелого театра, я ничего не знаю о деньгах и контрактах. Служу музам и все такое. Простите, мне пора…