Авантюрист - Марина Дяченко

На мгновение мне показалось, что река хочет растворить меня. Что она просто переварит меня, будто огромный, разлитый по руслу желудок. Все, что случилось потом, произошло в долю секунды – но для меня время тянулось невообразимо медленно, я успел запомнить детали…

Несущийся плот втянул меня под свое деревянное брюхо. Переехал, как огромный утюг. Сквозь непрозрачную воду я все же видел, как плывут над головой бревна, и сквозь расползающиеся щели проглядывает небо…

Потом я понял, что будет дальше. Плот понесется по течению, и хорошо бы Соллю удалось удержаться, прийти в себя и довести его до берега. До совсем уже недалекого…

Берег, к которому мы так стремились, теперь нависал над нами шляпкой гриба. Вода подмывала глиняную стену, сверху срывались мелкие камни и комья земли вместе с травой. Черная воронка, вертящаяся под самым берегом, завораживала, как глаз.

Четыре веревки насилу вытянули нас из-под опасного, грозящего обвалом козырька. Горожане изрядно поработали, воздвигнув здесь насыпь из камней; теперь отовсюду бежали люди, и на многих были когда-то красно-белые, а теперь грязно-бурые мундиры.

В моем сознании случился короткий провал. Очнулся я, когда глиняный подмытый козырек оторвался-таки от тверди и грянулся в воду, и нас, уже выползавших к тому времени на берег, накрыло грязной волной. Алана не устояла на ногах – я поддержал ее; вода бессильно соскользнула, уже не в состоянии завладеть нами, и я на мгновение опьянел от осознания собственной живучести.

Жив. Вырвался, прорвал серую пленку неотвратимой смерти, и вот стою на насыпи, мокрый и окровавленный из-за многочисленных ссадин, бессовестно живой, холодный, грязный…

Окружившие нас люди о чем-то возбужденно говорили, но я перестал слышать их голоса. Новое осознание подобно было падению дубины.

Горка песка на дне песочных часов. Круглый деревянный календарик, и бегущие по кругу дни вычеркнуты один за другим. Еще три долгих дня, три с половиной ночи…

Я почти мертв. Алана овдовеет раньше, чем мои ссадины заживут.

К нам подвели лошадей. Я видел, как Танталь поспешно вытирает волосы невесть откуда взявшимся полотенцем. Как Алана со страдальческим выражением лица отжимает подол платья. Река за нашими спинами все еще ревет – кажется мне или нет, но прежней ярости в желтом потоке уже не наблюдается, как будто после нашей переправы жизнь для реки потеряла смысл…

Мне заглядывали в лицо. Их было полным-полно – горожан с натруженными руками, стражников с кирками и лопатами, а этот, в пышном парике, не иначе как бургомистр…

Все они будут жить и завтра, и послезавтра и через неделю.

Я опустил голову. Нехорошо, если кто-то прочтет на моем лице малодушную, бессильную ненависть.

Глава семнадцатая

Я не узнавал города. Я не мог вспомнить улочек, по которым вел нашу кавалькаду полковник Солль. Прохожие шарахались из-под копыт, я старался держаться рядом с Аланой, всем известно, какая она наездница… Через три дня все это перестанет меня волновать – но пока я жив, с Аланиной головы не упадет ни волоса.

Все живое есть вызов смерти. Мы строим дома и рождаем младенцев – зная, что всему придет конец; я ничем не отличаюсь от прочих. Не через три дня, так через тридцать лет, но результат один и тот же, а мне хотелось бы, чтобы мой собственный вызов смерти прозвучал как можно более дерзко…

Сменяли друг друга узкие улочки. Сопровождающая нас тройка стражников предусмотрительно отстала – Эгерт Солль гнал, как по большой дороге, и Танталь не отставала от него, и даже Алана, закусив губу, крепко держалась в седле.

Ты не умрешь, мягко сказал невидимый страж, охраняющий мой рассудок от сумасшествия. Не может быть, чтобы ты умер. Не может быть…

Это повторялось в сотый раз. Внутри меня раскачивался огромный маятник: я путешествовал от отчаяния, сдобренного философией, через упрямство и ярость – к расслабленной вере в собственное бессмертие. Туда-сюда. Туда-обратно…

Копыта простучали по горбатому мостику, смутно знакомому, и через несколько кварталов обнаружился дом.

У крыльца дома Соллей стояли два красно-белых стражника, и пики в их руках были скрещены перед входом – несколько картинно, я бы сказал. Что они, все время так стоят? Или устроили спектакль, заслышав приближение полковника Солля?

Так или иначе, но при виде Эгерта им следовало бы отсалютовать, но они не двинулись с места. Ни один не повернул головы.

– Сарки! – крикнул Солль, соскальзывая с седла. – Доф!

Я помог спешиться Алане. Она тяжело оперлась о мою руку, я слышал, как Танталь бормочет в ухо с собственной лошади: дома… вот и дома…

Эгерт шагнул вперед; Сарки и Доф, или как их там звали, плотнее сдвинули свои пики:

– Нельзя. Никому нельзя. Вход закрыт. Отовсюду – из двора напротив, из окон, из соседних подворотен – осторожно выглядывали, потихоньку подступали любопытные.

Солль, надо сказать, очень быстро обрел потерянный дар речи.

– Это я – рявкнул он в лицо того из стражников, что был повыше. – Именем начальника стражи – приказываю прекратить балаган и следовать за мной!

Стражники вдруг заулыбались – одинаково, как братья. Улыбки их ничего общего не имели с весельем, я слышал, как охнула за спиной потихоньку собравшаяся толпа.

– Эгерт! – голос Танталь сорвался. – Назад!

Солль отступил.

Стражники стояли, неприятно похожие на кукол с фарфоровыми головами. Пики соприкасались, и между остриями – толпа роптала все громче – то и дело проскакивали маленькие синие молнии. И очень холодные – во всяком случае, смотреть на них было зябко.

Солль развернулся. Схватил за шиворот первого подвернувшегося зеваку – но почти сразу выпустил, обнаружив, вероятно, что жертвой стал его собственный приличный сосед.

– Что здесь… пес, что здесь происходит?!

– Утром еще их прислали, – пробормотал сосед, нервно оправляя воротничок. – Нормальные… ребята… мы с ними час назад беседовали, про реку, как она сбрендила… они говорили, что с госпожой Торией… все в порядке… Час назад еще… Попросили водички попить – ну, я господам стражникам угодить всегда рад… пошел к себе за кружкой, возвращаюсь – стоят… как в столбняке… Я к ним с водичкой – куда там… Страх… колдовство это, господин полковник, как есть…

Все обернулись на Сарки и Дофа. Молнии, потрескивающие между наконечниками копий, и кукольные улыбающиеся лица как нельзя убедительнее подтверждали предположение доброго горожанина.

– Колдовство, – Соллев сосед облизнул губы. – Я еще третьего дня приметил… крутился тут один, лысый, как… ты что делаешь, мерзавец?!

Возглас относился к мальчишке, который, проникнувшись всеобщим возбуждением, подобрал с мостовой камень и запустил его в замерших у крыльца стражей.

Мальчишка был на диво меток. Камень с грохотом ударил по шлему, пострадавший стражник тем не менее не переменился в лице, не сдвинулся с места, даже не перевел взгляда – хотя на мундир ему посыпалась каменная крошка.

Я вдруг представил себе, как в улыбающегося стража впивается арбалетная стрела. Одна, другая; кукла не меняется в лице, она будет незыблемо стоять, даже залитая кровью, даже нашпигованная стрелами, и между остриями копий будет скакать синяя молния…

– Сарки! – жалобно позвал один из сопровождавших нас стражников. – Это же господин Солль, брось пику, слышишь?

Эгерт обменялся длинным взглядом с Танталь. Обернулся к растерянному эскорту:

– Взять их. Осторожно.

Три коротких меча бесшумно выскользнули из ножен. Растерянные стражники шагнули к своим же товарищам, с кукольным усердием охраняющим вход; пики выглядят устрашающе, но совершенно бесполезны в пешем бою на улице города…

Три меча остались лежать на мостовой. Один из нападавших упал, не сумев увернуться от потрескивающего молниями острия. Двое отскочили – хорошая реакция спасла их раньше, чем они поняли, что происходит.

– Колдовство… – в ужасе выдохнула толпа. Солль шагнул вперед. Танталь охнула – но полковник не собирался повторять попытку штурма. Поднырнув под размазанные в воздухе древки, он ухватил лежащего за пояс и рывком оттащил от крыльца, запричитали женщины.

– Оружие, – угрюмо распорядился Солль. – Оружие мне… – короткий взгляд в мою сторону, – и ему… господину Рекотарсу.

Мне нередко приходилось лазать через заборы. Даже и более высокие, даже и снабженные шипами; как правило, на той стороне меня поджидала любвеобильная дама, а путь к ней загораживали нехитрые препятствия в виде супруга либо опекуна…

Соллям не от кого было прятаться. Ни один вор, будь он в здравом рассудке, не решился бы лезть в дом полковника Эгерта, я уж не говорю о возможных любовниках; сейчас во дворе не было даже собаки. Солль перебрался первым и принял из моих рук сперва Танталь, а потом и Алану.

– Вот уж не думал, что вот так придется входить в собственный дом…