В дальних водах и странах. т. 1 - Всеволод Крестовский

Чем, однако, кончились похождения прекрасной принцессы, я не знаю, потому что отвратительный запах китайского табака, несмотря на все наше долготерпение, выкурил нас наконец из театра.

Китайцы курят в театре почти все, и даже некоторые женщины, употребляя отчасти манильские и сингапурские сигары, а в большинстве — трубку и карманный кальян; но беда в том, что курят они свой местный, очень грубый табак, да еще вдобавок сдобренный бараньим салом (свечным) и опийным раствором. Можете себе представить, каков аромат из этого выходит!

Был уже десятый час вечера, стало быть, как раз пора в Ботанический сад, чтобы взглянуть на высший свет сингапурского общества.

Поехали мы в двух экипажах, причем я сел в последний вместе с А. П. Новосильским. Малаец-извозчик вскоре отстал от передового экипажа и, должно быть, мы не вразумительно ему втолковали, куда ехать, только он завез нас совсем не в то место, куда следовало. Разговаривая, мы и не заметили, как очутились где-то за городом, в болотистой низине, у цилиндрических резервуаров газового завода, где болотные испарения сразу охватили нас прелою сыростью. Во избежание лихорадки оставалось только поскорее выбраться отсюда, и к счастию возница наш, на сей раз совершенно ясно поняв моего спутника, благополучно доставил нас спустя около получаса к Ботаническому саду.

Здесь уже все общество было в сборе. Среди обширной бархатистой лужайки на зеленом пригорке расположился у пюпитров круг музыкантов военного оркестра. У подножия пригорка, на круговой дорожке столпились собственные экипажи, исключительно ландо и коляски, в которых сидели нарядные дамы и солидные джентльмены — мужья и дядюшки. Извозчичьи каретки, остановившиеся поодаль, были распряжены, и их кургузые пони преспокойно паслись себе на лужайке, тогда как возницы, усевшись за каретками на корточки в свой особый кружок, с увлечением предавались игре в чет-нечет на китайские чохи. Кроме этих извозчиков, никого из туземной "серой" публики сюда не пускают, так как англичане вообще не любят мешаться где бы то ни было с туземцами, даже с людьми высших каст и европейски образованными; да и извозчики-то проникают сюда только потому, что наняты на вечер англичанами. Впрочем, чета толстых сиамцев и три-четыре китайских купца присутствовали тут в собственных колясках.

"Чистая", то есть европейская, публика прогуливалась пешком по кругу впереди "собственных" экипажей. Тут были почти исключительно одни мужчины, если не считать проезжих россиянок, француженок и голландок. Англичанки же восседали только в экипажах, и в то время как проезжие дамы гуляли в обыкновенных сереньких костюмах, эти были положительно en pleine toilette, в легких гренадиновых, батистовых и кисейных платьях белых и бледных цветов, с кружевами, manches courtes, с букетами на груди и в руках, едва прикрытые воздушными шляпками. Сообразно климату, здешние дамы и днем носят хотя и самые легкие туалеты, но всегда с col montant и длинными рукавами, через которые, однако, достаточно сквозят их плечи и руки; к обеду же они переодеваются, причем декольте и короткие рукава считаются как бы обязательными, и в этом последнем туалете остаются уже на весь вечер и едут на прогулку, захватив с собою в экипаж, на случай сырости, кашемировую шаль или какую-нибудь более существенную накидку. Бедные женщины! Представьте себе, что среди постоянных обитательниц Сингапура, которых видели мы в течение нынешнего дня, не встретил я ни одного свежего, здорового лица! И не только женщины европейские, но даже дети их поражают вас своим болезненным видом.

Это все какие-то вялые, малокровные, испитые лица с желтизной и зеленоватым оттенком, костлявые плечи, спичкообразные фигурки, словом, то, что у нас весьма метко называется "дохленькими". Причина этому, конечно, климат, к которому, за весьма редкими исключениями, не могут привыкнуть северные женщины, а тут еще эта болотисто-низменная, лихорадочная местность.

Приятное исключение из общего правила на сей раз составила только наружность супруги голландского консула: но и то потому, что эта особа еще недавно поселилась в Сингапуре. И тем жальче становится, глядя на нее, когда подумаешь, что не далее как через год и эту свежую, цветущую здоровьем и молодостью женщину, по всей вероятности, ожидает общая участь здешних европеянок. Только женщины, родившиеся от европейских родителей в самом Сингапуре и в нем выросшие, уже не так подвержены влиянию климата, а иные даже и совсем хорошо его переносят. Вполне же нечувствителен он только для туземок и метисок.

Мужская публика, гулявшая по кругу пешком, имела смешанный характер: тут были и фраки с белыми галстуками, и черные редингтоны, и белые фланелевые жакеты, и совсем уже демократические пиджаки. По всем этим костюмам вы могли бы почти безошибочно определить, к какому слою общества принадлежат их обладатели, от "сливок" и до "подонок". Тут были и более крупные чиновники администрации, и крупные негоцианты, и консулы со своими секретарями, и офицеры местного гарнизона, гулявшие в расстегнутых форменных куртках из красного сукна с золотыми галунами и в красных же шапочках без оружия. Это все "сливки". Затем идет "молоко" в виде разных комми, конторщиков, техников, мелких чиновников, клерков, лоцманов, каптейнов и тому подобного люда, и наконец пиджачные "подонки", изображаемые разными отдельными комиссионерами, вольными матросами, маклерами, лакеями без места, поварами, отставными солдатами, навсегда оставшимися в Сингапуре, и теми неопределенными личностями, которые чаше всего встречаете вы около кабачков и гостиниц. Но надо отдать справедливость, все это было в высшей степени чинно и даже чопорно, хотя легкий послеобеденный букет бренди, шерри и портвейн на заметно носился в воздухе. Англичане, как известно, ни под какими широтами не изменяют своим островным привычкам, благодаря чему и мрут в значительной пропорции, как мухи. Но это их не удерживает. "Сливки" держались совершенно отдельно, не смешиваясь с плебсом, и по большей части оставались около экипажей, любезно беседуя с дамами. Все гулянье это происходило при ярком лунном освещении. Музыканты, в красных мундирах и черных обтяжных брюках, играли почти исключительно пьесы английского репертуара, причем некоторые были весьма серьезного характера, а другие сопровождались частью и хоровым пением. Как особенность этого оркестра можно отметить, что в числе его инструментов (медных и духовых деревянных) находился и контрабас, но почему только один контрабас, этого я уж не знаю. Оркестр этот, говорят, играет здесь три раза в неделю с девяти часов вечера до одиннадцати.

На обратном пути заехали мы с А. П. Новосильским в один из знакомых ему индийских магазинов, где давеча был им заказан шелковый гамак (сетчатая койка), который обещали ему приготовить к вечеру. Хозяин, почтенного вида седобородый индус, встретил нас очень любезно и, извинившись, что гамак еще не принесли из мастерской, просил подождать, пока за ним сбегают, и пригласил нас в особую заднюю комнату при магазине, служащую ему кабинетом и интимною приемной. Радушно пожимая обоим руки, усадил нас на буковые кресла и принялся подчивать холодным лимонадом с кальяном и манильскими сигарами. Здешние индусские и китайские купцы все более или менее знают английский язык, а этот владел им совершенно свободно, и потому у него с Андреем Павловичем, как со старым знакомым, завязалась очень оживленная беседа, принявшая вскоре, как показалось мне, тон какой-то таинственности, по крайней мере, хозяин стал говорить тише, чем вполголоса, но очень выразительно, как бы стараясь убедить в чем-то своего собеседника. Но так как я по-английски не говорю, то мне гораздо интереснее была моя сигара, на белом пепле которой я и сосредоточил пока свое внимание. Минут через двадцать из магазина пришли сказать, что гамак принесен, и мы расстались с радушным хозяином.

— Бывают же чудаки на белом свете! Вы знаете, о чем он говорил мне? — с улыбкой обратился ко мне Андрей Павлович, когда мы поехали далее. — Представьте себе, ни более, ни менее, как об ожидании пришествия русских!

— Куда это? — спросил я.

— Да все сюда же, в Индию! Началось с того, что спрашивает он меня: правда ли, что мы сосредоточиваем во Владивостоке очень сильную эскадру, как пишут в ихних газетах. Я говорю: правда. "Ну, и неужели же, — говорит, — это вы в самом деле против китайцев?" Да, говорю, на всякий случай. "Полноте, из-за чего вам воевать с Китаем? Китайцы вам не враги, у вас здесь есть враги гораздо посерьезнее, и мы все убеждены, что вы готовитесь против Китая только так, для виду, а в сущности совсем для другого". Я ему ответил, что виды правительства мне неизвестны, и что коли прикажут, то будем драться против кого бы то ни было. "Ну, вот это так! Это другое дело!.. Но во всяком случае, — говорит, — будет ли у вас война теперь или впоследствии, а только, по нашему мнению, вам не мешало бы постоянно держать во Владивостоке сильную эскадру". То есть для чего же? — спрашиваю его. "А для решения Восточного вопроса". Признаюсь вам, это неожиданное упоминание Восточного вопроса порядком-таки меня озадачило. Смотри, пожалуй, политик какой выискался! Но все же, думаю, интересно знать, как он это понимает, и спрашиваю: где же мы тут решать его будем? "А здесь, — говорит, — в Сингапуре". Вот-те и раз!.. Я на него даже глаза выпучил. А он мне: "Не изумляйтесь, — говорит, — была бы охота, а дело вполне возможное, — и стал развивать свою мысль. — Представьте себе, — говорит, — что у вас во Владивостоке сильная эскадра и пять-шесть тысяч десантного войска. Пять, шесть или сколько бы там ни понадобилось, больших транспортных пароходов вы всегда можете, в случае надобности, нанять в Сан-Франциско или в Японии. От Владивостока до Сингапура только тринадцать дней пути. В самом начале войны, под прикрытием своей эскадры, вы бросаете эти пятъ-шестъ тысяч десантных войск в Сингапур, ничем, в сущности, не защищенный. Места для высадок тут есть и очень удобные, мы их знаем. План, конечно, смелый, но не невозможный. А затем что? Англичане, конечно, из кожи вон вылезут, но постараются собрать двадцать, тридцать тысяч сухопутного войска, чтобы, в свою очередь, форсировать высадку на Сингапур. Очень возможно, что это им удастся, и они ваш отряд сбросят в море, возьмем наихудшую случайность. Но, во всяком разе, пока-то это еще случится, пройдет по меньшей мере три-четыре месяца, в которые англичане будут собирать свой 20–30 тысячный корпус (в Англии ведь это не так легко делается), да пока-то они перевезут его к Сингапуру, пройдет и еще месяца полтора-два, а всего, стало быть, от пяти до шести месяцев. Но ведь вы в это время, занимая Сингапур, окончательно зарежете всю транспортную английскую торговлю. Ведь Сингапур, это центральный узел всех морских торговых путей между Европой, Африкой и Индией, с одной стороны, и Западною Америкой, Австралией и крайним Востоком, с другой стороны, и мимо этого узла не пройдешь. Ведь ни один английский "купец" не выйдет в море: английский товар будет подорван на одном лишь высоком фрахте да на страховой премии, а главное, что за это время все фрахты из английских рук перейдут в руки германского, французского и других торговых флотов, да и китайцы с японцами кое-чем попользуются. А раз торговля нашла себе новый транспорт, она не вернется к старому. За примером недалеко ходить: та же Северная Америка. Вспомните, чем был ее коммерческий флот до междоусобной войны и что он теперь! Да, удар на Сингапур есть удар прямо в сердце, и мы думаем, что вы одни только в состоянии когда-нибудь нанести его. Но для этого надо быть сильными во Владивостоке". Что вы на это скажете?