Акимуды - Виктор Ерофеев

– Русский писатель.

– Мы вас не назначали.

– Назначают в другом месте.

Он взвился:

– Нет другого места!

166.0<КЕРОСИН ПОДАН>

Гидра о семи головах. Они болтаются на толстых, длинных шеях. В этих головах есть что-то до боли притягательное, завораживающее, как завораживает кровь: они дурашливы, они – ласковые, обаятельные придурки, добряки, выпивохи и губошлепы, они – с высунутыми языками, они сталкиваются между собой, отдергиваются в уморительном негодовании, забавно ссорятся друг с другом и снова в знак согласия лижутся языками. В них есть что-то от телепузиков, отрастивших окладистые бороды или, напротив, побрившихся наголо и полюбивших черно-бело-красные оттенки цветов, узоры опознавательных знаков. Но от начальной аляповатости по велению сердца они отряхиваются и крепчают, по их обличью проходит судорога сначала непонимания – чего это с нами делают? – затем горечи и отчаяния – доколе все это можно терпеть! Помножив природную опрощенность на озлобленность, святость на ненависть, они начинают охотиться за вредными насекомыми, бегающими у них по всему телу.

Бандиты – опричники – фашисты. Быстро вращается колесо. Казалось, еще вчера страна утопала в блатной стихии, и эта дурная погода, вместе с гарью окраин и шансоном, была предписана ей на долгие годы, но все, как в сказке, переменилось в одночасье. Дружина царя Ивана железной рукой берет за горло обнищавшее и разбогатевшее в лихолетье декадентское сообщество и выпускает на поп-сцену клубы страха. Казалось, буквально еще сегодня утром, что это – последняя остановка, дальше ехать некуда – сливай воду. Но удивительное дело! Железный кулак оказывается противоречием в себе: он все меньше и меньше становится принадлежностью душегуша и кровопийцы – он рассовывает деньги по карманам владельца, а для этого надо разжать пальцы. Вместо кулака остается кулачная видимость: строгое, карательное, но не безупречное ведомство.

И тогда фашизм поднимает голову. До этого гидра о семи головах стояла, как броненосец, на запасных путях – ее кормили утопическими фруктами марксизмаленинизма. Ее рвало от этой пищи, она отощала. О ней забыли. А ведь столетие назад ее кормили не только с барского, но и с царского стола. Царь Николай любил эту публику с Охотного ряда, шептал ласково: черная сотня.

Исторические параллели сложились в устойчивую систему. Мы проиграли третью мировую войну, которую по недоумству считали холодной. У нас украли, как у немцев, Эльзас с Лотарингией, лакомые кусочки солнечных полуостровов. Нас унизили и оскорбили незадачливыми реформами, украинскими придирками к Черноморскому флоту. Мы похоронили продукт западного аборта – демократию – под одобрительный шум толпы. Мы шли к храму за покаянием – нас в этом храме с покаянием не ждали.

Когда-то Розенберг взял из идеи черной сотни тему чистой расы. Теперь наша очередь учиться очищать кровь, создавать боевые дружины. У нас до Бога ближе всех. Доберемся! В споре русского с нерусским возьми сторону русского, даже если он неправ. Святая Русь превыше всего.

Убедительно. Доходчиво. Безотказно. Чужих наконец-то бьют. Задушевный расизм. Людям нравится. Полиция улыбается – ей понятно.

Керосин заказывали? Керосин подан.

167.0<РОССИЯ-МИФ И ЕГО РАЗРУШИТЕЛИ>

Из недр моего ведомства по связи между живыми и мертвыми скоро вышла бумага, заказанная мне бывшим застенчивым резидентом, Геннадием Ершовым. Его письмо доставили мне существа с песьими головами из администрации Акимуда. По понятным соображениям я не мог отказать. Ершов интересовался, почему захват России Акимудами прошел так успешно и нет ли здесь подвоха. Его волновал вопрос, как совместить ценности мертвых с исконными русскими ценностями…

Я решительно не согласился с мнением бывшего акимудского резидента, который стал у нас могущественным министром. Захват России не прошел успешно – напротив. Он породил множество проблем.

Мертвецы отвергли нашу клиповую ментальность. Мы – новая порода людей, которая им непонятна. Исключение составляют лишь архаические люди, которые у нас не перевелись в провинции и которые приняли их как родных. Но это только внешний слой. На самом деле их ужасы для нас – детская страшилка.

Русские ценности изначально мертвы. В этом залог половины национального успеха, разгадка того, почему Россия продолжает жить вопреки всякой логике. Вторжение мертвых замораживает наши ценности и служит временному и неверному укреплению государства.

Россия не может существовать без конфликта, она питается им, плодя и пожирая врагов. Кто против кого? Начну издалека. У дальних родственников моей жены родилась дочка Оля. Жена поехала навестить новорожденную. Ее мать сказала, что фотографировать девочку нельзя, и показывать посторонним тоже: у Оли пока что неокрепшая душа, и ее можно сглазить. На вопрос, как эта философия согласуется с православием, ответа не было.

Моя жена не верит в порчу. Точнее, не хочет верить. Где здесь война? А дело в том, что в порчу ребенка пугливо верит русская глубинка, которая вооружена всякими способами борьбы с ней. Например, нужно нарисовать ребенку черное пятно за ухом. Желательна красная шерстяная нитка на левом запястье, которая восстанавливается, если предыдущая порвется, или запрятанная в одежде булавка, чтобы сглаз накалывался на ее острие.

Кто в это не верит – тот не наш. Тот не русский. Или не до конца русский. Вера в сглаз входит одним из многочисленных элементов в миф под названием Россия.

Россия-миф – это не миф. Это достоверная реальность. Нечто подобное случается и в Африке, но Россия себя с Африкой не сравнивает. Это ей неприятно. Она предпочитает сравнивать себя с США или с Европой. И выигрывать от этого сравнения!

В России гражданская война никогда не прекращалась, но временами велась скорее в головах, отражалась в словах, а не в действиях, хотя многократно выражалась в чудовищных годах насилия. Когда к власти пришел наш Главный, гражданская война вновь обрела классический российский образ. Власть попыталась загнать войну в подполье, и это стало опасной ошибкой. Вместо словесной полемики возникло непримиримое противостояние.

Тогда Главный создал Ома и провозгласил «оттепель», которая обнажила грустный пейзаж без прикрас. Запад вздрогнул от отвращения и приписал происходящее авторитарной природе режима. Однако это поверхностное мнение.

Исторически Россия сформировалась как миф. Он основан на апологии безумия. Россия-миф – радикальный продукт, ему нет равных, его надо любить без остатка, но его можно обидеть и унизить – поэтому его нужно защищать.

Россия-миф не терпит модернизации. Миф неподвластен времени. Запад мешает России самим фактом своего существования; единственное его оправдание – это поставка нам новых машин. Модернизация может разрушить Россию-миф, подвергнуть ее деформации. Россиямиф страдает от ампутации Советского Союза, у нее болят по ночам отрезанные куски. Она поглощает Советский Союз в качестве своего положительного элемента, с неохотой выбрасывая из советской истории очевидные несуразицы, вроде борьбы с православием, но вполне одобряя пакт Молотова – Риббентропа. Главный – защитник России-мифа, он тонко проводит эту линию, в то время как Ом, даже в образе фиктивного разрушителя, пугает Россию.

Россия-миф важнее страны с именем Россия. Как всякий миф, он имеет таинственную природу и испытывает отвращение к любой попытке его анализа. Россия-миф с предельной наивностью не учитывает интересы соседей, считая их инстинктивно своими вассалами. Россия-миф не гнушается анархической вольницы. В этом отсеке мифа русский человек отдыхает от своего божественного предназначения, однако даже там бдительно следит, чтобы за рюмкой водки или в парной бани он не стал объектом провокации разума.

Победа мертвых как поражение разума в правах приветствуется народом.

Русский человек, находяшийся на страже Россиимифа, обладает глубоким архаическим сознанием. Писатель Козлов-Радищев славит «наше синкретическое восприятие мира». Со звериным чутьем русский народ угадывает свое место. Чем больше сочувствия к жертвам, чем требовательнее сочувствующие, тем меньше жалости к побитым и погибшим.

Продавленный миф порождает революцию. Революция заканчивается реабилитацией мифа, все начинается по новой, только с низкого старта.

Народ любит переполох просвещенных сословий. Ему доставляет большое удовольствие слышать их беспомощные крики о справедливости. Это как в начальной школе: дурак тот, у кого сперли шапку! Мы – вечные второгодники – знаем, над кем издеваться.

Народ приучен поклоняться силе, ублажая свою слабость лютой ненавистью к чужому. Кто сыплет соль на раны – не прав по определению. Необходим вечный покой совести. Напрягись по отношению к любой попытке найти рациональный корень жизни! Пугачевщина подсознания требует ритуальных жертв. Между жертвой и бандитским отморозком лучше выбрать того, кто стал грозой обстоятельств, – выбирай отморозка. Старообрядцы нам милее модернистов. Распад державы придет от перемены ценностей. Жестокость – друг человека. Остальное – помои простодушия.