Вариант "Ангола" - Игорь Борисенко

После допроса Салвеша я позвал Радченко и рассказал ему все, сопроводив полученные сведения собственными догадками. Старшина на минуту задумался, после чего тяжело вздохнул:

– Ну, вот и сюда фрицы добрались.

Видно было, что новость вызывает у него большое беспокойство.

– Может быть, мы зря паникуем? – попробовал усомниться я. – Сколько лет было тихо, неужто теперь все разом рухнет? Один в поле не воин, так ведь говорят. Много ли этот немец сможет сделать с таким вот олухами?

– Немец – он и в Африке немец, – изрек старшина. – Тут ведь этим… обалдуям чего не хватает? Командира хорошего, который их муштровать станет и толковые приказы отдавать. Народу у них много, вооружение есть, грузовики, самолеты, опять же. Рано или поздно немец поймет, где мы прячемся. И велит прочесать весь район. Самолет пустит, не абы как, а нарочно, высматривать. Прииск может он при удаче и не заметит, а вот за плотину я боюсь. Как ее спрячешь? Толковый человек сразу догадается.

– И что же делать?

Старшина долго и тяжело вздохнул.

– Уходить, товарищ капитан. Взрывать тут все, и уходить.

Радченко достал кисет, обрывок бумажки и стал делать самокрутку из ядреного африканского табака. Видно было, что он хочет сказать еще что-то, но не знает, как начать.

– Что такое, старшина? – спросил я.

– Энтот… португалец пленный, – нехотя ответил Радченко. – С ним что делать будем? Отпускать нельзя, слишком он тут у нас много видал.

– Так уж и много? Вы ж ему глаза завязывали!

– Что с того? В доме, где он сидел, окно было без занавесок. Да и завязанные глаза, товарищ капитан, я вам скажу – больше для собственного спокойствия. Ежели бы вы мне глаза закрыли и куда провели, я бы вас потом нашел, не сомневайтесь.

– Да ну, – обескуражено протянул я.

– То-то и оно, – вздохнул Радченко. – Кто его знает, этого португальца? Может, он нам врет все про себя с три короба, а сам закоренелый фашист и вояка. Отпустим – он в два дня до ближайшей деревни доберется, и еще через пару они уже тут у нас будут.

– Так ведь через четыре дня нас самих тут не будет! – возразил я. Но старшина непреклонно покачал головой и чиркнул спичкой.

– И что же это значит? – спросил я, уже догадываясь, каким будет ответ.

– Кончать его надо, – сурово ответил Радченко. – Так оно надежнее будет.

Мне стало не по себе. Вроде уже был в бою, видел там и кровь и всякое другое, однако здесь ведь все не так! Получается, надо хладнокровно убить беззащитного человека. Казнить, по сути дела! Сначала я хотел возмутиться и запретить старшине даже думать о таких вещах. Впрочем, быстро пришла другая мысль. Пора бы перестать думать, как простому интеллигенту, сидящему под крылом у мамочки в глубине могучей и миролюбивой советской державы! Это там можно поиграть в милосердие, здесь же, если не убьешь ты, то назавтра тот, кого ты пожалел, может убить тебя. Так что Радченко совершенно прав, и то, что это он высказал идею, очень даже хорошо.

Сжав зубы, я кивнул.

– Сделайте это тихо, чтобы наши не увидели. Ни к чему лишние волнения… их и так много.

Старшина тоже кивнул.

– Все будет чинно-благородно. Сейчас, пока темно, выведу его за ворота. Скажите ему по-ихнему, что отпускаем, он и трепыхаться не будет. На голову мешок, вроде чтоб он дорогу опять не видел. Уведу на берег, там пристукну и в воду.

Он деловито подхватил свой автомат и выскользнул. Я некоторое время сидел неподвижно, потом потушил лампу и вышел следом. Недалеко раздались приглушенные голоса – Радченко принимал у Валяшко пленного. Рядом никого не было видно. Пока они не подошли, я поднял руки и посмотрел на них. Как говорится, его кровь будет на твоих руках, товарищ Вейхштейн, как бы ты ни хотел отвертеться. Странные тени, отбрасываемые крышей барака, на самом деле оставляли на ладонях темные пятна…

* * *

Сразу как только закончился допрос и пленного увели, я помчался к Раковскому. Еще до выхода нашей группы к берегу океана мне пришло в голову дать ему задание перехватывать все идущие из Бенгелы сообщения. Нужную частоту он знал – на прииске занимались перехватом еще до того, как сломался приемник. Беспечные португальцы не утруждали себя никакими шифрами, так что всякий, кто понимал морзянку и португальский язык, мог быть в курсе событий. Раньше перехваты худо-бедно переводил майор Денисов, теперь эта обязанность лежала на мне. Спеша через прохладную ночь к бараку с радиостанцией, я хвалил себя за предусмотрительность и искренне надеялся, что от нее будет хоть какой-то толк. Возможно, сейчас я узнаю такие подробности…

В "радиорубке", как я ее прозвал про себя, меня ждало разочарование. Раковский спал, уронив голову на сложенные на столе руки. Вокруг него валялись исписанные корявым почерком бумажки.

– Яков Михайлович! – позвал я. Энергетик не шелохнулся, только едва слышно замычал. Пришлось взять его за плечо и трясти. – Проснитесь! Это я, Вейхштейн!

– А!? – Раковский встрепенулся и резко поднял голову. – Владимир? Вы уже вернулись… Извините меня. Заснул на посту, так сказать… Не смог вторую ночь подряд сидеть здесь, у приемника!

– Ничего, – успокоил его я. – Надо же человеку спать когда-то. Есть у вас что-то интересное?

– Если бы я знал! – всплеснул руками энергетик. – Кроме слов "Бенгела" и еще пары названий я ничего разобрать не могу. Вот записи… немного неаккуратные, но вы знаете, их радист, похоже, учился на одни двойки, да к тому же помехи проскальзывают. Много ошибок.

Он поглядел на меня снизу вверх виноватым взглядом – в точности, как нашкодивший щенок.

– Ничего, Яков Михалыч, ничего. Попробую разобраться.

Я сел за другой стол, где была лампа поярче. Раковский быстро сходил на улицу, чтобы умыться, и вернулся, готовый помочь мне разбираться с перехватами.

Всего он смог записать текст восьми радиограмм. Пять были из Бенгелы, две из Люсиры и две – от некоего "Каравана". Бенгела велела, чтобы с аэродрома в Люсире послали самолет на поиски группы сержанта Велосо. В ответ им докладывали, что ничего выслать не могут, потому как все три аппарата не готовы к полету. Вторая грозная радиограмма из Бенгелы требовала починить хотя бы один самолет, Люсира ответила, что он вылетит завтра утром.

Еще одна радиограмма была циркулярной и отличалась от прежних, где было много лишних слов, суровой краткостью. Мне даже показалось, что сменилась манера передачи, словно за спиной радиста вдруг встал какой-то требовательный командир.

"Гарнизонам Люсиры, Камукулу, Импуло. Объявляется тревога в связи с исчезновением группы сержанта Велосо. Организовать патрулирование населенных пунктов, быть готовыми немедленно выступить с боекомплектом и пайком на три дня".

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});