«Если», 1999 № 10 - Гарри Тартлдав

«Сказки — это для детей. Я живу в реальном мире».

Кто так говорит? Кто отвергает «Войну и мир», «Машину времени», «Сон в летнюю ночь» столь решительно и самоуверенно? Боюсь, что это «простой человек», трудолюбивый тридцати-сорокалетний американец — основа и опора нашей страны.

Такое полное отрицание художественной литературы связано с несколькими присущими американцам чертами: нашим пуританством, нашей трудовой этикой, нашей склонностью искать во всем выгоду и даже сексуальными нравами.

«Война и мир» или «Властелин колец» читают не ради конкретной пользы, а ради удовольствия. А если полагать это чтением в целях «образования» или «самоусовершенствования», то в пуританской системе ценностей его нельзя расценить иначе, как потакание своим желаниям или эскапизм. «Ради удовольствия» — для пуританина это не ценность, а напротив, грех.

Равным образом в системе ценностей дельцов, если действие не приносит немедленной, ощутимой выгоды, ему вообще нет оправдания. Получается, что единственно, кому извинительно читать Толстого или Толкина, это учителю английского, поскольку ему за это платят. Но наш делец может позволить себе прочитать время от времени бестселлер — не потому, что книга ему нравится, но из-за того, что она бестселлер, что означает успех, то есть деньги. Для подверженного своеобразной мистике разума менялы это оправдывает существование книги, а читая бестселлер, он может в какой-то мере разделять власть и силу успеха. Кстати, что это, если не магия?

Последний компонент, сексуальный, более сложен. Надеюсь, меня не сочтут сексисткой, если я скажу, что в нашей культуре, по моему мнению, отрицательное отношение к художественной литературе характерно в основном для мужчин. Американские мальчики и мужчины, как правило, вынуждены подчеркивать свою мужественность, отказываясь от некоторых черт, от некоторых человеческих благ и возможностей, которые наша культура определяет как «женские» или «детские». И одна из этих черт или возможностей — способность человека к воображению, причем способность сущностная.

Дойдя до этих пор, я полезла в словарь.

«Краткий оксфордский словарь» сообщает:

Воображение. 1. Создание мысленного представления о том, что в настоящий момент не доступно органам чувств. 2. Мысленное представление о действиях или событиях, которые не существуют.

Прекрасно, значит я с полным правом могу оставить слова: «сущностная способность человека». Но следует сузить определение, чтобы оно соответствовало нашей теперешней теме. Под воображением, следовательно, я понимаю свободную игру ума, как интеллектуальную, так и чувственную. Под «игрой» — восстановление, воссоздание, образование комбинаций известного, в результате чего возникает нечто новое. Под «свободной» я понимаю то, что действие совершается без стремления к немедленной выгоде — спонтанно. Это не означает, однако, что за свободной игрой ума не стоит некая задача; более того, задача может оказаться вполне серьезной. Детские творческие игры, несомненно, являют собой упражнения в действиях и эмоциях взрослой жизни; ребенок, который не играет, не станет зрелым человеком. Что же касается свободной игры взрослого ума, ее плодом может стать «Война и мир» или теория относительности.

Быть свободным вовсе не значит быть недисциплинированным. Дисциплина воображения на деле, может стать основным методом как искусства, так и науки. Наше пуританское убеждение, что дисциплина есть подавление или наказание, приводит к неверному толкованию. Дисциплинировать что-либо — в правильном понимании этого слова — означает не подавлять, а воспитывать: поощрять рост, и действие, и плодоношение, будь то персиковое дерево или человеческий разум.

Я думаю, что огромное большинство американцев обучено обратному. Их выучили подавлять свое воображение, отказываться от него как от чего-то детского или женоподобного, нерентабельного и, возможно, грешного.

Они научились бояться воображения, но их никогда не учили его дисциплинировать.

Впрочем, сомневаюсь, что воображение может быть подавлено. Если его с корнем вырвать у ребенка, из ребенка вырастет овощ. Но если воображение отвергать и презирать, оно одичает и ослабнет, деформируется. В лучшем случае человек с таким воображением станет просто эгоцентричным мечтателем, в худшем — будет принимать желаемое за действительное, а это весьма опасное занятие, если предаваться ему всерьез. В прежние, истинно пуританские времена единственным разрешенным чтением была Библия. Теперь при нашем мирском пуританстве человек, отказывающийся читать романы, потому что это не мужское занятие или потому что они не правдивы, скорее всего, станет смотреть кровавые детективы-триллеры по телевидению, или перелистывать банальные вестерны и спортивные журналы, или увлечется порнографией, начиная с «Плейбоя» и кончая совсем уж низкопробными образчиками той же продукции. Его заставляет это делать истощенное, жаждущее пищи воображение. Но он может логически обосновать свой выбор, утверждая, что это чтение реалистическое — ведь секс действительно есть, и на свете живут преступники и баскетболисты, а раньше жили ковбои. Попутно он заметит, что такое чтение — для мужчин.

То, что эти жанры лишены какого бы то ни было своеобразия, совершенно бесплодны, скорее послужит такому человеку поддержкой, чем покажется недостатком. Если бы они были подлинно реалистичными, то есть подлинно выдуманными, образными, он бы их боялся. Поддельный реализм — это эскапистское чтение нашего времени. Ну а самое эскапистское чтение, шедевр совершенной нереалистичности — ежедневные отчеты биржевого рынка.

Что можно сказать о жене такого человека? Вероятно, ей не обязательно подавлять собственное воображение, чтобы играть ту роль в жизни, которая ей предназначается, но она тоже не обучена дисциплинировать свое воображение. Ей дозволяется читать романы и даже фантастику. Но без тренировки и без поддержки ее воображение чаще всего довольствуется весьма скудной пищей, которую для замены подлинно художественных творений беспрерывно и в больших количествах поставляют потогонные «художественные» предприятия общества: это мыльные оперы, дамские романы, сентиментальные исторические романы и прочая ерунда, вызывающая большие сомнения в пользе воображения.

В чем же тогда польза воображения?

Мне кажется, происходит ужасная вещь: трудолюбивый, честный, уважаемый гражданин, вполне взрослый и даже образованный человек боится драконов, страшится хоббитов и до смерти пугается фей. Это забавно, но в то же время внушает страх. Что-то здесь не так. Я не знаю, что можно с этим поделать, кроме как постараться дать честный ответ на вопрос такого человека, хотя этот вопрос часто задается самым агрессивным и высокомерным тоном: «Какая польза от всего этого? Драконы, и хоббиты, и маленькие зеленые человечки — какой от них толк?»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});